Станислав Федорович широко улыбнулся, завидев своего подопечного на пороге.

— Влад, ты как раз вовремя. Все почти готово.

Профессор буквально затащил юношу внутрь. Сурянов скинул ботинки и проследовал за нетерпеливым Громовым. Тот буквально был вне себя от неописуемого восторга.

Влад прошел в комнату и огляделся. Профессор Ольшанский мирно спал на небольшом офисном диванчике, тихо похрапывая.

— Он работал всю ночь. Пусть отдохнет, — произнес догадку юноши Громов. Но самым желанным здесь был отнюдь не спящий ученый. В центре лаборатории, чуть повернутые друг к другу, стояли два медицинских кресла, таких которые обычно находятся в кабинетах дантистов. В этих самых креслах, находясь в полулежащем состоянии, расположились два объекта эксперимента. Словно провода, множественные трубки, скрученные в толстые косички, оплетали тела двух человек, подключая их тем самым к неизвестной Сурянову аппаратуре.

Он первый раз видел вживую, как происходит операция по психокоррекции. Поверх личностей этих двоих будут записаны новые личности, новые имена, фамилии, воспоминания, чувства. Сегодня эти двое, буквально, родятся заново.

Влад приблизился ближе к пациентам. Пару дней назад они выглядели куда хуже, чем сейчас, особенно тот, что слева. Воспользовавшись новейшей технологией психокоррекции, что использовали мозгоправы Восхода, дабы приобрести для звездных борцов профессиональных военных и инженеров, Влад решил тоже переманить на свою сторону пару человек, без их согласия.

Судя по данным, которые Сурянов нашел на них, это были два отличных пилота, досрочно закончившие Летное Училище имени Чкалова, что было где-то возле Петропавловска. Они должны были, довольно-таки, нелепо погибнуть во время одной из спецопераций, на которою их отправило командование боевой группы «Москва». В тот момент они очень удачно подвернулись Сурянову под руку, а у одного из них удалось даже спасти истребитель, где истребитель другого Влад, к сожалению, не знал.

Рядом с бойцами на тумбочках располагались их досье. юноша взял один из планшетов и бегло прочитал.

— Сафин Иван Геннадьевич 26.03.2338. Забавно получается, что такие молодые делают в «Москве» или у космофлота нынче некомплект?

— Да шут его знает, что там творится у этих бюрократов, главное, что теперь у меня на два внука больше стало, — Станислав Федорович радостно улыбнулся. Его ничуть не пугала вся серьезность и незаконность ситуации. Влад тоже выдал что-то наподобие улыбки. Ему эти два летчика-истребителя нужны были в немного других целях.

— Я надеюсь, профессор ввел им нужную информацию, — буркнул юноша и положил планшет обратно на тумбочку.

— Да, вроде все, как ты просил.

— Хорошо, всю информацию, которая на них имеется у нас, срочно уничтожить. И будем будить.

Две сомнамбулы, проведя два дня под орудием психокоррекции, были готовы к пробуждению…

Вы когда-нибудь задумывались над такой вещью: вот сижу я и что-либо делаю, не важно, что пишу диссертацию или варю суп, но я это делаю, и мне становится чертовски интересно, а есть ли в мире еще один человек в точности повторяющий то, что делаю я, например он с точностью до секунды слушает ту же музыку, что слышу я.

Такой интерес просыпается где-то в висках и, подобно липкому варенью, опрокинутому на любимую рубашку, он ползет по всему телу, отдаваясь в кончиках пальцев. Тогда человек замирает, на секунду прервавшись от своей работы.

Тревожащие мысли заставляют его неминуемо обратить свой взор или сделать что-то отвлеченное от его рода деятельности, посмотреть в окно и поприседать в коридоре. В голове мгновенно происходит осознание того что разум, как вселенная, могуч и безграничен. Кстати о вселенной. Одна очень важная физическая теория о двух одинаковых точках говорит: если во вселенной существует точка, или какой-то объект, который выполняет определенное действие, то есть вероятность того, что где-то во вселенной существует аналогичная точка или объект, повторяющие это действие с точностью до тысячных процента.

Поэтому велика вероятность, что где-то в Техасе мужчина варит тот же самый суп, что и вы, делая абсолютно такие же движения, или же он мастерски исполняет на баяне «Ой мороз, мороз», в тот момент, когда это начинаете делать вы. От подобных монументальных мыслей, заставляющих почувствовать себя центром вселенной, становится не по себе, и мы пытаемся их отогнать, чтобы вновь приняться за дело, от которого отвлеклись. Разум человека чертовски сложная и не постижимая вещь, которая была непонятно тысячу лет назад и спустя еще тысячу она так же непонятна, как и тогда.

В Москве было лето. Прекрасный день, свежий и солнечный. Яркие лучи лизали высокие постройки здания МГУ, бликуя на стеклах окон и пробираясь в кабинеты, оставленные студентами. По каменным полам ползали яркие желтые пятна. Студентов в их немалом большинстве уже не было, остались лишь те, кого еще мучили профессора своими пересдачами и практикумами.

Химический факультет МГУ, как и многие другие факультеты, находился не в главном здании, не в этом великолепном творении архитекторов, которое грозно и великолепно возвышалась над Ленинскими горами, хим факультет находился на юго-западе от основного корпуса.

Хотя по правде говоря, ему принадлежало не только пятиэтажное здание являющиеся обителью всех химиков, по всему кампусу были расположены постройки которые использовались химическим факультетом: лабораторные корпуса А и Б, здание химической энзимологии и другие.

В лабораторию «Химии природных соединений» солнце светило всеми своими прямыми лучами. Множество зеленых растений с большими листьями, густо расставленных по кабинету, ловили солнечный свет и подпитывались им, выделяя кислород в окружающую среду.

В левой части кабинета вдоль окон шли два ряда лабораторных столов металлического цвета с оборудованием, расставленным по полочкам сверху. Также на этих полочках стояли зеленые жильцы, которым не нашлось место.

В правой части лаборатории стоял длинный стол, как в конференц-залах. Еще месяц назад за этим столом было не протолкнуться, а сейчас пусто. Почти пусто. Несколько человек все же до сих пор сидят за ним, но все равно уже не учатся. На том месте, где обычно лежали книги и тетради, сейчас стоял свежий торт, конфетница с «Южной ночью», тарелка с печеньем, сахарница, да и вообще всякие вкусности.

— Профессор, а что было в этих плоскодонках?

— Ничего, что могло бы убить вас, Стасов.

Филипп улыбнулся и по привычке взболтал чай находящийся в колбе. Такая уж была у профессора традиция. Каждый год по окончанию практик и летних сессий он собирался с лучшими студентами, чтобы попить чаю и поговорить о наступающем лете. И чай, как завелось, пили из колб, имеющихся в лаборатории. Благо лаборантка была отменной и не филонила при мытье химической посуды.

Чай профессор пил только с лучшими студентами, хотя многие говорили, что каким бы ты не был лучшим, но если он тебя не любит, то не гонять тебе с ним чаи. Поэтому получалось, что конец года профессор отмечал со своими любимчиками. Было их немного всего-навсего десять человек, десять химических гениев прущих этот предмет, так как никто не мог. Великолепная десятка и профессор: Лева Толмачев, Фил Стасов, Ольга Дмитриева, Стас Самохин, Шурик Литвиненко, Стас Петров, Ирина Бедар, Сема Глухов, Руслан Костюнин и Алексей Грассман. Профессор же был отдельной историей. Особо говорливые и много фантазирующие от безделья студенты, рассказывали о том, что гениального преподавателя университет получил после войны.

Никто и не думал отрицать того что Фридрих Вернер немец, хоть и русский. Но слухи о том, что тот якобы работал на СС и был одним из лучших ученых Фюрера, конечно, не имели под собой ничего основательного.