Экспансионисты вдохновлялись идеей «Дранг нах остен» — завоевания жизненного пространства на Востоке, не ограничивая его географически. Наиболее динамичной силой в этой группировке выступали пангерманисты, объединявшиеся вокруг партии Отечества, а также влиятельные военные круги.
Многочисленные сторонники идеи «Срединной Европы» (главный идеолог — Фридрих Науман) высказывались за экономическое сообщество на основе таможенного союза Германии и Австро-Венгрии с присоединением в последующем большинства средних и мелких государств Европы, включая и части Российской империи. Имелось в виду привести под немецкое влияние независимую Польшу а также украинские территории, контролируемые Веной. Концепция «Срединной Европы» как идея укрепления и расширения немецкого культурного и государственного влияния, немецкого «духа и порядка» на славянские народы имела сторонников и в Австро-Венгрии, где ее развивали Гарольд Штайнакер, Раймунд Кайндль, Рихард фон Кралик[1033].
Разновидностью концепции «Срединной Европы» являлась «польская концепция», пропагандистом которой был ведущий эксперт рейха по Востоку в начале войны Богдан фон Гуттен-Чапски, прусский аристократ польского происхождения. Он предлагал сосредоточиться на отколе от России Польши и восстановлении ее государственности в «исторических границах», что должно было включать также Литву, значительные территории Белоруссии и Украины.
Исключительно влиятельным было идейное течение «Восточная Европа», в котором тон задавали признанный знаток России теолог и издатель Пауль Рорбахер, немец из Лифляндии, прекрасно владевший русским языком, а также его учитель Теодор Шиман. Они доказывали, что наша страна была искусственным конгломератом разных народов, имеющих право на самостоятельное существование, и призывали добиваться независимости не только Польши, но и Финляндии, Украины. На прибалтийских землях предлагалось создать Балтикум, который бы стал местом немецкой колонизации, в том числе и из России.
Наконец, последним было «русское направление» (главный теоретик — историк и депутат Рейхстага Отто Хецш), представители которого уверяли, что интересам Германии отвечает территориальная целостность России, которая могла бы стать для Берлина самым важным европейским партнером. Стоит ли говорить, что накануне войны позиции русофилов устремились к нулю.
Однако вплоть до начала военных действий Германия проявляла известную осторожность в выражении антироссийских чувств на официальном уровне. Вильгельм II стремился поддерживать, по крайней мере, видимость дружеских отношений с русским коллегой. Как напишет Вильгельм в мемуарах, «по отношению к царю Николаю II я делал все возможное, чтобы восстановить традиционную дружбу между Германией и Россией, к чему, кроме соображений политического характера, меня побуждало обещание, данное мной моему деду на его смертном одре»[1034].
Вена же обязательствами морального свойства себя связанной не чувствовала. Она достаточно откровенно поддерживала сепаратистские движения в России, о чем речь частично уже шла в предыдущей главе. Стоит также напомнить, что именно на австро-венгерской территории в предвоенные годы жили и творили Ленин, Троцкий, один из ведущих теоретиков социал-демократии Рязанов (Гольдендах) и другие.
Еще до войны, как мы знаем, австрийское правительство занималось подготовкой польского восстания. «На территории Царства Польского регулярно распространялись прокламации с призывами к организации в Польше вооруженного восстания в момент объявления войны между Россией и Австрией»[1035]. Отряд Пилсудского даже опередит австро-германские войска со вступлением на территорию Царства Польского.
Политика в отношении Украины была менее однозначной. «Украинское национальное движение всегда воспринималось Австро-Венгрией двойственно. С одной стороны, существовало желание путем усиления подроссийских украинцев ослабить Россию. С другой, необходимо было это делать так, чтобы не допустить усиления позиций влиятельного украинского меньшинства, а также центробежных и автономистских тенденций в Галиции и Буковине»[1036], — пишет австрийский историк Вольфрам Дорник. Эту двойственность он иллюстрирует тем, что само слово «украинец» было запрещено официально употреблять в Австро-Венгрии применительно к ее собственным подданным. Их называли «русинами». Лишь в 1917 году русинов греко-католического вероисповедания позволили называть украинцами. Поддержка украинизма, общества Шевченко, профессора Грушевского были предназначены исключительно для Российской империи. В самой же Австро-Венгрии русины (они же украинцы), особенно православные, находились под сильным подозрением. Списки неблагонадежных полиция стала составлять задолго до начала войны. И арестовывать неблагонадежных.
Первые аресты в Буковине за пропаганду православия — хотя религиозная терпимость гарантировалась австрийскими законами — прошли в 1909 году. Еще через два года были арестованы православные священники Игнатий Гудима и Максим Саидович, процесс над которыми по обвинению в государственной измене и шпионаже прошел в Вене перед самой войной, прошумев на всю Европу. Еще больший резонанс, особенно в России, вызвал т. н. второй Мармарош-Сигетский процесс, который состоялся в декабре 1913 — марте 1914 года. Это был первый массовый политический процесс в Австро-Венгрии. К суду было привлечено 189 человек, представлявших православные общины сел Великие Лучки (около Мукачево) и Иза (близ Хуста). Крестьянам инкриминировали подстрекательство против мадьярского народа, греко-католического вероисповедания и духовенства, переход в православие. Тогда же по обвинению в идейном руководстве этими крестьянами были арестованы братья Геровские, издававшие в Черновцах газету «Русская правда». Газета прекратила существование, братьям позднее удалось бежать из тюрьмы и перебраться в Бессарабию. Мармарош-Сигетский процесс закончился приговором для 32 человек, главный обвиняемый — иеромонах Алексий (Кабалюк) получил четыре с половиной года тюрьмы[1037].
Сразу после начала войны начались массовые аресты русинов, все тюрьмы на востоке Австро-Венгерской империи моментально оказались переполнены. Местные власти молили вывезти опасный элемент в глубь страны. 4 сентября 1914 года первый эшелон с арестованными русинами прибыл в альпийский городок Талергоф, где на скорую руку был организован концлагерь. Ничего кроме нар. Сено, на котором спали, не меняли месяцами. Конвоиры были из боснийцев. Население лагеря к концу года достигло 8 тысяч человек, к украинцам добавлялись «шпионы-русофилы» из числа чехов, словаков, румын. Эпидемии холеры, брюшного и сыпного тифа, дизентерии. Дорник называет цифру в 1800 человек, умерших в Талергофе от голода и болезней[1038]. Советский историк Рубинштейн установил более 2 тысяч погибших только до весны 1915 года[1039]. Преследования украинцев-русин, православных, всех заподозренных в русофильских настроениях в годы войны только усиливались. Комендант Львова генерал-майор Римль в рапорте главнокомандующему доказывал: «Проявляющиеся часто взгляды на партии и лица («умеренный русофил») принадлежат к области сказок; мое мнение подсказывает мне, что все «русофилы» являются радикальными и что следует их беспощадно уничтожать»[1040]. Талергоф был перепрофилирован в лагерь для итальянских военнопленных только весной 1917 года.
Упоминавшийся «Союз освобождения Украины» с его печатным органом «Ukrainische Nachrichten» создавался для возбуждения революционного движения в Украине в ходе освобождения ее австро-венгерскими войсками. Но поначалу, напротив, русские войска вошли в Галицию, и к концу 1914 года «австро-венгерское правительство пришло к выводу, что украинское движение может представлять пользу лишь в том случае, если австрийские войска войдут в зону распространения его влияния… Вену не удовлетворяли результаты деятельности украинских организаций, а также настораживал подъем украинского национализма в Галиции». В результате субсидии на деятельность Союза были урезаны, а его штаб-квартира переместилась из Вены в Берлин[1041].
