— Ты ведь знаешь о Татьяне? — спросил он, а когда Марина кивком подтвердила, что знает, продолжал — Постараюсь выяснить, что известно об этих документах Алексу Хачило, и отдам ему ту часть, которая должна его удовлетворить.

— Разве тебе не важно, как он ими воспользуется?

— А у меня есть выбор? — вопросом на вопрос ответил Денис.

— Выбор всегда есть.

— Что ты имеешь в виду?

Марина взяла из пачки сигарету, закурила, раздумывая, как ему сообщить о том, что ей стало известно, пока она ждала его в номере киевского отеля.

— Понимаешь, — осторожно сказала она, гадая, какой будет его реакция на новость. — Дело в том, что… Ну, в общем, я узнала, что Татьяна совсем не похищена. Это было инсценировкой, необходимой для того, чтобы заставить тебя интенсивнее заняться поисками. Татьяна давно и близко знакома с Алексом Хачило… — Она отпила кофе, исподволь разглядывая Дениса, который глубоко задумался, но, как ни странно, не выглядел пораженным неожиданной новостью. — Вот так…

Денис молча смотрел в окно.

— И почему меня это не удивляет? — наконец произнес он, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя. В самом деле, теперь он это понял отчетливо, как если бы картина, скрывавшаяся в сумраке, вдруг высветилась во всех деталях, освещенная лучом прожектора. Было в этом похищении с самого начала что-то натужно-наигранное.

Марина стряхнула пепел с сигареты, легко пожала плечами:

— Наверное, потому что ты сам подспудно этого ожидал…

Гребски изучающе глянул на нее.

— Почему я должен тебе верить? — все-таки спросил он, но сам же и ответил — А какой смысл тебе врать… Ты это знала с самого начала?

Марина покачала головой:

— Только со вчерашнего дня, когда ты поехал к Куприяновым. Если не веришь, я могу дать тебе ее номер телефона, сам убедишься.

Денис отрицательно качнул головой, встал, вышел из кухни. Несколько минут его не было, и вдруг из комнаты раздался его громкий смех. Это было так неожиданно, что Марина вздрогнула и вскочила со стула.

Войдя в комнату, она обнаружила, что Денис, вытянув ноги, сидит на полу посреди комнаты.

— Ты чего?! С тобой все в порядке?

— Зачем мы бежим? — сквозь смех проговорил Денис. — За нами гонятся, а мы, как последние идиоты, убегаем. Нам не нужно убегать.

— Ишь ты, смелый какой! — К Марине вернулось обычное самообладание. Она уперла руки в бока и насмешливо проговорила: — Жаждешь встретиться с врагом лицом к лицу? Очень даже просто. Достаточно остановиться и не бежать. Нас очень быстро найдут и перережут глотку. Тебе хоть есть за что, а мне просто так, за компанию. Как тебе такая перспектива?

— Не очень. Но убегать я больше не хочу. — Отсмеявшись, Денис сказал с обидой: — Вот посмотри, у меня башмаки за двести долларов, и они грязные. Знаешь, когда у меня в последний раз были грязные башмаки? Я уже и не помню, когда это было. Давно это было, Мариночка, очень давно.

— Верю, — кивнула Марина. — И что?

Денис покачал башмаками из стороны в сторону, доверительно сообщил:

— Не люблю я грязных башмаков. Видела когда-нибудь, как мужики опускаются? Сначала перестают чистить башмаки, потом гладить брюки, потом бриться и — все, нет мужика, кончился. Можно из него веревки вить, можно об него ноги вытирать, потому что он весь как половичок стал в прихожей — мятый и грязный. Это такая лакмусовая бумажка для мужика — чистить башмаки и бриться каждое утро.

Денис потер ладонью щеку и сам себе удивился.

— Небритый. Полный комплект: грязные башмаки, мятые штаны, несвежая рубашка, щетина и убегает от кого-то. Не хватает запаха перегара. А впрочем, может быть, есть и перегар. Слушай, Марин, там рядом с чайником бутылки нет случайно? Должна быть.

— Денис… — Марина смотрела так, словно засомневалась вдруг в его психической вменяемости.

— Ну что ты на меня смотришь как на больного, — с укоризной сказал Денис. — Да, я хочу выпить. На радостях. Потому что еще полчаса назад, нет, пять минут назад я был дурак, а теперь нет. Теперь я умный. Вот за это и хочу выпить. Мы просто очень быстро бежали, и не было времени остановиться и подумать. Ты разве не поняла, что нам не нужно бежать? Мы же стали неприкасаемыми, Мариночка. Если удастся сказать пару слов, прежде чем нас хлопнут, мы будем в абсолютной безопасности.

Он вскочил с пола, бодрый и готовый к действию.

— Телефон, тут должен быть телефон. Ты не видела?

Марина все еще ничего не понимала.

— Возьми мой мобильник, — предложила она. — У тебя сел аккумулятор?

— Нет, тут не мобильник нужен…

Телефон обнаружился на кухне. Красный, старенький, не кнопочный, дисковый с полустершимися цифрами набора и трубкой, обмотанной изолентой, но с одним несомненным достоинством — он работал. Мурлыкая что-то себе под нос, Денис набрал номер, а когда после второго гудка на том конце сняли трубку, сказал несколько слов. Потом нажал рычажок и в точности повторил свои действия, только номер на этот раз был другой.

— Вот и все, — сообщил он Марине, положив трубку.

— Ты уверен?

Денис кивнул:

— Как никогда раньше. Теперь остается только ждать. Ты что-то говорила про кофе и консервы. И поищи, в конце концов, бутылку!

После скромного ужина, состоявшего из перловой каши со свининой, извлеченной из консервной банки, чашки кофе и рюмки коньячного спирта, который все-таки обнаружился в шкафчике, Марину совсем разморило, и Денис отвел ее в спальню, где она свернулась клубочком на матраце и мгновенно уснула.

Денис выключил свет на кухне и курил, глядя сквозь окно на едва различимый в темноте город. Изредка по улице проезжали машины, подрагивающими снопами света ощупывая темную дорогу и стены домов с редкими светящимися окнами.

Тогда, двенадцать лет назад, улицы тоже были темными. Все боялись ночных авианалетов и артобстрелов. И улицы тоже были пустыми, потому что все, кто хотел и мог уехать, уехали. Несколько дней подряд улицы плотно заполняли легковые машины с привязанными на антенны и боковые зеркала белыми тряпицами. Стояла сильная жара. На вокзале народ со стоном ломился в товарные вагоны, чтобы добраться до Одессы. Кричали женщины, истошно вопили дети, не понимая, что происходит, но чувствуя: происходит страшное.

Денис снимал эту толчею и давку с высокого виадука, а вечером, когда они просматривали запись, Ромка матерился, как сапожник, повторяя: «Блин, как в Отечественную, ну скотство какое!» Город опустел, замер и по ночам прислушивался к автоматной стрельбе и орудийной канонаде. Все задавались одним вопросом: «Россия. Чего же они там тянут, сволочи?!»

А потом в одночасье все изменилось, потому что приехал генерал Лебедь. Там, чуть выше по улице, в Доме Советов проходила его первая пресс-конференция. Собственно, это была не пресс-конференция, а заявление. Генерал подъехал на газике в сопровождении десантников, большой, словно вырубленный топором из одной гигантской колоды. В высоких десантных башмаках, с выпяченной челюстью и полосками тельняшки в распахнутом вороте камуфлы без знаков различия. Он говорил нарочито грубым солдафонским голосом, но каждое его слово ловили с восторгом оправдавшегося ожидания: «Наши! Наши пришли, слава богу! Ну уж теперь-то!..»

Ромка, сияя глазами, теребил Дениса за рукав: «Нет, ты слышал?! Блин, вот это то, что я называю харизмой. Он еще рот не раскрыл, а ему уже веришь. Ну, этот им устроит!»

Всю ночь до рассвета грохотали пушки. От залпов звенели стекла и посуда в шкафах. Тяжелые орудия Российской армии стреляли через город. Снаряды и что-то еще, не похожее на снаряды, со свистом пролетало над крышами, а потом гулко взрывалось за Днестром, в той стороне, где высится колокольня кицканского монастыря. Утром на подоконниках лежал слой черного не то пепла, не то гари, жирный на ощупь. Ветер гонял по улицам черные смерчики. В городе говорили, что если бы не этот обстрел, то выведенные на кицканский плацдарм молдавские орудия могли расстрелять Тирасполь прямой наводкой. Денис отправил в ТАСС информацию о том, что «приднестровское ополчение предотвратило планирующуюся атаку на город». Так и было сообщено по радио и в газетах, но все понимающе перемигивались и улыбались. О жертвах с молдавской стороны не сообщалось, но Ромка, умудрившийся просочиться через кордоны, рассказывал, что это было огромное поле кровавого фарша вперемешку с железом.