Яркий солнечный свет ослепил на короткий миг. Прищурив глаза, я сфокусировала взгляд на расплывчатом силуэте и, узнав в нём Карима, попыталась улыбнуться. Потянулась рукой к небритой щеке, но муж опередил, накрыв мои пальцы своей ладонью:

— Аль-Ха́мду ли-Лля́х, ты очнулась.

— Привет, — произнесла осипшим голосом.

— Как ты, душа моя?

— Паршиво.

— Прости… — Карим тихо всхлипнул и, смахнув с лица одинокую слезу, принялся целовать каждый палец на моей руке. — Я не хотел, чтобы всё так произошло.

В сердце остро кольнуло, а в душе дрогнули печальные струны. Я растянула рот в подобие улыбки и отрицательно мотнула головой:

— Не вини себя, Карим. На всё божья воля. Значит, так было суждено.

— Нет, — возразил муж и, поднявшись с колен, сел на край кровати. — Это я не должен был настаивать на незащищённом сексе.

— Карим, посмотри на меня. Видишь? Я жива. Выдержала. Всё будет хорошо.

— Я боялся, что больше никогда не увижу твоих красивых глаз. С ума сходил, не зная, чем тебе помочь. Если после всего этого ты захочешь уйти…

Я не позволила мужу закончить предложение. Поднесла к его губам палец и, прошептав короткое "т-ц-ц", призналась в своих чувствах:

— Никуда не уйду. Я с тобой, чтобы не случилось. Карим Орхан-оглы, я люблю тебя.

***

Карим завис на несколько секунд, не ожидая подобных признаний. Любит? Его? Так скоро? Конечно же, он мечтал о том дне, когда его девочка наконец-то откроет своё сердце. Спал и видел, как Люба признаётся в любви, но, когда это случилось не во сне, а наяву, — Карим опешил, мягко говоря.

— Ты меня слышал? — раздался тонкий голос.

— Я позову врача, — Карим резво вскочил на ноги и стремглав помчался к выходу, решив, что Люба ещё не отошла от действия наркоза и, вполне вероятно, сейчас у неё настоящий бред.

Карим вышел в коридор и буквально сразу наткнулся на дежурную медсестру. Сообщил той, что супруга пришла в себя и, не дожидаясь ответа, вернулся в палату. Не спеша подошёл к больничной койке, окинул проницательным взглядом женскую фигуру, укрытую белой простыней, и, немного помедлив, опустился на кровать:

— Я позвал врача, — произнёс на одном дыхании.

— Хорошо. Дай мне свою руку, — отозвалась девушка, устремляя взор на горизонтальные складки, образовавшиеся на мужском лбу.

Карим протянул раскрытую ладонь и сразу же ощутил прикосновение холодных пальчиков, а затем — нежное касание пухлых губ. Нет худа без добра, ведь так? Неужели, его любовь стала взаимной? Зачем такой ценой, он же не этого просил у Аллаха?!

А потом пришёл врач, поэтому Кариму пришлось уйти. Возвратился домой и до самого вечера закрылся в спальне, не желая никого видеть и слышать. Ближе к ужину его уединение нарушила мама. Карим не обрадовался её присутствию, но, что поделать?! Это же мама — женщина, которая его родила, а потому, стерпел её общество и даже не прогнал на первой минуте.

— Карим, что происходит? Почему ты целый день сидишь взаперти? Не ешь, не пьёшь. Не заболел? — женщина поднесла руку к мужскому лбу и, тяжело вздохнув, продолжила. — Что случилось, сынок? На тебе лица нет.

— Мам, у меня всё нормально.

— Нормально? — переспросила на повышенной ноте. — Где ж это твоё "нормально"? Ты в зеркале себя видел? Небритый, осунувшийся, красные глаза. Сынок, так нельзя. Тебе нужно беречь себя и не переживать по пустякам.

— Пустякам? Мама, моя жена чуть не умерла вчера вечером, а ты говоришь "беречь себя"?!

— Значит, это всё из-за неё? Я так и знала. Карим, вот видишь, до какого состояния довела тебя эта девушка? Откажись от неё. Расторгни этот дурацкий брак. Она — не пара тебе, Карим. Её брат — без пяти минут наш враг.

Карим больше не смог терпеть. Мама переступила черту: опасную и не позволительную. Сколько раз говорил, не говорить о его супруге в подобном тоне? Сколько раз просил не вмешиваться в его семейную жизнь? Неужели, мама настолько одержима в своей неприязни к Любе, что готова разругаться с собственным сыном?!

— Уходи, — Карим вскочил на ноги и, подойдя к двери, открыл её настежь. — Мама, я не хочу с тобой говорить. Уходи.

— Что ты себе позволяешь, Карим? Я не потерплю к себе подобного отношения. Сейчас же позвоню Вагифу и пожалуюсь на тебя, — возмутилась мама, но к выходу всё-таки подошла. Остановилась напротив Карима и хотела было обнять, но сын отстранился, давая понять, что ему это не нужно. — Карим, у тебя может быть много женщин, а мать — одна. Каждое твое колкое слово режет мне сердце.

— Мама, я не хочу выяснять отношения. Пожалуйста, оставь меня одного.

***

Бросив на сына укоризненный взгляд, женщина ушла, а потом, оказавшись в своей спальне, долго разговаривала по телефону с Вагифом, умоляя вмешаться и повлиять на ситуацию:

— Вагиф, это никуда не годится. Я устала быть строгим родителем. Устала быть матерью и отцом в одном лице. Ты же обещал мне, что всё расскажешь Кариму. Почему до сих пор не признался? Как дядю он тебя не слушает, а вот, как отца…

— Елена, успокойся, — перебил Вагиф. — Мы сто раз говорили с тобой на эту тему. Я не могу сказать Кариму правду. Он тогда вообще откажется от меня, разве, не понимаешь?

— Понимаю. Всё понимаю, — выдохнула женщина и, понизив голос, добавила. — Ты запудрил мне мозги, заставив выйти замуж за твоего брата. Тридцать шесть лет я живу в этой лжи.

— Я ничего тебе не обещал, моя дорогая, — возразил Вагиф. — Ты же знала, что я женат.

— Значит так, если ты не решишь проблему с Зарецкой, то я обо всём расскажу Кариму. Пусть сынок узнает, что его отец — подлый трус, который отказался от него с самого рождения.

— Молчать! — крикнул Вагиф и Елена вздрогнула, ощутив на том конце провода дикую ярость. — Я всё порешаю. Дай мне немного времени. Сначала нужно убрать её брата, а затем я возьмусь за девчонку.

— Только попробуй меня обмануть.

В день выписки Карим заявился в больницу с громаднейшим букетом голландских роз. На этот раз он выбрал белый цвет, символизирующий вечную любовь, более крепкую, чем обычные все земные чувства, в том числе и страсть. Конечно же, Карим не знал значения этих цветов, — так, шепнула продавщица, когда заворачивала розы в упаковочную плёнку.

Арс тоже приехал в больницу и тоже с цветами, правда не с такими шикарными, как у Алиева, но оно и понятно. За всю свою жизнь Зарецкий никому не дарил букетов, кроме сестры, поэтому обошёлся осенними хризантемами, и на том спасибо.

Они встретились в коридоре. Столкнулись друг с другом, лицом к лицу, и натянуто улыбнулись. Арс окинул Карима проницательным взглядом, но руку всё-таки подал:

— Привет.

— Угу, — ответил Карим, кивнув головой. — Привет.

— Как жизнь?

— Пойдёт. Как твоя?

— Так себе… — протянул Зарецкий, криво ухмыльнувшись. — Сегодня без драки?

— Я не против.

— Договорились.

Больше не говорили. Разошлись по разным углам и принялись ждать, когда откроются двери палаты. Арс нетерпеливо расхаживал вперёд-назад, всё время маяча перед глазами Карима, а сам Карим смиренно сидел на стуле, поглядывая, то на циферблат наручных часов, то на взбудораженного Зарецкого. Когда послышался скрип двери и немного позже — топот ног, молодые люди сорвались с места и, едва не столкнувшись, выстроились в настоящую шеренгу напротив палаты.

Заметно похудевшая, осунувшаяся и белая, как больничные стены, Люба поравнялась напротив мужчин. Робко улыбнулась, поправила шерстяной палантин, небрежно брошенный на плечи, и сделала шаг на встречу мужу. Карим хотел обнять за тонкую талию, но сдержался, сообразив, что одно неловкое движение его рук может причинить девушке нестерпимую боль. Так и остался стоять на месте, как истукан, бросая в сторону супруги тёплый взгляд.

— Розы? Так много? — спросила Люба, а затем, приподнявшись на цыпочки, нежно поцеловала Карима в щеку. — Ты слишком балуешь меня, дорогой муж.