— Мудро, — заметил Быковский.

— Надо же, — сказал Сернан. — А мне уж было показалось, что вашим ИИ до полноценного разума со всеми вытекающими — один шаг.

— Может быть и один, — сказал я. — Но очень широкий, глубокий и долгий. Хотите знать моё мнение?

— Выкладывай, — сказал Быковский.

— На мой взгляд, с точки зрения настоящего прогресса человечества, гораздо интереснее работа над собой и работа с животными.

— Не понял, — признался Сернан. — То есть работа над собой — понятно. Это ваше умение входить в орно, управлять разными процессами в собственном организме и всё такое прочее. Но что значит работа с животными? Дрессировка?

— Нет, именно общение. Пошли, покажу.

Мы вышли на террасу нашего дома в «Южных Садах», который уже стал нам практически родным. В окружающих деревьях перекликивались птицы.

Я поискал глазами и быстро нашёл яркого цветастого уйруна. Птица, напоминающего земного удода, пряталась на ветке дерева за листвой и громко «ругалась» на кмеута по кличке Буруз (то есть Командир, в переводе на любой земной язык), который сидел в траве, глядел на птицу и явно раздумывал, стоит ли охота свеч.

Буруз был всеобщим любимцем, жил в «Южных Садах» и никому не принадлежал, строго оберегая свою независимость. На кухне и не только для него всегда находилась миска вкусной еды, а спал он везде, где хотел. Благо был весьма чистоплотен и снисходителен к людям.

Ну чисто земной кот.

Я вошёл в орно.

Разглядел светло-жёлтую ауру кмеута и — выше, за листьями (каждый листок и каждая веточка дерева тоже светились, испуская собственную ауру) — сиреневую ауру уйруна.

Настроился на неё.

— Циить — тить — та! — пропел, подражая уйруну. — Циить — тить — та!

Уйрун смолк.

Буруз посмотрел на меня взглядом, в котором отчётливо читалось: «Тебе что, делать нечего?»

После чего бесшумно исчез в высокой густой траве.

Быковский и Сернан с нескрываемым интересом наблюдали за всеми нами.

— Та-а — циить-циить — Ца-а-а! — пропел я и потянул левую руку ладонью вверх. — Ца-а — ца-а!

Уйрун вспорхнул с ветки и, заложив красивый вираж, опустился на мою ладонь.

— Ца-ца-цы? — пропел он.

Я достал из кармана кусочек хлеба, который перед этим специально туда положил.

Протянул уйруну.

Птица склонила голову влево, потом вправо, разглядывая то меня, то хлеб.

— Цы — та-а? — пропела она.

— Цы — та-а, — пропел я в ответ.

Уйрун ухватил клювом угощение, вспорхнул с ладони и улетел.

Я вышел из орно. Отёр пот со лба. Давненько я этим не занимался, оказывается, отвык.

— Ух ты, — сказал Сернан. — Что это было?

— Пример общения с животными. Напрямую. В данном случае с птицей, но разницы нет. Птицы ничуть не глупее тех, кто бегает по земле или плавает в воде.

— Постой, — сказал Быковский. — Не хочешь же ты сказать, что животные ничем не отличаются от человека? Что они умеют… мыслить? Как дельфины?

— Дельфины — не животные. Такие же разумные существа, как и мы. То, что у них нет орудий труда в нашем понимании этого слова и такой же цивилизации, ничего не значит, как выясняется. С дельфинами нам ещё работать и работать, это чертовски интересно…

— Стоп, стоп, — остановил меня Быковский. — Не надо меня агитировать за советскую власть. Я вовсе не утверждаю, что дельфины — животные. Я тебя о других животных спрашиваю.

— Между прочим, — заметил Сернан нас тоже можно назвать животными.

— Помним, помним, как же, — отозвался я. — Еще старик Платон сказал, что человек — это животное о двух ногах и лишённое перьев.

Животные отличаются от человека, разумеется. Но не настолько сильно, как считают, допустим, земные учёные. Определённым уровнем самосознания обладает все животные. У кого-то этот уровень выше, у кого-то ниже, но — все. Вы сами только что видели, как я разговаривал с птицей. Да, я не смог бы объяснить ей, почему солнце встаёт на востоке, и что собой представляют луна и звёзды. Она бы не поняла ни при каких условиях. Именно потому, что, грубо говоря, ей не хватило бы на это мозгов. Потому что она не человек, и не дельфин. Но вы наверняка удивитесь, если я вам скажу, что эта птица понимает разницу между одним жуком или двумя и, если хорошо подумает, то сумеет сложить один с двумя и получить три. Больше — нет, уже не потянет, но до трёх сумеет сосчитать. Опять же сигналы, которыми она владеет, довольно информативны. Глядите. Сначала я, как и она «ругнулся» на кмеута Буруза, который собирался за ней поохотиться. Буруз посмотрел на меня и решил убраться от греха подальше. Уйрун заинтересовался. Далее, я его позвал. Он прилетел, сел на ладонь и спросил: «Чего надо?» Я предложил угощение. «Это мне?» — спросил уйрун. «Тебе», — ответил я. Он поблагодарил, забрал хлеб и улетел.

— Невероятно, — сказал Быковский. — Слышал я, что ты умеешь с животными разговаривать, но чтобы так… Далеко гарадцы ушли всё-таки, даже не знаю, как будем догонять. И сможем ли?

— Сможем. Создадим школы, начнём детей учить по гарадским методикам, всё получится. Не сразу, постепенно, но получится обязательно. К тому же на Земле всегда были люди, которые это умеют. Всегда и во все времена были. Мой прадед, например. Жив и здравствует, могу познакомить. Про христианских святых я вовсе молчу. Серафим Саровский, Сергий Радонежский, Паисий Святогорец, Франциск Ассизкий… Всех не перечислить.

— Святые? — переспросил Быковский. — Ну, это поповские сказки.

— Не сказки, — возразил Сернан.

— Валерий Фёдорович, — сказал я. — Вот я стою перед тобой. Советский мальчишка, уж точно не святой. И только что я общался с птицей, на твоих глазах. Или ты скажешь, что я тебя загипнотизировал?

— Не лезь в бутылку, — буркнул Быковский. — Разумеется, не скажу. Я не идиот.

— Тогда и ты не повторяй глупостей нашей советской антирелигиозной пропаганды. Сказки… Святые, о которых я говорю, и не только они, существовали и умели всё то, что о них рассказывают и пишут.

— Это ненаучно.

— Участие монахов Ослябли и Пересвета в Куликовской битве научно?

— Ну… да.

— Почему?

— Об этом сказано в летописях. Насколько я помню.

— Правильно. Но об этом же сказано и в житиях святых, поскольку и один, и второй — святые Русской православной церкви.

— И что?

— То, что жития святых — точно такой же источник, как и летописи. Но летописям мы верим, поскольку наука и религия в нашем светском обществе разделены, а житиям святых — нет.

— Можно подумать, на Гараде наука и религия не разделены, — насмешливо заметил Быковский.

— Разделены, — согласился я. — Но не столь кардинально. Ладно, этот спор ни о чём на самом деле. Я всего лишь хочу сказать, что святые тоже достигали удивительных результатов, и это факт. Только другими способами достигали. Техник самосовершенствования много существует. Была бы воля и желание их осваивать…

К «ушедшим» мы тоже слетали. В ближайшую «стаю», влачащую существование в лесах под Новой Ксамой.

Именно влачащую, другого слова и не подобрать.

Сто двадцать четыре немытых и сильно пахнущих (речка рядом есть, но нет мыла, а вода холодная), обросших волосами существа, одетых в грязные лохмотья и живущих в землянках, произвели на моих товарищей неизгладимое впечатление.

Следует отдать им должное, — Быковского и Сернана хватило даже на разговор с вожаком «стаи» — худющего бородатого силгурда лет пятидесяти с лишним, отзывающегося на кличку Пятнистый (что-то с пигментацией кожи у него было явно не в порядке), но сам разговор надолго не затянулся. Философия «ушедших» показалась моим друзьям крайне примитивной и неинтересной.

Таковой на самом деле она и была.

— Это даже на протест не тянет, — сказал Сернан. — Наши хиппи хотя бы всеобщую любовь проповедуют и травку курят. А эти? Животный и даже растительный образ жизни, отказ от работы и вообще любых человеческих стремлений… Бр-р, — он передёрнул плечами. — Нет уж, увольте. Не интересно. Говоришь, детей у них забирают, когда те рождаются?