— Вот! Надежда всегда умирает последней, пока трупы людей никто не видел. Или хотя бы обломки корабля. А тут — раз! — и «Горное эхо» на связи…
— Здравствуй, Кемрар, — ожило изображение Румарры. По лицу пожилого космолётчика пробежала короткая улыбка. — Ты и впрямь изменился. Но об этом как-нибудь потом. Обрадовали вы всех нас. Мы тут, честно говоря, с ума сходили… Но об этом тоже потом. Обрадовали и огорчили. Смерть Миллари Иторби, Абэйн Леко и Ирцаль Мено — большое горе для всех нас. Постараемся спасти остальных. Ваше предложение следовать на Цейсан считаем разумным и единственно верным. Действуйте! Мы уже сообщили в Ксарию, что скоро вы с ними свяжетесь. Они готовят медицинский центр. Да, и вот ещё что. Вас тоже обследуют, и какое-то время вы пробудете на Цейсане. Будем считать это необходимым карантином и адаптацией. А потом ждём вас на Гараде. Торжественная встреча уже готовится. Ни о чём не беспокойтесь. Вы сделали своё дело и сделали его на «отлично». Теперь наша очередь. До связи.
Картинка с ксано Румарра исчезла, и её место снова заняла чёрная, усыпанная звёздами, бесконечность.
— Коротко и по делу, — сказал Юджин. — Я так понял, ты знаешь этого человека, Серёжа?
— Знаю. Савьен Румарра, легенда гарадской космонавтики.
Я коротко рассказал, что помнил из основных достижений Румарры.
Первый полёт к внешнему поясу малых планет и астероидов, расположенного за орбитами газовых планет-гигантов.
Первое исследование этого пояса, что дало Гараду практически неисчерпаемые запасы пресной воды и различных полезных ископаемых.
Первый полёт на границу того, что в Солнечной системе называется гелиосфера — туда, где солнечный ветер от Крайто-Гройто замедляется, сталкиваясь с уже межзвёздным пространством.
Первое сверхглубокое погружение в атмосферу Брагуд-Ло — самого крупного газового гиганта в системе Крайто-Гройто.
Много чего ещё.
Ему было двенадцать земных лет, когда началась Последняя Война, и он помнит те времена, когда планета делилась на Восточный Гарад и Западную Коалицию.
— Между прочим, до сих пор летает. Претендовал на должность командира «Горного эха», но Совет Гарада решил, что на этот раз дома он нужнее.
— Обиделся? — поинтересовался Сернан. — Я бы обиделся. Дело астронавта — летать.
— Это ты так говоришь, пока мы не познакомились поближе с гарадцами, — мудро заметил Быковский. — Мы не просто космонавты и астронавты. Мы — посланцы Земли. Наказ своего президента помнишь? Вот и соответствуй. Летать каждый может. А ты попробуй не только летать, но и жить.
— За что я вас, русских люблю, — сказал Юджин, — что вы из всякого простого вопроса готовы сделать сложный философский в любую секунду. А потом ещё и спор по нему затеять. Желательно, под водку.
— Ага, — согласился Быковский. — Есть в нас такая фигня. Водки нет, а фигня есть.
Мы добрались до Цейсана за пятьдесят восемь земных часов.
Связь с Ксарией установили задолго до этого — сразу после того, как взяли курс на планету, и поддерживали её во время всего полёта.
Как и связь с Гарадом.
Раньше я думал, что гарадцы гораздо менее землян склонны к экзальтации по каким бы то ни было новостным поводам.
Оказалось, я плохо знал своих соотечественников.
Наше возвращение произвело фурор.
Видимо, сказался эффект «чудесного спасения», когда большинство было уверено в гибели первого в истории межзвёздного корабля и его экипажа, а оказалось, что и корабль уцелел, и экипаж вместе с членами экспедиции выжил.
Да, трое погибли, очень-очень жаль, но большинство всё-таки выжило.
Сенсация, в особенности, если она носит позитивный характер, всегда даёт людям дополнительную энергию, желание жить и работать. Делает их счастливыми, наконец.
Кто не любит быть счастливым? Нет таких.
Вот и получается, что источником счастья для миллиардов гарадцев послужили мы, трое землян, вернувших домой «Горное эхо» и его экипаж. То, что один из этих землян, по сути, является гарадцем, только добавило интриги.
Интриги с привкусом тайны.
Причём тайны, разгадать которую не представляется возможным.
Потому что даже ушедшая далеко вперёд по сравнению с земной гарадская наука не могла предложить ни единой хотя бы относительно приемлемой гипотезы, которая бы объясняла факт переноса сознания погибшего инженера-пилота Кемрара Гели с планеты Гарад в тело тринадцатилетнего земного мальчишки Сергея Ермолова. Тоже, как выясняется, погибшего.
Не говоря уже о том, что найдена, наконец, прародина гарадцев, которую они потеряли в незапамятные времена!
А вместе с родиной — кровные родственники. Братья и сёстры. Люди. Такие же, как сами силгурды.
Так что нас встречали с той же искренней радостью, с которой встречали первого космонавта Земли Юрия Алексеевича Гагарина.
Или первого космонавта Гарада Сентана Ирма.
Или тех, кто вернулся победителем с полей Второй мировой войны на Земле и Последней Войны на Гараде.
Планетолёт с пафосным и гордым названием «Звезда Цейсана» пристыковался к «Горному эху» мягко и даже нежно.
Мы видели на главном обзорном экране, как он приближается, сверкая носовыми огнями: красный-зелёный, красный-зелёный, красный-зелёный — серебристая птица с вынесенными на кронштейнах, напоминающих короткие крылья, маневровыми двигателями и каплевидной рубкой, утыканной антеннами сенсоров.
Под ним и под нами простирался Цейсан.
Знакомый вид для меня, незнакомый и удивительный для моих товарищей.
Красно-бурые «марсианские» равнины, исчерченные высохшими руслами рек, среди которых там и сям поблёскивали настоящие, живые реки, полные воды.
Пики гор, отбрасывающие чёрные тени на песок, словно обрызганный красной и зелёной краской в местах скопления оксида железа или оксида хрома (два самых распространённых минерала на Цейсане).
Завораживающий ритмичный узор разноцветных барханов — коричневых, светло-жёлтых, оранжевых, красных, зеленоватых.
Тёмно-зелёные пятна новых рукотворных оазисов и редкие фиолетовые — остатков реликтовых лесов, произраставших на Цейсане ещё до нашего появления на планете.
Голубоватые — озёр.
Первое (оно же последнее и пока единственное) море Цейсана с оптимистичным названием Море Радости с разноцветной геометрической россыпью пирамидок, кубиков, прямых линий и полусфер — Ксария, столица планеты.
Вот, наконец, слабый толчок, после которого ДЖЕДО сообщил:
— Есть касание и стыковка!
— Надо же, — заметил я. — Молодцы. Не думал, что «Звезда» до сих пор летает. Она была старой уже в те времена, когда я только поступил на первый курс Космической академии. Хотя выглядит неплохо, следует признать.
— Её модернизировали недавно, — сообщил ДЖЕДО.- Поменяли реактор, обшивку частично заменили, внутреннее оборудование, ИИ на нём последнего поколения. Как новенький стал.
Люблю невесомость.
Знаю, что не всем она нравится, а я чувствую себя в ней, как рыба в воде. Главное — не делать резких движений.
Мы добрались до аварийного входа, цепляясь за леера, расположенные по стенам и потолку как раз для подобных случаев.
Помнится, одно время рассматривался вариант с использованием специальных магнитных полос на полу и намагниченной же обуви, но потом от этой мысли отказались — проще перенастроить гравигенераторы или летать по кораблю, вот как мы сейчас.
Правда, на время невесомости робот ДЖЕДО становился беспомощным, а посему торчал, надёжно зафиксированный, в своей зарядной нише, но ничего — не всё же ждать, когда тебе драво принесут, иногда можно и самому за собой поухаживать.
Тем паче, что драво в невесомости теряет свой неповторимый вкус — лучше пить обычную воду, сок или специальный энергетик, если уж совсем устал.
Так что гравигенрераторы перенастраивать не стали.
Не потому, что это сложно или долго, а, скорее, по традиции. Космолётчики и вообще все, кто попадает в космос, должны время от времени испытывать невесомость, знать, что это такое и даже привыкать к ней. Это как с умением гарадских художников рисовать руками на бумаге, а архитекторов — чертить.
