— Да нет же! Я из-за другого улыбнулась. Ты посмотрел на меня так сурово! Вся твоя поза и взгляд как бы говорили, — я развела плечи, склонила голову и, подражая голосу Уорна, произнесла. — Покайся, несчастная, все знаю о твоих прегрешениях! Настолько хорошо представила все это, что стало смешно.

— Я не так понял, — мужчина вздохнул. — Ты скрытничала, а мы не знали, что думать. Амран перерыл библиотеку. Я предполагал, что ты одна из дочерей преступников, которых когда-то ловил, поэтому будешь мстить мне и побратимам.

— Ох, ничего себе! — сколько всего происходило, оказывается, пока я спала.

— С именем тоже не понятно. Лоран предположил, что в прошлой жизни на твое имя и кровь было завязано какое-то из запрещенных заклятий, и поэтому ты боишься говорить. — продолжал Уорн, — Он несколько раз проверял твою ауру на остаточные заклинания, но ничего не находил. Потом нашел в сборнике запрещенных ритуалов опасный и давно забытый обряд и почти уверился, что именно им тебя и связали.

Я вспомнила жуткую книгу и ужасные картинки в ней, а после в моей голове опять начали всплывать события прошлой ночи: залила слезами и обслюнявила рубашку Лорана, наговорила какого-то бреда, эльфа сравнила с котом. Забористая однако, у них валерьяночка.

— Уорн, а ты не знаешь, чем меня напоил Раинель, чтобы я успокоилась?

— Он решил магически усилить действие некоторых трав, но поскольку у тебя в теле еще осталась магия после обряда, эффект суммировался, — Уорн опять улыбнулся одними глазами.

Так, главное, не покраснеть, точнее, не позеленеть. Надо переводить тему пока не поздно.

— А можно тебя спросить: почему ты бил кулаком по странице?

— Ставил печать. Вот, — мужчина показал странный перстень на безымянном пальце правой руки и стал объяснять, — смотри тут крышечка, отодвигаешь ее и припечатываешь.

— А чернила?

— Это не чернила, это… хм… редкое растение, выведенное искусственно. Его помещают в специальную форму, выращивают там, потом сушат, и получается печать. Затем эту печать оформляют в перстень. Достаточно капнуть немного воды и на бумаге получается оттиск, а с кожи рук сок этого растения отлично оттирается. Но для того, чтобы оттиск получился четкий, движение должно быть резким.

— Понятно…

У нас на безымянных пальцах носят обручальные кольца, а тут печати.

— Я тоже хотел спросить: а кто такой Васили Ваныш? — белая бровь Уорна вопросительно поднялась вверх.

— Ну… ээээ

Вот как объяснить человеку из другого мира, почему я сравнила его с Чапаевым? Да так объяснить, чтобы он не обиделся?

— Это такой реальный исторический персонаж. Известный полководец, — наконец, выдала я.

— Видимо, скандально известный, поэтому ты так покраснела.

Да он издевается! Ну ладно, получай фашист гранату:

— Василий Иваныч известен тем, что воевал с белыми, — увидев, что на лицо Уорна вернулось сосредоточено-суровое выражение, я поспешила поправиться. — Нет, с другими белыми. Белогвардейцами. В истории моей родины был такой момент, когда шла гражданская война между Белой гвардией и Красной армией. Белогвардейцы хотели возвращение монархии, а Красноармейцы воевали за власть народа. Я видела часть обряда, когда находилась не в теле, думала, что все это мне снится. Когда прибежал мальчик и сказал, что напали белые, то я окрестила вас красноармейцами. Поскольку командовал ты, то мысленно назвала тебя Василием Ивановичем, а Лорана — Петькой.

— Петь кой? — переспросил Уорн. — А это кто?

— Верный приспешник Василия Иваныча.

— А остальных ты тоже как-то про себя назвала? Тоже именами известных красна цев?

— Красноармейцев, — поправила я. — Нет. Про Петьку известно, что он был простым парнем, но точно не рыжим. И он не носил длинную косу до пояса, да и лысым здоровяком тоже не был.

Надеюсь, с этим экскурсом в историю он забыл об остальном.

— А почему ты тогда покраснела? — слегка прищурил глаза василиск.

Эх, вариант «запудрить мозги» не сработал.

— Ты угадал, — сдалась я. — Была и скандальная репутация. Василий Иваныч играл в азартные игры, пил и страшно ругался матом.

— Не такие уж большие недостатки для полководца.

— Да, наверное, но почему-то он больше известен не своими подвигами на поле боя, а анекдотами, что про него сочиняют.

— Анекдоты?

— Такие короткие смешные истории.

— Расскажи хоть одну, — азартно попросил Уорн.

Он совсем ожил, на человека стал похож, а не на замороженную рыбу.

— Ну, например… — я старалась подобрать анекдот, который был бы понятен человеку из другого мира. — Василий Иваныч построил роту и спрашивает: «Птицам деньги нужны?» Солдаты ему отвечают: «Никак нет!» «Орлы, я ваши деньги пропил!» — говорит им Василий Иваныч.

— Интересно, но не смешно. У нас тоже был один генерал, у которого снабженец не выдавал деньги бойцам.

— Анекдотов много. Вот еще такой! Василий Иваныч надевает красную рубаху, входит Петька и спрашивает: «Василий Иваныч, а зачем красная рубаха? У нас ведь не праздник, а бой скоро!» А тот ему говорит: «Командир должен быть всегда здоров, чтобы дух солдат поддерживать. А вдруг меня ранят? Вот, чтобы кровь не была заметна я и надеваю красную рубаху, солдаты не видят, что командир ранен, и дух на высоте!» Петька проникся и убежал. И вот Василий Иваныч в красной рубахе выезжает на коне, а там его ждет Петька… в коричневых штанах.

Мгновение ничего не происходило, а потом Уорн рассмеялся. Я смотрела на это чудо, боясь дышать. Смех его очень красит.

— Коричневые штаны! — простонал василиск — Надо Лорану рассказать!

Ой-е! Зачем я ему про Петьку сказала?! В воображении нарисовался некромант в коричневых шароварах.

— Нет-нет! Не надо ему рассказывать! — ох, как стыдно!

— Почему? Он тоже посмеется, — сказал Уорн, улыбаясь.

— Ему все время от меня достается: ударила его, потом рубашку слезами испачкала, устроила истерику, а теперь вот штаны. Вот честно, я не специально!

— Уверяю тебя, за удар и рубашку он не в обиде.

— Зато штаны он точно запомнит! Не говори, пожалуйста! — попросила жалобно.

— Хорошо, — кивнул Уорн.

Сейчас василиск улыбался и, склонив голову, поглядывал на меня. В нем было сложно узнать того человека, которого я видела несколько дней назад. Хотелось убрать длинную челку и смотреть в его глаза беспрепятственно. Что-то долго я на него таращусь, надо переводить тему:

— А мне можно выходить из комнаты?

— Конечно! — мужчина явно удивился вопросу. — Только пока бери с собой сопровождающего: кого-то из нас, Лину или других слуг.

— Да я кроме Лины никого и не видела.

— Еще увидишь! Но, слуг у меня действительно немного: всего девять человек, но зато есть охрана.

— И моя комната охраняется? Перед дверью стоят стражники?

— Да, охраняется, но на двери стоят не стражники, а заклинания. Когда ты отсюда выйдешь, то скорее встретишь кого-то из мужей Лины, а не охрану.

— Мужей? А у вас многомужество? — удивилась я.

— У вас в мире такого нет? — снова напрягся Уорн. — Или это осуждается?

— Нет, не осуждается. У нас такое есть в некоторых странах, но встречается редко, — василиск немного расслабился, после этих слов. Он, наверное, решил, что я буду хуже относиться к служанке, если узнаю, что у нее много мужей. — Обычно в нашем мире люди живут парами, женщина и мужчина. Но в некоторых странах есть традиции многоженства. Насколько я знаю, можно жениться стразу на четырех женщинах.

— У нас разумные свободны в своем выборе. Женщина или мужчина могут связать свою жизнь как с одним, так и с несколькими мужьями или женами. Однополые браки случаются редко и не одобряются, но иногда богиня дает благословление и на такое. Некоторые, правда, живут вместе без благословления. Единственное правило, которое соблюдается неукоснительно: жить вместе и вступать в брак можно только совершеннолетним.

Пока Уорн говорил, немного ниже моего пупка начала разрастаться боль. Дождавшись конца рассказа о традициях я жалобно спросила: