Территории Закавказья и Центральной Азии были исключительно разнообразными как по своим экономическим, политическим и культурно-религиозным особенностям, так и по способам управления со стороны центральных властей.

На Кавказе, где ситуация была наиболее проблематичной, действовала система наместничества, то есть император назначал Кавказского наместника с обширными полномочиями, который от имени монарха руководил всем регионом. В составе наместничества существовали губернии — Ставропольская, Елизаветпольская, Тифлисская, Кутаисская, Эриванская и Бакинская — во главе с подчиненными непосредственно наместнику военными губернаторами. Наместничество было упразднено в 80-е годы XIX века, губернии перешли на систему общего губернского учреждения, замкнутую на Санкт-Петербург. В Дагестанской, Карской и Батумской областях, а также в Сухумском и Закатальском особых округах действовало т. н. военно-народное управление, при котором власть находилась в руках офицеров, подчинявшихся главкому Кавказской армии. Опыт был неудачным. Губернаторы вели бесконечную и безуспешную переписку с центральными ведомствами, которым недосуг было вникать в специфику непонятного им «дикого» региона. «Проекты же всех существенных для края реформ, намечаемых главноначальниками, как то: упразднение военно-народного управления, прекращение обязательных и зависимых отношений крестьян, переустройство сельского управления и т. п. не получали дальнейшего движения и под тем или иным предлогом возвращались обратно. Все мелкие должностные вопросы, как, например, об увеличении штатов полиции, не встречали в центре ни малейшего сочувствия местным интересам»[1003].

Эта система дала серьезный сбой в 1905 году, когда гражданские губернаторы, не обладавшие достаточными полномочиями, оказались бессильны против мощного революционного всплеска. Его руководящей силой, по замечанию Лаврентия Берии из его легендарной книги «К истории большевистских организаций в Закавказье», «являлась большевистская организация, во главе которой стоял самый верный и последовательный сподвижник Ленина — товарищ Сталин», а «каждый шаг революционного движения рабочих и крестьян Закавказья завоевывался большевиками в непримиримой борьбе с меньшевиками»[1004]. Сам Сталин отдавал предпочтение революционной работе в Баку, «где резко классовая позиция большевиков находит живой отклик среди рабочих», нежели, чем в национально близком ему Тифлисе, где он находил «отпечаток застойности»[1005]. Весьма радикально себя проявили и армянские социал-демократы из партии Гнчак и революционного союза Дашнакцутюн.

Николай II вернул должность наместника на Кавказе, назначив не нее генерал-адъютанта графа Воронцова-Дашкова, который получил полномочия решать любые вопросы, не требовавшие издания новых общероссийских законов. «Я не допускаю возможности управления Кавказом из центра, на основании общих формул, без напряженного внимания к нуждам и потребностям местного населения, разнообразного по вероисповеданиям, по племенному составу и по политическому прошлому… Необходима именно на месте такая власть, которая, сосредоточивая в себе до известной степени полномочия министров, была бы способна согласовать в своих решениях начала общегосударственной политики с местными потребностями, могла бы удовлетворять последние быстро, по возможности в момент их возникновения… В этих видах я полагаю, что, с одной стороны, наместник (с правом замещать себя особым лицом) должен входить в состав Совета министров, а с другой — что при его управлении должны находиться представители всех ведомств, получающие от подлежащих министров общие указания»[1006], — вскоре сообщал императору Воронцов-Дашков (на рубеже XX–XXI веков потребуются почти два десятилетия, чтобы прийти к аналогичной системе управления на Северном Кавказе во главе с вице-премьером Александром Хлопониным). При наместнике был создан Совет, состоявший из двух специально назначенных Николаем II представителей министерств финансов и внутренних дел, решения стали приниматься быстро. Порядок был восстановлен, в том числе и через привлечение к управлению местной знати, что встретило явное недовольство Петербурга, требовавшего «полной русификации аппарата»[1007].

В Средней Азии все было еще более запутано. В Казахстане действовало областное деление. Кроме того, существовало Туркестанское генерал-губернаторство, в состав которого входили Сыр-Дарьинская, Ферганская, Самаркандская, Семиреченская и Закаспийская области, им непосредственно руководил военный губернатор через начальников отделов (флангов). В сельской местности сохранялась прежняя, ханская система администрации. С начала XX века шло активное экономическое освоение территории, что требовало усиления роли русской администрации на всех уровнях. В частности, появилась российская судебная система, заменявшая выборные шариатские суды, а также полиция, создаваемая на деньги местных землевладельцев и по их ходатайствам. Но в целом территория Туркестана управлялось слабо из-за очевидной нехватки кадров, обширности территории и незнания местных языков.

В то же время туркестанский генерал-губернатор ведал сношениями с Бухарским эмиратом и Хивинским ханством, которые формально считались протекторатами Российской империи. В Бухаре законодательную и исполнительную власть осуществлял эмир, а в Хиве — хан, контроль над которыми осуществлялся через приближенных, многие из которых являлись ставленниками российских властей. Такое положение совершенно не устраивало туркестанское начальство и военное ведомство, которые настаивали на включении Бухары и Хивы в состав генерал-губернаторства со всеми вытекавшими последствиями. С этим активно боролся МИД, руководство которого считало, что «нарушение действующей системы протектората негативно отразится на внешнеполитической ситуации и взаимоотношениях с Англией»[1008]. Существовали и опасения вызвать недовольство мусульман, составлявших шестую часть населения Российской империи.

Кавказ и Средняя Азия были исключительно сложны для управления. Но существовал ли там этнический или иной сепаратизм, угрожавший империи?

Прежде всего, следует заметить, что противоречия между различными этническими группами — особенно в Закавказье — оказывались порой более серьезными, чем их претензии к России и русским. Великий князь Николай Николаевич, принявший на себя должности наместника и одновременно главнокомандующего Кавказским фронтом, докладывал императору, что отношения основных групп населения «между собой (за исключением грузино-мусульманских) глубоко враждебны. Причины этой вражды, коренящейся в далеком историческом прошлом, обостряются ныне на почве экономической борьбы и едва ли могут быть когда-либо вполне устранены. В особенности глубока вражда между армянами и мусульманами, принявшая расовый характер»[1009]. Претензии к армянам проистекали, в первую голову, от того, что у них раньше сложились ремесленничество, купечество и национальная буржуазия, которые занимали командные высоты в экономике, причем не только в Тбилиси, Баку, Нахичевани или Шемахи, но и в Астрахани, Стамбуле, Багдаде, Измире. Преобладание армян в предпринимательской среде сильно раздражало и турок, и азербайджанцев, но не персов — старую торговую и ремесленную нацию. В Баку армянам принадлежало до 75 % промышленных и до 45 % торговых предприятий. В 1905 году в Баку из-за бытовой стычки была «татаро-армянская война», как тогда писали, с сотнями убитых. Гораздо спокойнее ситуация была в Тифлисе, хотя армяне контролировали там 62 % предприятий и 66 % банковского капитала. Более того, в Тифлисе накануне войны армян жило больше (38 %), чем грузин (26 %), и армяне занимали 64 % мест в городской думе[1010].