В губерниях и областях главной фигурой исполнительной власти был губернатор, при котором существовало губернское правление. Кроме того, в тех губерниях, где существовало земство, создавалось губернское по земским и городским делам присутствие, которое осуществляло надзор за деятельностью местного самоуправления. Губернатор мог опротестовывать решения земств, и история последних изобилует огромным количеством историй о злокозненных монстрах-губернаторах. Исполнительная власть в уездах принадлежала исправникам с небольшим количеством уездных присутствий.

Долго не был решен вопрос о соотношении между территориальными и отраслевыми сферами госмеханизма: кому подчиняться местным должностным лицам — хозяину своей губернии или своему министру в Петербурге. Наибольшее количество губернских правлений и других ведомств в начале века относилось к ведению МВД (под внутренними делами понималось тогда, в первую очередь, управление территориями), судебные органы — к ведению Минюста, казенные палаты и казначейства — министерства финансов, контрольные палаты — ведомства государственного контролера. Государственной собственностью ведало министерство земледелия и государственных имуществ, а удельной (собственностью императорской фамилии) — министерство императорского двора и уделов[275]. И так далее.

Во времена Столыпина, прекрасно разбиравшегося во всех нюансах и несовершенствах системы организации власти на местах, с такой административной чересполосицей было покончено. Специальная комиссия под его председательствованием приняла ряд принципиальных решений, позволявших уничтожить на местах ведомственную политику, усилив координирующую роль губернаторов. По новому Положению о губернском управлении, император назначал их по представлению министра внутренних дел. Губернатор, который теперь сам состоял в ведомстве МВД, объявлялся «главным в губернии представителем Высшего Правительства», который «охраняет действием данной ему власти общественное спокойствие и безопасность и заботится о благосостоянии вверенной его управлению губернии»[276]. Была впервые в российской истории выстроена единая вертикаль исполнительной власти вплоть до уровня губернии.

Проходили и другие реформы местного управления. Так, для реализации аграрной реформы были созданы губернские и уездные землеустроительные комиссии. Цензурные комитеты после принятия Основных законов были преобразованы в комитеты по печати. Учреждались губернские по делам об обществах и союзах присутствия, дававшие разрешения на создание общественных организаций, количество которых росло в геометрической прогрессии.

Земское самоуправление еще в XIX веке было введено в 34 губерниях Европейской России, в 1911–1912 годах к ним добавилось еще 6 западных губерний — Витебская, Волынская, Могилевская, Минская, Подольская и Киевская. Исполнительными органами выступали губернские и земские управы в составе председателя и нескольких членов, которые избирались из гласных на три года. Председателями, которых чаще называли земскими начальниками, становились, как правило, местные потомственные дворяне и землевладельцы, контролировали деятельность органов крестьянского самоуправления, а также осуществляли административные и даже судебные функции, поскольку наблюдали за деятельностью волостных судов. Александр Наумов, будущий министр земледелия, делился впечатлениями о своей земской молодости в Самарской губернии: «Церковь, школа, семья, сиротство, суд, защита личная и общественная — все это требовало со стороны земского начальника ежечасной заботы, разумного совета или руководящего подсказа»[277].

Земские учреждения после 1905 года кардинально не реформировались, но по своему статусу вплотную приближались к органам власти, поскольку имели полномочия издавать обязательные распоряжения по предметам своего ведения и собирать с населения налоги, что является функциями чисто государственными. Налогами облагались земли, городские дома, фабрики, заводы и торговые помещения. Промышленные и торговые предприятия облагались не по доходу, а исключительно по стоимости недвижимости. При этом, нельзя сказать, что земства роскошествовали. Шлиппе вспоминал, что будучи председателем уездной управы в Верее «получал только сто рублей в месяц, с проездом на собственный счет. Содержание тройки лошадей, кучера и экипажа уже стоило дороже ста рублей. Другими словами, должность была скорее почетная, сиречь — бесплатная»[278].

Главным, как и в первые десятилетия существования земства, для них были больницы и школы. Причем земства открывали школы и обслуживали их в хозяйственном отношении, но содержание образования правительство оставляло за собой, осуществляя контроль через училищные советы, непременными членами которых были чиновники Министерства народного просвещения — инспектора народных училищ. Одним из таких чиновников в Ульяновской губернии и был отец Ленина. В XX веке земства начали больше внимания уделять строительству шоссированных дорог, благоустройству крестьянского быта и… политике.

Конечно, основным объектом политической борьбы становились губернаторы и урядники. «Надо сказать, что стычки и препирательства были одной из черт нашей провинциальной жизни, — подтверждал Мельников. — …Достаточно было появиться не слишком умному и не слишком тактичному губернатору — не так легко было набрать очень умных и очень тактичных, — как его начинали при всяком случае травить»[279]. В 1905 году, как мы видели, радикальная часть земства выступила едва ли не ведущей революционной силой. Следующий этап его безудержной политической активности наступит в годы Первой мировой войны, когда будут учреждены Всероссийский земский и Всероссийский городской союзы (Земгор). Они ставили целью координацию деятельности органов местного самоуправления в снабжении армии, санитарном деле в обеспечении тыловых служб. Если бы они занимались только этим, история России могла пойти другим путем…

Впрочем, не только земство, но и чисто государственные чиновнические структуры на местах были поставщиками кадров борцов с режимом. Это факт, как бы ни казалось удивительным. Психологический феномен превращения бюрократа в революционера показал Иван Солоневич: «Традиция русской дворянской литературы, собственный бюрократический быт и философия пролетарского марксизма — все это привело к тому, что старорежимная бюрократия оказалась носительницей идей революционного социализма… Мелкий провинциальный чиновник Маркса не читал. Но Толстого и прочих он, конечно, читал. Он считал, что он, культурный и идейный человек (взятки никогда в мире никакой идее не мешали, как никакая идея не мешала взяткам), «служит государству». А его сосед по улице, лавочник Иванов, служит только собственному карману, других общественных функций у этого лавочника нет. Он груб. Он ходит в косоворотке, а его жена сама стирает белье… Социализм — это только расширение профессиональных функций бюрократии на всю остальную жизнь страны. Это подчинение лавочника Иванова контрольному воздействию философически образованной, «культурной» массе профессионального чиновничества… Русскую революцию сделал вовсе не пролетариат. Ее сделали коллежские регистраторы и те сыновья коллежских регистраторов, которые потом получили новый чин: народных комиссаров»[280].

Россия располагала мощными правоохранительными органами. Полиция, как, впрочем, и многое другое, была достаточно уникальной: существовало два ее вида — для поддержания порядка и для охраны интересов государства. В других странах время специализированных служб придет позже. Вопросами антиправительственной деятельности в министерстве внутренних дел также занимались несколько ведомств, функции которых не всегда четко разграничивались: департамент полиции, охранное отделение с филиалами в основных городах империи, корпус жандармов, подразделения которого были рассредоточены по всей стране. Эти спецслужбы образовывали весьма эффективную систему политического сыска, цели которой, по словам последнего руководителя департамента полиции Алексея Васильева, «состояли в расследовании деятельности всех движений, направленных против существующего строя, и в ликвидации этих движений»[281]. У такой сложной системы была своя предыстория.