Я насильно усадила маму и сказала:

— За стул держись, ладно? А лучше обопрись о стол.

Та стоически кивнула, а я в одно мгновение переместилась в другой угол кабинета.

— Вот.

— Что вот? — напряженно спросила мама.

— Ты же всегда говорила, что я не от мира сего. Так вот — я телепорт.

— Что?! — вскричала мама. — Ты точно что-то употребляешь! Ведёшь себя неадекватно, а я врач. Я твоя мать! Я вижу!

Я закатила глаза — вечно маму не переубедить! Она и на выпускной собиралась на меня теплые колготки натянуть, потому что похолодало, и вязаную кофту на бальное платье. В итоге я вообще никуда не пошла — началась гроза, а у меня был насморк. Вместо выпускного сидела под лампой синего света — грела нос. Тяжело мне живётся! Придётся прибегать к решительным мерам.

Я выглянула в коридор и сказала:

— Доктор Воронцова больше не принимает, ей нужно срочно отлучиться по семейным обстоятельствам.

— Что ты себе позволяешь, Тася? У меня приём, у меня пациенты, очередь, талоны!

Я закрыла дверь кабинета на ключ изнутри, взяла маму за руку и сказала:

— Джива я, а не просто Тася. Давай лучше домой, я соскучилась.

И в ту же секунду мы оказались в нашей квартире, в гостиной. Хорошо, что позади был диван, потому что мама всё-таки хлопнулась в обморок. Я её привела в чувство, как умела: нашатырём, водичкой, даже на лицо побрызгала из разбрызгивателя для цветов. Мама подскочила:

— Что?! Где?! Тася-я-я… Как?!!

— Не переживай, мамочка. Ты же и так знаешь, что у тебя не дочка, а недоразумение. Недаром меня в школе Надька Фирсова фриком обзывала. Вот я и есть фрик. С супер способностями. Телепортируюсь я, и других могу с собой захватить.

— Это невозможно! — закричала мама.

Пришлось говорить много и шутить даже, чтобы успокоилась, поставить чайник, ещё раз сунуть в нос нашатырь для профилактики, и мама, отпрянув, перестала причитать и истерить. Я даже про собственные переживания забыла. Но потом наступила вторая, обычная стадия нашего с мамой общения: она подскочила и начала мерить мне давление, температуру, пульс, проверять язык, печень, белки глаз, уровень сахара в крови. Я терпеливо ждала, радуясь, что у нас дома нет компьютерной томографии и рентгена, хотя мама сокрушалась и говорила, что поедем проверяться. Чайник засвистел, и я сбежала в кухню. Только когда я принесла жасминового чаю в её любимой фарфоровой кружечке с голубым цветочком, мама, наконец, устала от суеты и сдалась.

— Ты не фрик, ты моя доченька, — пробормотала она. — Только я не знаю, как… объяснить всё с научной точки зрения. Это же вопреки законам физики, химии и физиологии.

— Наверное, Вселенной иногда плевать на физиологию, — пожала плечами я, жадно откусывая кусок батона и колбасы, — у неё есть собственный резерв на чудеса.

— Но, Тася, ты же из приличной профессорской семьи, настоящей династии врачей! Все с учеными степенями, я уже не говорю о пра-пра-прадеде, который стоял у истоков Российской Императорской Академии наук! Светоч медицины! Наша фамилия…

— Мам, а над кем прикалываться Вселенной, как не над такими знаменитыми фамилиями? — Я её обняла, уселась рядышком, забравшись с ногами на диван, потом посмотрела на фотографию папы в рамочке в книжном шкафу — красивого молодого офицера в лётной форме со взглядом киноактёра. — Кстати, а у папы в роду фриков не было?

И вдруг мама покраснела и отвела глаза.

— Нет.

Я затеребила её:

— Ты ничего не скрываешь?

— Н-нет.

Я отстранилась и посмотрела на маму критически:

— Мама, ты же говорила, что врать не хорошо! Ты не бойся, рассказывай! Чего уже бояться, если твоя дочка телепорт, по другим мирам разгуливает? Может, мой папа-лётчик тоже улетел в другой мир, а? Или растворился в тканях пространств?

— Что ты такое говоришь, Тася, — покраснела мама. — Папа твой был обычным…

Я снова взглянула на фотографию:

— Ну, такие красивые не могут быть обычными.

Мама встала с дивана, подошла к книжному шкафу и вдруг положила фото в рамочке лицом вниз. Потом обернулась ко мне и решительно заявила:

— Это не твой папа!

— Э-э… а кто?

— Не знаю, актёр канадский. Мне понравился.

В гостиной воцарилась гробовая тишина. Слышно было, как подпевает под Деспозито соседка двумя этажами выше, а за стеной пылесосят.

— Приплыли. А я от кого в таком случае? — наконец, спросила я.

Мама поджала губы и обняла себя руками, закрываясь.

— У меня нет его фотографии. Мы встречались всего один раз, в ночном клубе. Я была молода, нетрезва и меня потянуло на подвиги. — Она взглянула на меня, словно признанная виновной подсудимая в зале суда. — Он был красивый, наглый и напористый. Рокер. Или байкер. Я не разбираюсь… С длинными волосами, серьгой и тату.

«Как Киату…», — подумала я, поражённая до глубины души.

— Я не помню, как его звали… Возможно, я не спросила. — Мама покрылась пятнами, я тоже. А она продолжила свой монолог: — Я решила рожать, папа меня поддержал. Но мы, видимо, с твоим биологическим отцом были настолько разными, что даже резус-фактор у нас с тобой не совпал. Прости меня, Тася…

В моей голове словно тысяча вазочек разбилась одновременно. Я стояла и кусала губы, ожидая, пока звон закончится. На маму я не обижалась, но было очень… странно. Я подошла и посмотрела на фотографию лётчика, которого привыкла считать отцом. Даже жаль, что не он. Красивый… Мама смотрела на меня и ждала приговора, а я замерла, пытаясь переварить и усвоить. Минуты две хватило, я обняла её и сказала:

— Ну и ладно, папы у меня никогда не было. Зато мама у меня лучше всех!

Мама всхлипнула и прижала меня к себе:

— Я думала, ты не поймёшь…

— А почему ты за другого ни за кого замуж не вышла? — спросила я тихонько. — И сейчас ни с кем не встречаешься? Ты же молодая и красивая! Очки только надо бы в оправе потоньше…

Мама посмотрела на меня недоумевающе:

— Разве мне было до отношений с таким больным ребёнком?! Я тебя пестовала, растила. Это мой крест.

Я подняла на неё глаза и заявила:

— Я вовсе не крест. И тебе не за что себя винить. Я вон тоже влюбилась в красивого, наглого и напористого. С длинными волосами. И мерзавца. Так что в любовных делах у нас с тобой тоже династия…

Мама в страхе посмотрела на меня:

— Так ты всё-таки беременна?!

— Нет, — скривилась я, — мы даже не…

И тут я поняла, что всё, что просходило между мной и Киату представлятся мне очень туманным. Я даже не помню, целовались ли мы? Вроде бы что-то было… А, может, и не было? Я помнила точно: он меня бросил, наговорил гадостей, только вот каких?! Помню, что я сильно обиделась, а почему? Что с моей памятью? Гормональный фон влияет или перемещения в пространстве?

— Мам, а какие лекарства на память хорошо влияют?

— Йодомарин, пирацетам, много разных.

— Выпиши мне, — попросила я. — И покорми чем-нибудь. Телепортация, знаешь ли, требует калорий больше, чем подготовка к экзаменам.

* * *

За обедом мама рассказала про странные события в Москве. Террористы похитили памятник Петру Первому. Теперь народ митингует — одни за восстановление шедевра, вторые — за то, чтобы его не искали. У людей на набережной случилась массовая галлюцинация — все видели старинный фрегат с голубыми парусами перед исчезновением монумента. Некоторые говорят, что так приближается конец света, о котором говорил Нострадамус. А другие спорят, что Ванга предрекала другое. Но главное, что привлекло мой интерес, — мамин рассказ о студентке из МГУ, Ане Исаевой, с юридического факультета1.

Когда я пропала, мама бросилась во все тяжкие, пытаясь узнать, на какую «международную конвенцию» я могла податься, даже в мой университет заявилась, прямо к ректору. И выяснила, что помимо Исаевой в мае в прошлом году пропало ещё двое студентов. Ректор дал контакты отца Исаевой, полковника полиции, но тот, как оказалось, тоже пропал. На мамины расспросы никто не отвечал, пока она не обратилась к подполковнику Савичеву, у которого сына лечила. Правда, и Савичев ничего не сказал, кроме того, что обстоятельства исчезновения всех четверых были весьма странными и упомянул про какую-то операцию Росгвардии под названием «Дракон». Ну, от мамы ничего другого я и не ожидала, могла и до президента дойти!