Когда Рубари показался над краем площадки, перевалился через неё и начал подниматься на ноги — я как раз оседал на землю…
— Х-р-шо п-в-с-л-лся! — заметил ремесленник, оглядев поле боя.
Вот я не был уверен, что «хорошо повеселился» — это именно то, что я сейчас ожидал услышать. Нет, я хотел бы услышать что-нибудь в духе: «Герой! Спаситель мой! Фант, ты крут!». Ну или хотя бы так: «Г-рой! Сп-с-тель!». И уж тем более я не ожидал услышать банальное:
— И-и-и-д-д-д-т-ти см-жешь?
В ответ на это я только устало махнул рукой и ткнул пальцем в брошенный у лебёдки молот и сумку с инструментами — мол, сам собирай и чисти, а меня не трогай. Сам же я тем временем старательно пытался прийти в себя… Не хватало ещё, чтобы Рубари пришлось меня на плече тащить, как мешок с особо ценным дерьмом — этого моя гордость может и не выдержать…
Обрывком верёвки я кое-как перетянул ногу, чтобы остановить кровь. На морозе хватило и пяти минут, чтобы я почти перестал её чувствовать. Вот только я понимал, что тут, наверху, ещё могут быть скамори. А где-то на ферме сидит ничего не подозревающая Нанна, которую я обещал вытащить живой из передряги, в которую мы вместе попали. С рёвом я заставил себя встать и идти. Спасибо Рубари, он переборол свою лень и не стал вручать мне рюкзак с чешуйками — сам всё тащил. А я только спешно хромал следом…
Скамори и в самом деле сумели далеко пройти по нашим следам. Ещё трёх особей мы обнаружили растоптанными — примерно на полпути к ферме. Собственно, виновники их скоропостижной смерти с невинным видом паслись неподалёку, а след стада отчётливо показывал, как пересеклись пути скамори и шарков.
К ферме мы с Рубари добрались без приключений, но дальше дело встало — наш домик был в осаде. К счастью, девочка была ещё жива. Она даже сумела закрыть ставнями окна, так что шестерым особям оставалось только рыскать вокруг, выискивая хоть какую-нибудь дыру. Осколки стёкол показывали, что останавливаться они не собираются…
— Л-ди б-л-зн-е! — выругался Рубари. — Ты к-да?
А я молча, почти не скрываясь, подошёл к сараю, где мы готовились собирать дирижабль, открыл скрипучую дверь и вошёл внутрь. Скамори меня услышали, да и запах крови от меня, наверно, был ого-го какой сильный… Все пятеро повернули головы в сторону двери, а потом устремились за мной. Я же, оказавшись внутри, прохромал к стойке с инструментами, взял два топора и повернулся, чтобы встретить незваных гостей.
Я так устал от всего, что на меня навалилось после моей первой смерти, я был так зол на обстоятельства, на самого себя, на дурацкий мир, на мэра города… Вот его-то я себе и представлял на месте белесых паскуд… Первая же голова, показавшаяся в проходе, получила промеж глаз правым топором — и сразу дёрнулась назад с жутким верещанием. Левым топором я остудил пыл следующей скамори — и снова нанёс удар правым, разрубив третью жаждущую крови скаморью голову…
Ещё сразу три здоровенных особи попытались одновременно вломиться в сарай, но я заревел, как очень гордый, но очень уставший лев — и принялся в исступлении рубить врагов. Ситуация с клубком на складе повторилась один в один: все три скамори, получив ранения, принялись дёргаться, сплелись телами — да ещё и раздавили раненую многоножку, которая так и не успела отползти. Методичное избиение дало свои плоды — и через минуту на территории фермы остались лишь шесть уродливых мёртвых тел с белой бронёй.
Правда, и у меня сил почти не осталось… Смутно помню, как Рубари и Нанна тащили меня в дом, как стягивали одежду и осматривали полученные ранения. Я, видимо, находясь в состоянии шока, только про ногу всё твердил — кажется, очень не хотел быть одноногим капитаном воздушного корабля. Каким-то отваром мне промыли раны на боках и на пострадавшей конечности, перемотали их чистой тряпицей, предварительно вываренной в кипятке, и уложили моё полубездыханное тело на одну из кроватей.
Помню, я ещё хотел сказать, что и поесть был бы не против… Но слишком быстро начал засыпать: веки отяжелели, руки не поднимались, чтобы придержать веки — и я провалился в глубокий сон…
Сколько я проспал? Точно сказать я бы не смог. Я теперь толком и не помнил, как мы на ферму вернулись после ограбления. Помню только, что было ещё светло. А когда проснулся — за окном было темно, и где-то, словно над ухом, выл разъярённый ветер. Впрочем, Рубари и Нанна пока не спали, а, значит, ночь ещё не наступила. Я бы сказал, что мои товарищи по несчастью ругались, но это была бы неправда. Ругалась только Нанна:
— Ладно, вы меня не предупредили!.. Но ты что, не мог ему помочь?!
— Ну что вот…
— Нет уж, сиди и слушай! Я — ребёнок, и то почему-то догадалась, что так делать нельзя! А вы ушли молча, открыли скамори путь на скалу… Вы вообще в своём уме?
— Нанна, будь добра… Отложи на время свою категоричность, — слабым голосом попросил я. — И вспомни всё, что я от тебя наслушался за последнее время…
— Я… Думаешь, после того, что ты рассказал про мэра — я была бы против?! — возмутилась девочка.
— Не исключаю… — буркнул я, садясь на кровати.
— Ты так и будешь мне это припоминать? — сердито и одновременно жалобно спросила Нанна.
— Нет, может быть, и не всё время… — ответил я. — Лишь пока не удостоверюсь, что такое больше не повторится.
Заметив, что девочка раскрывает рот — видимо, собираясь спросить, что ей сделать, чтобы ей снова стали верить — я решил опередить этот вопрос:
— Нан, не спрашивай, что тебе делать, чтобы тебе верили. Это не так работает!.. И извини, что тебя случайно подставили под этих скамори. Были сильно неправы…
— Ладно, — непонятно, на что отвечала Нанна: на извинения или на то, что я сказал про доверие. Ну а мне было так лень выяснять, что я и не стал…
Голодать мне не пришлось: еда на ужин была. Я всё ещё чувствовал себя отвратительно и хотел спать, но сначала собирался поесть, а потом, преодолевая сонливость, проверить добычу. Рубари, судя по всему, уже начал этим заниматься, после чего и вышел спор с Нанной, которая узнала, из-за чего её жизнь подвергли опасности.
И да, это была наша с Рубари ошибка. Вполне бы могли придумать, как спрятать трос, чтобы до него не добрались скамори… В конце концов, мелкие высоко прыгать не умеют — и по стенам лазят плохо. Можно было зацепить трос какой-нибудь длинной палкой на высоте метров трёх-четырёх — и всё было бы прекрасно. Но мы оказались настолько непредусмотрительными, что чуть было не открыли прямую дорогу наверх чудищам с поверхности. Да ещё и жизнь девочки подвергли опасности… Так что в своём возмущении Нанна была права. Вот только не права она была в том, что мы обязаны были её предупредить…
Чешуек было много. Очень много — порядка пятнадцати тысяч. Мы сначала отсортировали все одного достоинства (а попадались с одной, двумя и пятью единичками), а потом сели за пересчёт. Пятьдесят три тысячи шестьсот сорок одна единица. Вместе с теми, что я нашёл в столе и в карманах трупов — 55 984 единицы пневмы. Судя по лицам Нанны и Рубари, они тоже считали, что сумма совсем не маленькая. Как при таких доходах город умудрялся получать отрицательный баланс — я не представляю просто…
Я, конечно, понимал, что сумма невелика в масштабах города. Но ведь это налоги с обычных работяг. Которые по факту получали (всем городом) не больше трёх сотен тысяч единиц, а потом их же в городе и спускали. А ведь были ещё налоги с продажи товара, а ещё были поборы для крупных предприятий… Всё это складывалось в астрономические суммы, которые, тем не менее, уходили куда-то мимо бюджета…
Для нас же полученные единички были просто сказочным богатством, на которое все втроём мы могли бы жить долгие годы. Однако, как я понимаю, у местных богатеев всегда есть возможности перераспределить средства в свою пользу. Так что я предпочёл бы вложить это всё в дирижабль. Однако и Нанне, и Рубари, и себе сразу выделил по две тысячи единиц подъёмных. Глупо? Щедро?
