— Это слишком много. Максимум двадцать, и то, тогда мы сами отберём все предметы.

— А мне так не кажется. Сами посчитайте, десять за явление без приглашения. Десять за то, что соврали мне на счёт их количества. И не препирайтесь, за свои слова надо держать ответ. — Твёрдо сказал Урбан, видя, что Ерл хочет перебить его. — Ну и тридцать за работу. Я прекрасно понимаю, что это не пустяковое количество. Так что давайте так. Десять фигурок, я отберу сам, а остальные сорок, то есть тридцать девять, единорога вы мне уже отдали, выберете вы. Треть вручите мне в ближайшее время, где-нибудь в этом месяце, а остальные по завершению работы. Вас это устраивает?

— В целом, да. — Прозрачный на секунду замешкался. — Только ещё одно. У нас есть отряд отборных солдат. Пусть они будут участвовать и по возможности командовать в грядущей операции.

— Да будет так. Если не секрет, как зовут ваших… хм… «солдат»?

— Их капитана вы знаете, его зовут Генрих Элионский. Остальные личности вам не известны. — Ерл сделала паузу, его голос стал тиши и в нём отчётливо стали слышаться нотки злости. — Прошу меня простить, мне пора. Не беспокойтесь, я сам найду выход. Да, и попробуйте булочки, они очень вкусные.

— Попробую, не переживайте. — Урбан наклонился к блюду, вдохнул его сладковатый запах, который не стал ни на капельку слабее, за всё время разговора, а когда он поднял голову, прозрачного и след простыл.

Выпечка оказалась невероятно вкусной. Папа Римский жадно и быстро поглотил всё содержимое блюда и соусницы. Еда настолько приглянулась ему, что он смягчился, и если бы тут был прозрачный, он бы без единой задней мысли обнял его, и может, даже, разрешил отдать не пятьдесят, а, допустим, сорок пять предметов. Но, к счастью Урбана второго, и печали Ерла, прозрачного тут не было. Папа Римский был один.

Закончить всю работу у него не хватило сил. Ближе к десяти вечера он отправился в свои покои, по пути отругал стражу, которая заснула на посту. Не сильно, так, скорее, для профилактики. А в одиннадцать часов, он уже нежился в своей большой и мягкой кровати. В голове Папы рисовались разные образы, одни хорошие, другие не очень, но все они в скором времени слились в одну ясную, как день картину, которая стала основой для тяжёлого сна.

Следующей день главы церкви грозил быть таким же напряжённым и неприятным, как и этот.

Шел четвёртый день плавания галеры «Санта-Мария», идущей к Константинополю на встречу с войсками Крестового похода. Всё было хорошо: воды и провизии хватало, никто не болел, хотя новеньким было явно ещё не по себе от первой морской прогулки. Дул попутный ветер, поэтому вся команда галеры особо ничем не занималась. Кто-то спал, кто-то играл в карты, пока кок готовил обед, рыцари, находившиеся на палубе, откровенно скучали и не знали чем себя занять. Одни играли в кости, вторые мечтали о будущих битвах, а остальные точили свои мечи и стрелы. Хотя казалось бы — куда острее?

Действительно плавание проходило очень уныло, уже третий день на горизонте не было ни кораблей, ни берега, даже птицы, которые обычно ошивались около корабля, и то пропали.

На бочке в самом углу палубы сидел рыцарь Пётр Манфреди, он был высокого роста, с густой шевелюрой и небольшой чёрной щетиной. Родом он был из старинного итальянского рода, настолько старинного и бедного, как это ни печально, что его успели забыть абсолютно все. Однако всю жизнь он жил во Франции. Поправка — всю сознательную жизнь, он жил во Франции. Его детство прошло бок о бок с крестьянской шпаной, поэтому особой учтивостью или галантностью он не отличался, хотя что-то в нём было. Корни, наверно…

Конечно, родной язык он знал и знал очень хорошо, но говорил всё время на французском. Отец Климентий настаивал на этом. Собственно этот старый проходимец и заставил Петра отправиться в поход. Не насильно, нет, но словом, а слова святой отец подбирать умел. После недели уговоров Пётр сдался, и теперь его жизнь была целиком связана с красным крестом, расшитым на мантии у него на груди. А крест — это такая сложная вещь, от которой не откажешься, даже если на корабле стоит удушающая жара и скука.

Немного разбираясь в мореплавание, он считал, что корабль едёт не самым быстрым и безопасным путём. В своих познаниях он не был уверен на сто процентов, но вот то, что на горизонте не было кораблей, это его беспокоило. Пётр собирался поговорить об этом с капитаном Иоанном Голебовым, как тот появиться на палубе. Глупая фамилия никак не подходила под образ капитана. Пётр бы скорее дал ему прозвище — пьянчуга. Хорошая фамилия для капитана, в глазах которого не опасное синее море, влекущее моряков своей непредсказуемостью, а бутылка рома!

По слухам Голебов был родом из смешанной семьи, мать его была француженкой, а отец араб, живший на территории Византии. Капитан был смуглым, имел длинную бороду и практически был лысым, по мнению Петра, его вид был довольно забавным. Команда считала его хорошим человеком, правда имеющим небольшие странности. В основном это связывали с тем, что он пережил около семи кораблекрушений. Эти истории переходили из уст в уста путешественников, но о правдивости их судить никто не мог. Безусловно, по мнению всех, это оказало на него влияние.

Чёрез полчаса Иоанн вышел из своей пропахшей каюты. На лице чётко читалось — не подходить, на кого наткнусь, убью, наглеца, своими руками! Он прошелся по палубе, отдал пару приказов, посмотрел на карты, взял у кока рома и снова отправился в каюту.

Петру хотелось крикнуть ему в след. Может что-то обидное, а может, и нет. Просто возникло такое желание. Но дальше желания это не продвинулось, и он остался сидеть на бочке с пресной водой.

День шел по-прежнему, путешествие не преподносило никаких событий. Пётр задремал, ему снился бой двух людей. Один был крестоносцем, с длинным копьём, украшенным на конце полотном с красным крестом. Почему то Пётру он казался знакомым, хотя лица его не было видно. А второй сарацином, высоким и сильным. В тот момент, в тот самый момент, когда все события подходили к своему апогею, когда рыцарь должен был нанести последний удар, сон прервал его друг Павел Паули.

Пётр с Павлом дружили с детства. Вместе росли, вместе отправились в монастырь, вместе сбегали из него в город, вместе получали по голове за это. Они были очень похожи и некоторые считали их братьями. Он был также высок и статен, как Пётр, но не имел длинных волос, а был пострижен всегда коротко, так же любил мореплавание, но совершенно в нём не разбирался. Скорее для него поход был весёлой прогулкой, чем войной. Что сказать, сын пастуха, а не дворянин, хотя для Петра это никогда не интересовало. Он любил своего друга за все те черты, за всё то, что было в нём самом. Смелость, храбрость, решительность, немного глупости, но как без этого?

— Пётр, дружище, хватит дремать, так ты проспишь весь поход. — С улыбкой на лице сказал Павел и похлопал его по плечу. — Пойдём лучше поедим, обед скоро закончиться. Ты же знаешь этих моряков, пьют за двоих, едят за троих, спят за четверых, надеюсь, хоть драться они будут достойно.

— Да я не спал, просто прикрыл глаза. — Пётр не любил спать днём и считал людей, любящих такое время провождение, последними лентяями, но на корабле настолько всё было уныло и безынтересно, что кроме как спать занятий, практически, не было. Он встал, отряхнулся и пошел с Павлом обедать.

Обед был не слишком богат, немного уже черствого хлеба, пресная вода и остатки мяса, набранного на острове Сицилия. Рыцари прочитали молитву и начали обедать. Трапеза прошла без особых происшествий, за исключением пьяного матроса. Тот ввалился в столовую, он был явно не в себе, кричал о каком-то предательстве, что все на корабле обречены, что во всём виноват капитан и что он всех обманывает. Боцман Ирей подошел к нему и сразу всё понял, тот не понятно как, выпил столько рома, что хватило бы на целую команду. Наверное, обчистил капитанские кладовые. Это было видно по его красным глазам, несвязной речи и по чудовищно сильному запаху, идущему от него. На удивление всех боцман ничего ему не сделал, а лишь отправил в трюм, протрезветь. Через час обед закончился и все разошлись по своим местам. Если таковые имелись. Пётр и Павел решили походить по палубе.