Хуже обстояло дело с более сильными логосами… На них было не так уж и много вариантов написания — лишь то, что вообще удавалось добыть. Да и тогда далеко не каждый мог их выучить. В длинных цепочках логосов пневматики умудрялись выцепить из совмещения символов знакомые очертания базовых, но бывало и так, что какой-то бытовой логос был совершенно неизвестен — и вот тогда сложный рисунок лежал и ждал своего часа.

Зато стоит мне в будущем увидеть свой логос, как он обязательно окажется в специальном хранилище, где я, правда, не смогу его использовать — разве что при точном воспроизведении рисунка. Но если прикреплю его к семечку — тогда он активируется мысленно, и ничего не надо будет рисовать. Кстати, как объяснила Нанна, в этом мире всегда ценились пневматики и графики. И графики — это профессия, а не кривая, отображающая изменение данных. Пневматики умели использовать сложные логосы или логосы из хранилища, а вот графики — точно наносить их на любые поверхности.

Я попытался открыть своё хранилище, но пока даже не представлял, как это сделать. За разъяснениями снова пришлось обратиться к девочке, и оказалось, что пока я не запомнил ни одного логоса, то и хранилища у меня не будет. В общем, надо было дождаться новых весенних холодов и наведаться туда, где можно было поискать бытовые логосы.

— На посохах стражей много логосов! — заметила Нанна. — Их как раз графики рисовали, знаешь ли. Ты в такой посох пневму вбиваешь — и он наносит удар. И у наших стражников именно такие и были. А ещё есть посохи усиления, которые усиливают вложенное, но в этом случае логос ты формируешь сам.

Посох Гронги! Я чуть себя по лбу не стукнул… Ценная штука валялась прямо под нашим обрывом, забытая мною и запорошенная снегом. И сейчас, когда внизу лились потоки воды, я понимал, что посох мы можем вскоре легко потерять.

— Вот я лопух! — не выдержал я. — Какой же я лопух…

— Я не знаю, что такое лопух, но, видимо, что-то плохое… — вдумчиво заметила Нанна.

— Скорее, совершенно простое и никому не нужное!.. — не став углубляться в разъяснения, буркнул я. — Я забыл про посох Гронги, а его надо срочно забрать. Он лежит прямо у нас под обрывом, просто его завалило снегом, и я про него забыл!

— Ты что, полезешь прямо сейчас? — ужаснулась Нанна. — Это и вправду серьёзное воровство, Фант! С посохом годами может ничего не произойти!

— А когда ещё лезть? Скоро потеплеет, и вылезут скамори. А воровство… Посох сейчас смоет куда-нибудь за пределы скалы, вот тогда и будет он без дела долгие годы лежать, — развёл я руками и принялся спешно одеваться. — Ох как мне сейчас будет мокро и холодно…

— Тогда я с тобой! — сообщила девочка.

— Промокнешь же! Надо, чтобы у кого-то одежда была сухой! — возмутился я.

— Сделаем, как ты предлагал. Прикрепим к твоей лебёдке трос, а другим концом привяжем его к канату! — возразила она. — И тогда я смогу тебя подстраховать. А одежду высушим!

Идея, о которой вспомнила Нанна, возникла на тот случай, если придётся быстро вытягивать наверх канат. В одиночку Нанна поднять тяжеленный канат не смогла бы, да и как это сделать, если я, нелёгкий и увесистый, ещё ползу по нему? И канат не получилось бы намотать на лебёдку — слишком маленькая она была, и вообще рассчитанная на более тонкий трос. Зато при соединении троса, каната и Нанны — получалось не так уж и плохо. Пока я ползу, девочка крутит лебёдку, поднимая нижний конец каната всё выше. При таком раскладе, достать его сможет только крупная тварь, но ведь скамори начинают её призывать далеко не сразу.

Согласившись на помощь Нанны, я вышел из убежища и остановился на краю трещины, вглядываясь вниз сквозь густую водяную взвесь. Сегодня погода была ясной (для нашей скалы, конечно же, а поверхность земли ещё скрывали тяжёлые облака), и солнечные лучи творили с водой волшебство, рисуя великолепную радугу прямо под моими ногами.

Посох Гронги лежал всё там же — внизу. Только немного сместился в сторону рынка. Пока всё было в порядке, но ещё пара дней таких ручьёв — и добыть его будет ох как непросто… Я быстро соединил трос и канат, и последний сразу устремился вниз, распрямляясь на ходу. Загрохотала, раскручиваясь, лебёдка, и вскоре я, весь мокрый насквозь, уже спускался к посоху.

Спуск прошёл быстро и без происшествий. Мокрый канат легко скользил под тканью перчаток, и всё, что мне оставалось — лишь вовремя отталкиваться ногами от склона. Достигнув земли, я прошлёпал по воде к посоху, быстро нагнулся и поднял его. Внутри будто что-то дёрнулось, и всё тело пронзила лёгкая приятная дрожь. Не понимая, что со мной происходит, я внимательно прислушался к ощущениям. «Моё семечко пневмы реагирует на посох!» — догадался я.

Ощущение было необычным и непривычным. Да и сам посох воспринимался мною теперь иначе. Если раньше он был просто железным изделием местных мастеров, то сейчас я прямо чувствовал, что в нём что-то есть такое… И я даже обнаружил это «что-то» — искрящийся сгусток между навершием посоха и рукоятью. Я снова попытался присмотреться…

Но не успел. Крик Нанны прозвучал почти одновременно с воплем незнакомца, которого я пока не видел. И да, кстати, незнакомец был лохмат, бородат и грязен — всего через секунду он выскочил из-за угла ближайшего строения и побежал прямо ко мне. Я было подумал, что он посох хочет отобрать, но когда вслед за ним выскочила пара десятков оголодавших скамори, стало ясно, что ему плевать и на меня, и на посох — его интересовал лишь канат, ведущий к нашему убежищу. А точнее, возможность спастись от неминуемой смерти в лапах и челюстях хищных многоножек. Хоть они и двигались не сильно быстрее незнакомца, но расстояние между ним и голодными преследователями неумолимо сокращалось.

Понимая, что лучше бы мне начать лезть первым, я заткнул посох за пояс и рванул к обрыву на пределе своих сил. Следом за мной, почти наступая на пятки, бежал незнакомец — теперь и вовсе не скрываясь и громогласно подвывая от страха. Вцепившись в канат, я принялся быстро перебирать ногами. Не то чтобы я боялся незнакомца или собирался его бросить — в тот момент такие мысли и вовсе не приходили мне в голову… Просто я-то как раз не паниковал и почти не был испуган — а вот он явно пребывал в крайне расстроенных чувствах. В таком состоянии человек вообще имеет свойство не обращать внимания на окружающих. Если догонит меня на канате, может и по мне случайно пролезть. А если первым доберётся до верха — с него станется и канат обрубить. Топорик-то у незнакомца имелся…

К счастью, вот тут и сказалась практика моих восхождений. Пусть я это делал не так уж и часто, но явно чаще незнакомого бородача. Почти сразу я начал его обгонять. Нанна не подвела и, как только появилась возможность, начала спешно сматывать трос, который тянул канат за собой. Подпрыгивающие скамори уже не могли дотянуться до каната, но я, к сожалению, прекрасно знал, что именно за этим последует. Сейчас они подёргаются, попрыгают — и призовут мамку из храма. Ну а та либо сама допрыгнет до каната и всё-таки доберётся до нас, либо плюнет своей кислотой — после чего нам, в лучшем случае, придётся отстраиваться заново.

— Давай, мужик, скорей! — крикнул я незнакомцу.

— Спшу как мгу! — пропыхтел он в ответ.

Подъём ему давался, и в самом деле, тяжело. Однако помирать он почему-то очень не хотел — равно как и сильно отставать. Едва вскарабкавшись на край обрыва, я принялся тянуть канат вместе с тяжеленным мужиком. Руки и так устали от подъёма, а тут ещё к весу каната прибавился и вес незнакомца — в общем, стало совсем нелегко. Снизу принялись противно скрипеть скамори.

— Д-ло др-нь! — буркнул незнакомец, вываливаясь на уступ и сразу принимаясь помогать мне вытягивать канат.

Из храма на зов своих подданных выползла гигантская сколопендра и, резво перебирая ногами, направилась к склону. К счастью, она не стала плеваться в нас кислотой. Видимо, решила, что раз путь к добыче идёт по поверхности, а не в воздухе, то и суперудар использовать необязательно. На краю площадки, ведущей к подъёмнику, она взяла разгон и, добежав до скалы, начала подниматься.