По итогам обсуждения Госсовет вынес небывалую, полностью в думском духе, формулу перехода к очередным делам, в которой предлагал «устранить влияние темных безответственных сил» на государственные дела и составить «работоспособное правительство, опирающееся на доверие и сочувствие страны, способное работать совместно с действующими законодательными учреждениями». За формулировку о «темных силах» голосовали 105 сановников, против — 23; за смену правительства — 64 против 34[1373].
Позиция Думы встретила поддержку и еще в одном оплоте режима — объединенных дворянских обществах, проводивших свой XII, и, как оказалось, последний, съезд в столице с 29 ноября по 4 декабря 1916 года. Спецслужбы отметили непосредственное воздействие руководителей Думы наумы объединенного дворянства. «Действуя как орудие в руках Милюкова, Родзянко в те дни делал все возможное, чтобы, вступив в контакт с Объединенными дворянскими обществами, втянуть их в тайный заговор против царя, — вспоминал последний директор Департамента полиции Александр Васильев. — Переговоры, которые он в это время вел с предводителем дворянства Московской губернии Базилевским, с Сомовым, занимавшим такой же пост в Петербургской губернии, и с председателем Постоянного совета Объединенных дворянских обществ Самариным, едва ли можно назвать иначе, чем государственной изменой»[1374].
В центре внимания дворянских предводителей сразу же оказалось письмо председателя Постоянного совета Струкова, где он предостерегал о смуте, которую сеет Прогрессивный блок. Делегаты, особенно сами входившие в Прогрессивный блок, придали съезду прямо обратную направленность. Владимир Львов, которого во всех списках Временного правительства называли будущим обер-прокурором Священного Синода, обрушился на темные силы во главе с Распутиным, подрывающими основы церкви. Прогрессивный блок тем и хорош, что «ставит задачу избавиться от темных сил, которые более опасны, чем даже Чхеидзе и Керенский». Член Госсовета от Саратовской губернии Дмитрий Олсуфьев доказывал, что в Прогрессивный блок вошла вся страна: Дума, Государственный совет, Синод с высшим духовенством, «вся русская буржуазия с миллионными капиталами, вошли все городские организации, организации рабочих. Вне остался только мужик — «сфинкс», на которого и рассчитывает опереться власть». Впервые на съезде дворянства звучала критика в адрес императора.
Съезд пошел на такой беспрецедентный шаг, как принятие политической резолюции, что явилось эпатирующим отходом от основополагающего принципа дворянской организации: обращаться только к монарху и только в качестве его верных слуг. В резолюции выражалась тревога по поводу наступления «темных сил», угнетения церкви, «потрясения гражданского управления». Констатировав, что власть не обладает «единством мысли и воли и не пользуется доверием народа», объединенное дворянство предложило «создать правительство сильное, русское по мысли и чувству, пользующееся народным доверием и способное к совместной к законодательными учреждениями работе; однако ответственное только перед монархом»[1375]. Председателем Постоянного совета вместо Стукова съезд избрал Самарина — московского городского предводителя и известного борца с «темными силами». На следующий день кадетский официоз не без удивления отметил «огромный сдвиг, который еще вчера казался невероятным» и чуть ли не переход объединенных дворян на позиции Прогрессивного блока[1376].
Осуществленная думскими революционерами в течение недель стремительная делегитимизация верховной власти подстегнула и радикализм земского движения, которое еще совсем недавно подвигало Милюкова сотоварищи к более решительным действиям. Земский и Городской союзы объявили об экстренном созыве своих съездов. Не желая иметь дело с очередным массовым и авторитетным антиправительственными митингами в разгар войны, власти запретили их проведение. Ответом стал новый всплеск оппозиционных страстей и приглашение делегатов явочным порядком, как это делалось в 1905 году.
К открытию съезда князь Львов приготовил речь, которая так и не прозвучала, но также широко разошлась в списках. В ней он призывал не останавливаться на «чувствах негодования, презрения, ненависти», а в условиях, «когда власть стала совершенно чуждой интересам народа», принимать всю ответственность на себя[1377]. Московское охранное отделение бдительно отслеживало ситуацию: «9-го декабря в 1 час дня должно было состояться собрание уполномоченных губернских земств в помещении счетно-контрольного отдела главного комитета всероссийских земского и городского союзов… Однако ко времени открытия собрания помещение, предназначенное для него, было занято полицией… По прибытии кн. Г. Е. Львова, по его настоянию, полиция приступила к составлению протокола о недопущении собрания уполномоченных земств. Тем временем большинство съехавшихся уполномоченных земств, членов главного комитета и ревизионной комиссии Земского союза направилось в помещение главного комитета Земского союза, где и открыло заседание под председательством товарища главноуполномоченного земского союза, председателя орловской губернской земской управы С. Я. Маслова».
На этом полуподпольном заседании, проходившем, пока Львов разбирался с полицией, была принята резолюция о политическом моменте, под которой подписались представители двадцати двух земств: «Государственная дума раздвинула завесу, скрывавшую от глаз страны постыдные тайны, которые охраняются режимом, губящим и позорящим Россию. Верхняя палата, оберегавшая старый порядок, в сознании своего долга перед страной, в тревоге за будущее России, присоединила свой голос к негодующему зову Государственной думы: «Опомнитесь! Отечество в опасности!» В России всем сословиям, всем классам, всякому единению честных людей вполне ясно, что безответственные преступники, гонимые суеверным страхом, изуверы, кощунственно произносящие слова любви к России, — готовят ей поражение, позор и рабство… Государственная дума должна с неослабевающей энергией и силой довести до конца свою борьбу с постыдным режимом. В этой борьбе вся Россия с нею». Разгоняемое охранным отделением, собрание расходилось под оптимистические возгласы князя Львова «Верьте, мы победим!»[1378].
Вечером того же дня в квартире Львова собрались на тайное совещание Кишкин, Федоров и Хатисов. Князь развил перед собравшимися план дворцового переворота с целью свержения Николая II и замены его великим князем Николаем Николаевичем. Смена монарха должна была сопровождаться образованием ответственного министерства. Львов доложил, что в у него имеется письменное заключение за подписью 29 представителей губернских земских управ и городских голов, намечавших его кандидатуру на пост премьера. Хатисов был уполномочен по возвращению в родной Тифлис вступить в соответствующие переговоры с Николаем Николаевичем и в случае согласия последнего прислать телеграмму: «Госпиталь открыт, приезжайте». К осуществлению переворота Львов намеревался привлечь и Гучкова, который в то время находился во фронтовых частях[1379].
Еще через два дня 70 представителей Земгора и ВПК собрались на частной квартире якобы для совещания по продовольственному вопросу под председательством Кишкина, чтобы обсудить дальнейшие шаги. Пристава, пришедшего пресечь собрание, выставили за дверь, и потребовался личный визит полицмейстера полковника Севенарда, чтобы замгоровцы разошлись.
Дума протестовала самым решительным образом против подобного зажима гражданских свобод. Прогрессивный блок потребовал на ковер Протопопова. Тот согласился дать объяснения только на закрытом заседании палаты. Поскольку для целей революционной пропаганды закрытый формат никак не годился, депутаты с негодованием отвергли предложение главы МВД.
