Рубари висел метрах в тридцати от меня. Дальше ему предстояло двинуться своим ходом. А я продолжал висеть под взглядом антрацитово-чёрных глаз матки скамори, которые обещали мне боль, страдания и смерть. Похоже, это чудовище понимало, что висит у меня на спине и чего я её коварно лишил… Тихий кашель сотряс всего меня, заставив сильнее вцепиться в рукоять ледоруба.

В которой я понимаю, что не зря занимался альпинизмом, вспоминаю поговорку про первый блин комом, а потом мы все останавливаемся в шаге от спасения — и делаем этот шаг.

Я не сразу понял, что странный кашель — это смех. Хриплый смех задыхающегося победителя… И даже чёрные глаза матки скамори уже не казались мне воплощением самой смерти. Они казались тупыми буркалами проигравшей твари…

Однако у неё ещё был шанс на победу. Да, пройдёт какое-то время, прежде чем эта тварь снова наберёт кислоты — но я и не собирался ждать. Нащупав ногами уступ, я стянул зубами перчатку с левой руки и уцепился за наиболее надёжно выглядевшую трещину. Выдрал ледоруб, повесил его на пояс и вытащил перчатку изо рта, опять-таки заткнув за пояс. А ещё зубами стянул перчатку с правой руки…

Всё-таки пригодились тренировки по скалолазанию… Не то, чтобы я стал настоящим мастером этого дела — скорее, бояться начал. Зато хотя бы не висел, прижавшись к скале, как расплющенный паук, не зная, что делать дальше. А тем временем реализовывался худший из возможных раскладов, которые я вообще мог себе представить… Ни страховки, ни навыков, ни сил — лишь голая воля к победе на холодном склоне скалы. В какой-то момент я снова глянул в глаза матки скамори и тихо прошептал:

— Спать надо в холода, тварь! Подавись своей кислотой!..

Первый колышек я вогнал только тогда, когда поднялся метров на двадцать. Скамори плевалась в меня ещё дважды, но каждый раз силы её плевка не хватало. Однако последний хлестнул всего в паре метров от моих ног. Причём, мне до последнего казалось, что долетит — и я готовился орать, но держаться руками, пока сверху не скинут трос.

И только когда стало понятно, что до меня больше не доплюнуть, я решился нормально обезопасить себя — страховочной верёвкой и вбитыми в скалу колышками. Вбил две штуки и к каждому привязался верёвкой, после чего упёрся в скалу ногами, осторожно перекладывая вес на страховку — и посмотрел наверх. Рубари почти добрался до верхнего плато.

«Дзи-и-и-и-инь!» — требовательно и очень невовремя прозвучало у меня над ухом.

Впрочем, красноватые отблески как бы намекали, что, возможно, это я очень невовремя решил отдохнуть. Протянув руку, я слегка коснулся шара и сквозь знакомые помехи услышал радостный голос:

— Алл..! Фант?

— Да…

— П..вет!

— Привет…

— Ползи в. ше! Ещё … и быстр…!

— Сколько у меня времени? — спросил я.

— Пока …тка накоп…т на пл. вок? Минута у тебя!

Шар исчез, а я получил новое задание:

Я ещё читал, а руки уже вовсю распускали узлы и искали новые трещины, за которые можно ухватиться. Собственно, выше меня была только вторая трещина, до которой я и решил добраться. Уцепиться — и подтянуться, найти опору для ног… Смотреть вниз — нельзя… Думать — нельзя… Я всё-таки оглянулся вниз, хотя и запрещал себе — и увидел, как матка скамори, изогнувшись дугой, шевелит огромными жвалами, готовясь к плевку.

От понимания того, что сейчас произойдёт, я начал спешить, чего в подобных восхождениях категорически нельзя делать. Никогда и ни при каких условиях… Взбираясь по склону, всегда надо надёжно утверждаться на скале перед следующим шагом — а я забыл про безопасность. Под ногой, на которую я, приподнимаясь, опирался, хрустнули камни — и казавшийся таким надёжным уступ пошёл вниз… За те доли секунды, что прошли с начала падения, я успел покрыться холодным потом, прийти в ужас — а ещё всё-таки найти трещину и вцепиться в неё правой рукой.

Повиснув на руке, я при этом сместился почти на метр в сторону. Дико заболели пальцы и запястье, вовсю требуя прекратить издевательства — а именно, честно пролететь свои две сотни метров вниз и благополучно сдохнуть. А в то место, где я находился секунду назад, хлестнула струя едко пахнущей кислоты. Внизу обиженно взревела матка скамори. Ведь прицельно била, тварь такая… Не знал я о такой особенности её плевков. Обычно она выпускала обильную струю, но тут и сам плевок был сравнительно небольшим…

Я снова нащупал опоры для рук и ног и продолжил нелёгкое восхождение. Однако до второй трещины так и не добрался: сначала сверху с грохотом, стукаясь о скалу, пролетела корзина с камнями, а потом трос опустился и принялся раскачиваться, приближаясь ко мне — это Нанна на краю обрыва заставляла его качаться. При очередном приближении я умудрился схватиться за трос, после чего отцепился от скалы — и полетел в сторону, снова разминувшись с прицельным плевком матки скамори.

Больше она в меня уже не плюнуть не успела… Рубари тянул меня на лебёдке вверх, а я сам перебирал ногами и руками, подтягиваясь и поднимаясь всё выше и выше. И только на деревянной площадке я, наконец, почувствовал себя в безопасности.

«Издеваются, что ли?» — устало подумал я, откидываясь на твёрдую землю…

Но ведь мне и вправду… везло?! Это было так неожиданно и так необычно — будто ты всю жизнь прожил с одной рукой, а тебе взяли и пришили вторую. И пусть ты ещё не умеешь ей толком пользоваться, но она есть — и даже может поднять небольшую десертную ложечку!..

— Не п-п-ла? — спросил подскочивший ремесленник.

— Нет, кажется… — с сомнением ответил я и принялся себя осматривать.

Нет, конечно, матка скамори в меня всё-таки попала… Вот только не основными плевками, а мелкими каплями кислоты. Насквозь плотную куртку они, к счастью, не прожгли, однако теперь у меня вместо неё было настоящее решето… Куртку было очень жалко, а ещё я был ей безумно благодарен. Эта куртка — как плюшевый медвежонок, как детское одеяло академика Лихачева — поддерживала меня весь год, всегда напоминая о том, что жизнь может быть совсем другой, не такой, как сейчас… Куртка, маска, треснувшие и склеенные Ларой очки, а ещё перчатки, штаны и сапоги — все они были моим щитом от окружающей действительности. Крошечной надеждой когда-нибудь снова подняться в воздух…

— А где логос? — тихо спросила Нанна, глядя на пустую оправу, притороченную на спине.

Я молча залез в рюкзак и достал блестящий металлический шар с выбитыми на нём логосами. Сейчас, в неактивном состоянии, он немного холодил пальцы. Слегка поморщившись, я передал шар логоса Нанне и Рубари, а сам принялся натягивать перчатки. Пальцы и так были все исцарапаны, а на ладони виднелась кровавая ссадина от верёвки — так ещё и руки страшно мёрзли…

— То мы не п-д-м-ли! — глубокомысленно изрёк Рубари, когда спустя час мы стояли в сарае с дирижаблем.

Это он ещё мягко сказал. Вообще-то мы были полными дебилами. Мы построили дирижабль — внимание! — в крытом сарае. В крытом!.. Мы строили-строили — и даже не подумали, как будем взлетать через крышу!.. Нас, ять, всё устраивало!..

Я, конечно, ругался на себя и на Рубари, но понимал, что всё хоть и глупо получилось, но вполне предсказуемо. Сколько раз сам сталкивался с таким, а уж сколько раз видел со стороны… Помню, особенно удивили меня фотографии дома, где новый унитаз после ремонта перекрыл дверцу к счётчикам воды, и хозяевам пришлось в конце месяца эту дверцу выламывать.

— Надо разбирать крышу! — заметил я. — Ломать не строить — за полдня уложимся…