— Смотря что считать цивилизованным миром, — сказал я. — Цивилизация Китая древнее римской, и её достижения уж никак не меньше.

— И где сегодня Китай? — с оттенком пренебрежения осведомился Сернан. — В глубокой заднице, pardon my French.

— Сегодня — да, а завтра, глядишь, и снова на коне. Скачет впереди планеты всей. Прямая экстраполяция сегодняшнего дня в завтрашний — не самый лучший метод прогнозирования. У Китая такой мощный потенциал, что всем остальным до него далеко. Включая США и Советский Союз. Вместе взятых.

— И какой же у них потенциал? Науки нет, техника вся ваша, советская. Сельское хозяйство примитивное. Люди в нищете живут.

— Вот люди и есть главный потенциал и главное богатство. Китайцы любят и умеют работать, как мало кто. Вспомни чайна-тауны в американских городах. Учатся они тоже быстро.

— Это правда, работать они умеют, — согласился Сернан. — Но мы отвлеклись.

— Причём не единожды, — сказал Быковский.

— Ничего, я помню всё, о чём мы говорили. Так вот, в порядке очерёдности от последнего к первому. Обменом веществ и не только им можно сознательно управлять. Но учиться этому лучше с самого детства. Как и многому другому. При этом учиться не по желанию «хочу-не хочу», а жёстко, по обязательной программе. Помните гарадский принцип воспитания и учёбы? Требовательная любовь. Так учат в наших интернатах. Результат вы видели в «Озёрном». Понравился?

— Слов нет, — сказал Быковский. — Словно в фантастической книжке побывали. Не думал, что такие дети бывают. То есть, я знал, что они бывают, но чтобы все… Умные, красивые, здоровые, спортивные.

— Любопытные, — добавил Сернан. — Вернее, как это… любознательные.

— И это только на первый, довольно поверхностный взгляд, — заверил я. — Почти любой из них, в особенности те, что постарше, при необходимости сумет двигаться быстрее обычного человека в два-три раза, видит в полной темноте, за пять-десять минут затягивает неглубокие раны, легко запоминает десяток-другой страниц текста с первого прочтения и умеет многое другое, что недоступно среднему землянину. Подводим итог. И в сорок лет можно научиться многому из того, что умеет почти каждый гарадец. Но придётся очень и очень постараться. Ежедневные упражнения и не по одному часу. От простого к более сложному. Шаг за шагом, не отступая. Если уверены, что вам это надо — дам методики. А при необходимости помогу и подскажу, что нужно.

Я смотрел на своих коллег, товарищей и друзей и думал о том, как трудно будет на Земле, когда мы вернёмся.

Не одни, с миссией гарадцев.

Людей, которые шагнули далеко вперёд по сравнению с землянами. Во всех смыслах. И не только в научно-технических достижениях. Шагнули в главном — в отношении к себе и другим. Именно в такой последовательности. Потому что всё начинается с отношения к себе. К своей душе, своему разуму, своему телу. «Стяжи дух мирен, и тогда тысяча душ спасется около тебя», — говорил русский святой Серафим Саровский. Сейчас о нём в Советском Союзе мало кто помнит, но времена меняются. Святой говорил о спасении души человеческой, но принцип всегда один и тот же: начинай с себя.

Это самое трудное.

Потому что лень, утром на работу, после работы друзья зовут пиво пить, вечером по телевизору любимая передача «А ну-ка, девушки». Не говоря уже о том, что сын опять двойку по арифметике принёс, и в квартире давно пора ремонт сделать, — обои совсем выцвели и кран в ванной течёт, зараза, постоянно.

И как тут собой заниматься?

Вот такие мысли у абсолютного большинства.

В Советском Союзе всё-таки ситуация получше, там людям с детства хоть как-то пытаются привить мысль о том, что коммунизм невозможен без нового человека, — красивого и здорового, для которого творческий труд на первом месте. А большинству землян ни коммунизм не нужен, ни новый человек. Более того, при слове «коммунизм» некоторые непроизвольно косятся на сейф, где у них лежит кольт сорок пятого калибра. При этом красивым и здоровым быть никто не откажется.

Но дело даже не в этом. Косность человеческая — вот главное препятствие. Зачем что-то менять, если так всё нормально? Запоминать двадцать страниц текста? Видеть в темноте? Затягивать раны? Есть справочники и ЭВМ, приборы ночного видения, бинты и лекарственные мази. Даже у нас, землян, они есть, а у вас, гарадцев, на порядок лучше. Вот и дайте нам всё это в рамках развития добрососедских и братских отношений. А мы вам за это спасибо скажем. Да, и таблетку дайте, вот эту, которая продолжительность жизни увеличивает в два раза, и заодно вот эту, для памяти, а то справочники справочниками, но мало ли что.

И так далее, в том же духе.

Вот она, правда. Горькая, как гамма-радиофаг [2].

Так что сказать, что будет трудно — это ничего не сказать.

Будет чертовски трудно. Почти невозможно. Но сделать эту работу необходимо. Потому что речь идёт о счастье человеческом. А что может быть важнее счастья? Разве что сама жизнь, которая уже и так имеется.

Сернан с Быковским переглянулись.

— Мы подумаем, — сказал Валерий Фёдорович.

— Продумайте. Теперь обо мне. Ты, командир, спросил, что я не весел. На самом деле вполне весел. Внутри себя. Однако несколько выбит из колеи, это верно. Пытаюсь разобраться сам в себе. Получается не очень. Отсюда и соответствующее выражение лица.

— Всё-таки не устаю поражаться вам, русским, — сказал Сернан. — Хлебом вас не корми, дай в себе покопаться. Со вкусом. Каждый второй — Достоевский.

— Да ладно, второй, — возразил Быковский с самым серьёзным видом. — От силы четвёртый.

Я засмеялся.

— Да хоть бы и четвёртый, — сказал Юджин и жестом подозвал робота-стюарда. Как и на «Горном эхе», он управлялся ИИ планетолёта и обслуживал экипаж и пассажиров. — Ещё драво, пожалуйста.

— Сей момент, сударь, — сказал робот по-русски и удалился.

— Чего это он? — удивился Сернан.

— Русских писателей начитался, — предположил я. — Теперь берёт пример с дореволюционных половых. Как он себе их представляет.

— Достоевского, — сказал Сернан.

— В том числе.

— Быстро они учатся, — сказал Быковский. — Просто фантастически быстро. Эти роботы, я имею в виду, искусственные интеллекты. Выучить незнакомый язык — дело секунд. Да как выучить! В совершенстве, можно сказать. Но мы опять отвлеклись. Что я хотел сказать, насчёт копания в себе. Думаю, что ты, Серёжа, уже больше землянин, чем гарадец. Вот и выбиваешься из колеи невольно. Когда это поймёшь и перестанешь по данному поводу беспокоиться, всё встанет на свои места.

— Наверное, ты прав, командир, — сказал я. — Ладно, пора заканчивать завтрак и готовиться к посадке.

— Что там готовиться, — сказал Сернан. — Орбита, невесомость, всем пристегнуться, спуск, небольшая перегрузка, есть касание. Рутина.

— Ваш драво, сэр! — на безупречном английском произнёс робот-стюард, подойдя к нашему столику и ставя перед Юджином чашку с горячим драво.

— Спасибо, Бэрримор, — величественно ответил Сернан на родном американском английском. — Можешь быть свободен. Не забудь почистить и уложить в чемодан мой фрак и галстук-бабочку. Насколько я понимаю, на Гараде нас ждёт не одна торжественная встреча.

— Шутка, — сказал робот-стюард. — Понимаю. Счастливой посадки всем.

И с прямой спиной удалился.

— А юмор? — спросил Быковский. — У них есть чувство юмора! Я ещё у ДЖЕДО заметил.

— Искины имеют дело с людьми, — сказал я. — А людям свойственно чувство юмора. И не только оно.

— Искины? — переспросил Сернан.

— Искусственный интеллект, сокращение. По-английски artificial intelligence или «эй-ай».

— Сам придумал?

— Тут и придумывать нечего, в гарадском такое же сокращение, тупо перенёс на русский и английский.

— Пусть будет искин, — сказал Быковский. — Хотя мне кажется, что это термин я где-то уже встречал. В какой-то фантастике.

— Очень может быть, — сказал я. — Идеи, как известно, носятся в воздухе.

— Хочешь сказать, искины перенимают чувства от нас?