— Отторгнут — это как? — поинтересовался Сернан. — Уничтожен? Изолирован? Ну да, ну да, Сибирь большая, тайга густая, лесорубов не хватает. С пониманием.
— Да что ж за штампы у тебя сплошные, — сказал я. — Зачем сразу Сибирь? Хотя не вижу ничего плохого в Сибири и лесоповале. Во-первых, Сибирь русская и советская земля, такая же, как и все остальные русские и советские земли. Красивая, большая и богатая. А во-вторых, на лесоповале, говорят, отличные заработки, многие туда стремятся. Нет, дорогой, изолировать не насильственно. С таким человеком просто перестанут общаться. Или ограничат общение настолько, что он сам поймёт, что надо менять модель поведения.
— А если не поймёт? Люди, знаешь ли, упрямы. Найдёт таких же упрямых, объединится с ними и начнут они все вместе противостоять вашему прекрасному коммунистическому обществу и, так сказать, разлагать его изнутри.
Мы говорили по-русски, ИИ синхронно переводил, сотрудники Института слушали нас заворожено.
Ещё бы! Два инопланетянина спорят о том, что лучше: общество эксплуатации и неумеренного потребления или общество справедливого творческого труда.
Причём один из них наполовину силгурд, чьё сознание переселилось в землянина абсолютно фантастическим образом. А второй — ярый приверженец того самого общества потребления и эксплуатации человека человеком, о котором они только читали в книгах или смотрели кино, поскольку живых силгурдов, ещё помнящих, что так когда-то было и на Гараде, осталось не много.
Глава одиннадцатая
Кто такие «ушедшие». Принцип социализма. Песня Sixteen Tons. Антон Макаренко и другие
— Так находят, — сказал я. — Находят, объединяются и живут. Не знаю, как сейчас, а в бытность мою Кемраром Гели, на Гараде существовали так называемые «ушедшие». Было их не много, но они были.
— Сейчас тоже в наличии, никуда не делись, — сообщила Зарья Двару. — Слава Создателю, на Цейсане этих, мягко говоря, чудиков и близко нет. Не любят они Цейсан. Здесь же работать надо, чтобы есть. Это на Гараде всех кормят и бесплатно, а у нас такой номер не проходит.
— Интересно, — сказал Быковский. — Я думал, на Гараде и Цейсане одни законы.
— Одни да не совсем, — сказал я. — Цейсан и Гарад в этом смысле напоминают Соединённые Штаты. Страна одна, но в каждом штате имеются свои законы, которых нет в других.
— Ага, — важно кивнул Сернан. — Мы такие.
— Погоди, — спросил Быковский. — Юридически Цейсан отделён от Гарада или как?
— В определённой степени, — ответила за меня Зарья Двару. — Централизовано мы подчиняемся Гараду, но на деле самостоятельны. Практически во всём, что касается нашей внутренней жизни.
— А конкретно? — спросил Юджин. — Вот прилетает на Цейсан несколько этих, как вы их называете, «ушедших». Без денег. И работать, как я понял, не хотят. Что будут с ними делать цейсанцы?
— Был такой случай пару лет назад, — ответила Зарья. — Мы их просто выдворили с планеты. Сначала, правда, накормили, каемся.
Присутствующие рассмеялись.
— Прямо так и выдворили? Силой?
— Ага, — мило улыбнулась гидробиолог. — Прямо так и выдворили.
— А как же права человека?
— Если человек отказывается трудиться на благо общества, он теряет эти права. Кто не работает, тот не ест. У нас, на Цейсане, только так. На Гараде их кормят. Вот пусть и живут на Гараде.
— Круто берёте, — покачал головой Юджин. — Нет, я как раз понимаю, сам республиканец, но всё равно — круто.
— Иначе у нас нельзя, — сказала Зарья.
— Так, подождите, — сказал Сернан. — А деньги у них были? Они могли купить еду, за жильё заплатить?
— Еда и жильё у нас бесплатные, купить их нельзя.
— Совсем нельзя?
— Совсем. Только получить. Свободно и бесплатно. Но для этого нужно работать.
— Никогда я к этому не привыкну, — сообщил американец, обескуражено почёсывая лоб.
— Прилетим на Гарад, специально вас к «ушедшим» свожу, если захотите, — пообещал я. — Они вне городов обычно живут, стаями.
— Стаями? Как животные, что ли? — спросил Быковский.
— Близко, — сказал я.
— Очень интересно, — повторил Сернан.
— Мне тоже, — сказал Быковский. — Обязательно съездим. Если можно.
— Можно. Наружным — так они называют всех остальных — можно прийти в любую стаю и даже жить в ней какое-то время.
— Ну да, — догадался Быковский. — Иначе как понять, понравится тебе такой образ жизни или нет?
— Именно.
— Товарищи, — подала голос Зарья. — Вы нас извините, но мы всё знаем об «ушедших» на Гараде. А вот о жизни на Земле — не всё!
— Да, верно, — сказал я. — Отвлеклись, бывает. Так вот, Сернан, о том, как воспитать в человеке правильное отношение к потреблению материальных благ, мы поговорим как-нибудь в другой раз, если захочешь. Что до производства оных благ, то здесь Зарья права — произвести всё необходимое и дажесверх того не так трудно и дорого, как может показаться. При определённом уровне научно-технического развития, разумеется. Однако наша уважаемая Зарья и здесь права, — от справедливого распределения действительно очень много зависит. Его, кстати, не обязательно называть распределением. Можно назвать планированием.
— Ага, ага, — Сернан продолжал саркастически улыбаться. — Ваше знаменитое планирование. Знаем, как же! Когда по плану производится сто пар одинаковых ботинок, которые подходят толькочетверым, остальные ходят босые, а ботинки пылятся на складе.
— В СССР до сих пор так бывает, спорить не стану, — легко согласился я.
— Ещё как бывает, — подтвердил Валерий Фёдорович. — И не только с ботинками.
— Это вопрос получения и обработки информации, — сказал я. — Плюс контроль качества. Когда планированием и контролем занимается искусственный интеллект, у которого имеется свободный доступ к упомянутой информации и соответствующие права, подобные идиотские ошибки исчезают, и всё становится по-настоящему удобно и справедливо. Без всякого свободного рынка с его людоедскими законами.
— Почему это они людоедские? — возразил Сернан. — Очень справедливые законы. Разве не справедливо, когда тот, кто работает лучше, больше и получает?
— Справедливо. Мы тоже об этом говорим. От каждого по способностям, каждому — по труду. Принцип социализма, между прочим. А разве справедливо, что тот, кто завладел средствами производства, выжимает из работника все соки и платит ему, по законам свободного рынка, копейки, потому что знает, что деваться работнику некуда, а семью кормить надо?
— Эй, брось, для этого у нас существуют профсоюзы!
— Tell it to the Marines [2], — сказал я. — Может, они и поверят. Помнишь песню Sixteen Tons?
— Кто ж её не помнит.
— О чём там поётся?
You load sixteen tons, and what do you get?
Another day older and deeper in debt.
Saint Peter, don’t you call me, 'cause I can’t go;
I owe my soul to the company store [3] — пропел я.
— Так когда это было! — воскликнул Сернан. — До войны ещё, во времена Великой Депрессии.
— Можно подумать, сейчас сильно изменилось, — сказал я. — То же самое, по большому счёту. Так, припудрили слегка. Жил я у вас и работал, помню. Извините, Зарья, мы отвлеклись.
— Ничего, — сказал она, — мы понимаем. Так даже интереснее. Как будто на машине времени путешествуешь.
Я заметил, что эти встречи и дискуссии довольно сильно утомляют и Валерия Фёдоровича Быковского, и Юджина Сернана.
Конечно, они были в какой-то мере публичными людьми. Но в первую очередь всё-таки космонавтами. Профессионалами, чья работа — летать в космос, а не вести дискуссии на столь непростые темы.
Мне в этом смысле было проще. Даже не знаю, почему. Вероятно, как я уже как-то упоминал, дело было в природных склонностях и Кемрара Гели, и Серёжи Ермолова. Оба были не чужды публичным выступлениям и чувствовали себя свободно и на сцене, и в студии перед микрофонами и видеокамерами.
Думается, месяцы, проведённые на сцене Circus Smirkus, тоже сыграли здесь свою роль. В СССР говорят, что тот, кто служил в армии, в цирке не смеётся. А я скажу, что тому, кто прошёл школу американского бродячего цирка, вообще всё по фигу.