Декабрь — прекрасный месяц. Последний месяц уходящего года. Предновогодня суета, елки игрушки подарки, школьные экзамены, зимние сессии. А снега нет. Какой же новый год без снега?

Сегодняшний день выдался очень хорошим, свежо, даже холодновато, солнечно, небо чистое голубое.

Во дворе перед пятиэтажным домом небольшой палисадник с деревьями. Летом под ними можно спрятаться на скамейке, а зимой так здорово смотреть на лазурь неба сквозь серые голые ветви.

К слову скамейка лишь в редкие ночные часы оставалась пуста, по вечерам на ней сидела молодежь, а с утра это почетное место занимали две давние подружки-болтушки. Ирина Петровна и Ирина Александровна.

Местные их в шутку называли «одноногий Джо и его говорящий попугай». Эти две дамочки в возрасте дружили со школьной скамьи и любимейшим своим занятием считали перемывание костей соседям и мировой оборот сплетен.

У Ирины Петровны вместо ноги и впрямь был углеродный протез, но она не жаловалась, потому что попривыкла к нему за те двадцать лет, что жила с травмой. А у Ирины Александровны действительно никогда не закрывался рот, она вечно что-то говорила.

Сейчас же две подружки, как ни в чем не бывало, укутавшись в теплые пальто, сидели на скамейке под деревьями, смотрели в небо и обсуждали последние новости.

— Слышала, что происходит? — вопросительно поглядела на свою подружку Петровна.

— А «что» где происходит? Здесь или в мире вообще? — Александровна поправила шарф.

— Да здесь, же. Внучка то твоя. Ишь что вытворяет.

— Интересненько, и что же она такого наделала?

Петровна поскребла мерзлую землю под ногами своей тростью, начертав на ней решетку, словно собиралась поиграть в «крестики нолики».

— Знаешь ведь Мишку Масальцева?

Александровна задумалась.

— Масальцева? Это тот, который на погрузчике работает в порту что ли?

— Да нет, же. Сын его!

— Ах, ну так кто же этого шалопая не знает то? А причем тут моя Алиса?

— А вот притом. Иду я, короче, вчера вечером из магазина. Иду и слышу голоса знакомые. Смотрю назад, а там твоя Алиска с этим хулиганом в обнимку идет. Правда, там еще было много кого. В общем, этот Мишка идет, курит весь такой, а внучка твоя все смеется и смеется. Я, конечно, понимаю молодость и прочее, но Мишка же хулиганье еще то. Ты бы поговорила с ней что ли.

Александровна посмотрела на свою подругу, в голове роились десятки способов наказать человека, от банального лишения карманных денег, до изощренных пыток святой инквизиции.

— Ладно я поговорю с ней… А ты кстати слышала, что Громов вернулся?

Петровна мигом встрепенулась и как-то даже похорошела.

— Как это вернулся? Уже?!

— Да, уже! И не один!

— Небось, с женой молодой, — Петровна поникла, опершись на свою трость.

— Если бы. Все куда хуже.

— Да куда уж хуже?

— А вот. Приехал он не с женой… а с внуком!

Александровна внимательно начала смотреть на подругу, ожидая какой-нибудь самой странной реакции.

— Эва как! — удивилась Петровна, ее глаза открылись так широко, что она стала похожа на нахохлившуюся сову, — а я всегда думала, что для того чтобы были внуки, должны быть сначала дети! Вот ведь старый кобель, а всем говорил что холостой. Небось, настрелял детей у себя в университете. Вот теперь внуки к нему и едут… Профессор еще называется…

— Да что ты, Петровна.

— А что я? Я ничего.

— Профессор просто очень культурный чтобы привозить сюда жену свою. А внук у него вроде бы из Москвы.

Ирина Петровна встала со скамейки, чтобы поправить свое пальто, затем вновь опустилась на свое нагретое место.

— А что ж он к нам из такой дали-то приехал? Жил бы у себя в Москве.

— А я фиг его знает, вроде в семье какие-то неурядицы.

— Лет то сколько ему?

— Да, вроде под восемьдесят уже.

— Да я про внука спрашиваю!

— Ах, ну ему лет семнадцать вроде, может больше.

Александровна сунула руки, одетые в мягкие пуховые варежки, в карманы.

— Ну, тогда нужно отправить внучку твою, Алиску к профессору, якобы с письмом, а она с ним и полепечет. Да и с парнями твоя внучка ладит очень хорошо, вона как Мишку охмурила.

— Ну, а что за письмо?

— Да открытку «С наступающим» ему отправить от дирекции порта. Алиска ведь частенько курьером подрабатывает в порту, вот и сбегает…

Профессор Громов и впрямь работал в порту, но не как официальный работник.

На базе он ставил некоторые эксперименты, за проведение которых Магаданский Государственный Университет достаточно хорошо платил дирекции портовой компании. Поэтому Станислав Федорович Громов быстро стал там своим человеком.

С ним здоровались за руку, иногда помогали материально, поздравляли с днем рожденья и прочими праздниками, но новость о внуке была для всех шокирующей.

Жил Громов довольно-таки далеко от порта, в одноэтажном доме с двором и пристройками. Сам дом был обставлен очень просто без шика, по максимуму практично. В нем не было ни дорогих картин, ни резной мебели. Даже технически этот дом отставал от соседских. Станислав Федорович вечно утверждал, что технологии должны помогать человеку лишь в том случае если он не может что-то сделать по сути вещей, поэтому не стоит отдавать право приготовления пищи и многие другие права роботам и комбайнам. На свою университетскую зарплату Громов пожаловаться не мог, из чего вытекала полнейшая искренность его слов.

Хорошо, что хотя бы в доме есть душ и туалет, седланные по первому слову техники.

Высокий юноша вышел из своей комнаты. Он недавно проснулся и первым желанием, естественно, было «умыться».

Ноги затопали по деревянному полу. Юноша поежился, в доме было холодно. Он крепко обхватил себя руками, чтобы не отпускать тепло. Сейчас для него каждый джоуль энергии важен.

Дед еще с утра оставил открытой форточку. Сумасшедший человек, считает, что закалка лучшее, что можно придумать зимой. Хотя какая зима? На улице ни снежинки.

Чтобы добраться до душа, нужно было пройти через кухню, что юноша и сделал. Он прошлепал по кафелю и замер возле кухонного стола. На нем, будучи накрытым желтым полотенцем, лежал утренний завтрак, но это позже. Сначала в душ. Рядом с завтраком лежала записка, аккуратно сложенная и подписанная дедом.

«Ким, мне нужно слетать в город. Буду вечером. Не скучай. Завтрак на столе. Не забудь сделать зарядку и покормить моих ящериц».

Дед как всегда в своем репертуаре. Делать зарядку юноше не хотелось, да и лезть в террариум к ящерицам тоже.

По слухам этих рептилий профессор приволок из университета. Там на них ставились опыты по психокоррекции. Сути опытов Ким не знал, но абсолютно обычные ящерицы покрылись голубыми полосами, и начали смотреть на мир довольно осознанным взглядом. Одно время юноша даже думал, что у них есть разум, но такие мысли отпали как-то сами собой. Вот и сейчас эти рептилии всем составом прижали свои хладнокровные морды к стеклу и смотрели сквозь него на Громова младшего, словно понимали, что он не хочет к ним лишний раз заглядывать.

Нет, ящериц Ким не боялся, даже наоборот они притягивали его взгляд, но ведь неспроста они покрылись голубыми полосами. Значит, все-таки мозг им откорректировали, и кто знает, что они задумали?

Ким поморщился, глядя на своих сожителей через стекло террариума.

— Есть хотите? — спросил он, приближаясь к живому уголку профессора и наклоняясь ближе к стеклу, — вот если бы ваши глаза не говорили о том, что зачатки разума у вас все-таки имеются, я бы без проблем вас накормил.

А зачатки все же были. Иногда профессор долго наблюдал за своими питомцами. А те в свою очередь бегали по песку на дне террариума и своими хвостами оставляли какие-то закорючки. Киму как-то удосужилось зарисовать те «круги на полях», что оставили ящерицы, и он с удивление заметил, что рептилии повторяли надпись, которую каждое утро видели по телевизору, висевшему на кухне напротив их «загона». «Доброе утро». Делали они это правда, не профессионально, но, черт возьми, они копировали увиденное, а это уже кое-что.