В январе в штабе Петроградского военного округа Хабалов созвал совещание для выяснения степени благонадежности гарнизона. «Были собраны начальники всех отдельных частей, все полицмейстеры и градоначальник, — свидетельствовал генерал Глобачев. — Я делал доклад о политическом положении текущего момента в связи с назревающими событиями и закончил его тем, что если военная власть может поручиться в надежности и преданности войск, то все выльется лишь в обычные рабочие беспорядки, которые будут быстро подавлены, и когда я обратился к начальнику всех запасных частей генерал-лейтенанту Чебыкину с вопросом: «Ручаетесь ли вы за войска?», он ответил: «За войска я вполне ручаюсь, тем более что на подавление беспорядков будут назначены все самые отборные, лучшие части — учебные команды. Результат этого совещания был доложен Протопопову и Хабалову. Оба совершенно успокоились, я же далеко не был спокоен»[1628]. Чебыкин в феврале был в отпуске по болезни. Его несколько дней замещал командир лейб-гвардии запасного батальона Семеновского полка полковник Назимов, а затем командир запасного батальона Преображенского полка полковник Павленков — начальники невысокого ранга, «далеко не энергичные, не властные, не настойчивые»[1629].
Откуда такой просчет в оценке благонадежности гарнизона? Прежде всего, из-за отсутствия у спецслужб своих осведомителей в войсках. Протопопов, не доверяя уже информации, получаемой от военных о настроениях в армии, предлагал царю восстановить там постоянную секретную агентуру, уничтоженную Джунковским. Николай II дал согласие, но Департамент полиции так и не успел приступить к реализации этого плана. Как следствие, серьезная недооценка угрозы. «Я знал, что в войсках читаются газеты преимущественно левого направления, распространяются воззвания и прокламации; слышал, что служащие Земского и Городского союзов агитируют среди солдат, — признавал Протопопов. — Я думал, что настроение запасных батальонов и других войск, стоявших в Петрограде, мне более известно; считал благонадежными учебные команды и все войска, за исключением частей, пополняемых из рабочей и мастеровой среды; жизнь показала, что я и тут был не осведомлен»[1630]. Такая неосведомленность имела для власти в прямом смысле смертельные последствия.
Ситуация в Петрограде (и весь ход российской истории) могла сильно поменяться, окажись там бригада настоящей гвардейской пехоты или полк гвардейской конницы. Почему же их там не оказалось? История крайне запутанна.
Протопопов однозначно намекает на измену со стороны Гурко. «В половине февраля царь с неудовлетворением сообщил мне, что он приказал ген. В. И. Гурко прислать в Петроград Петергофский уланский полк и казаков, но Гурко не выслал указанных частей, а командировал другие, в том числе моряков 2-го гвардейского экипажа (моряки считались революционно настроенными; они при призыве пополнялись из фабричной и мастеровой среды). Я ответил царю, что моряки, действительно, присланы неудачно… но не удивлен ослушанием ген. Гурко; думаю, что царь пожелает настоять на исполнении своего приказа. Царь сказал: «Да, конечно!». Сделал ли он ген. Гурко выговор и повторил ли свое распоряжение, я не знаю»[1631].
На странности в поведении врио начальника штаба обращала внимание Александра Федоровна: «Гурко не хочет держать здесь твоих улан, а Гротен говорит, что они вполне могли бы разместиться»[1632]. Воейков также указывает на Гурко: «Государь сообщил мне о выраженном им генералу Гурко желании безотлагательно вернуть в Петроград с фронта одну из двух гвардейских кавалерийских дивизий. Почему-то это желание царя генералом Гурко исполнено не было, и вместо гвардейской кавалерии он прислал в мое распоряжение в Царское Село находившийся на фронте батальон Гвардейского экипажа»[1633]. Командовал Экипажем великий князь Кирилл Владимирович, плохо переваривавший императора.
Директор Департамента полиции Васильев тоже свидетельствует об измене, но называет другую фамилию. «После консультации с Хабаловым император приказал передислоцировать в Петербург четыре гвардейских кавалерийских полка. Несколько дней прошло в беспокойном ожидании этих воинских частей. А произошло следующее: генерал Рузский, командующим Северным фронтом, просто проигнорировал приказ царя: вместо того, чтобы послать гвардейские полки, он направил в Петербург отряд моряков. Этот поступок Рузского граничил с изменой; и уже в то время я задумывался об удивительной близости, существовавшей между Рузским и Гучковым»[1634]. Об измене говорит и великий князь Александр Михайлович. Когда в Петрограде начались волнения, он позвонил в Ставку своему брату Сергею Михайловичу и поинтересовался, где же гвардейские части. И услышал в ответ:
«— Каким-то странным и таинственным образом приказ об их отправке в Петербург был отменен. Гвардейская кавалерия и не думала покидать фронт.
…Я вспомнил о генералах-изменниках, которые окружали царя»[1635]. Судя по всему. Александр Михайлович склонялся к версии об измене именно в Ставке. Глобачев приводит еще одно объяснение: «Государь согласился заменить некоторые запасные воинские части Петроградского гарнизона Гвардейским кавалерийским корпусом, взятым с фронта, но это решение так и не было приведено в исполнение вследствие просьбы командира этого корпуса — оставить корпус на фронте»[1636].
А вот версия самого Гурко. Она весьма лапидарна, учитывая шквал обвинений, который в последующие годы будет адресован генералу в монархических изданиях. «Однажды император, как видно — по просьбе Протопопова, распорядился направить на отдых в Петроград две конные дивизии, включая одну гвардейскую из Особой армии. Справившись у командующего войсками округа генерала Хабалова, я выяснил, что в городе нет места для расквартирования даже одного кавалерийского полка, не говоря уже о двух дивизиях. Тогда император ограничился присылкой с побережья Черного моря Гвардейского флотского экипажа, который был расквартирован по деревням в окрестностях Царского Села»[1637]. И все. Чуть более откровенен будет Гурко в разговоре со Спиридовичем, который склонен перевести стрелки на Хабалова, которого подозревает не в измене, а в глупости.
Итак. По сведениям Спиридовича, в январе царь при встрече с Гурко «высказал желание», чтобы в Петроград на отдых были вызваны одна гвардейская кавалерийская дивизия, одна армейская дивизия, а также гвардейский экипаж. «Генерал Гурко немедленно сделал предварительные распоряжения, отправив телеграммы соответствующим начальникам, лично переговорил с командующим Петроградским военным округом генералом Хабаловым. Хабалов категорически заявил, что ни в Петрограде, ни в его окрестностях нет места для расквартирования такого количества кавалерии. Нет места даже и для эскадрона, не только для двух дивизий. Выходило так, что вызванные части пришлось бы расположить вдали от столицы по деревням, что в сильную стужу отразилось бы весьма неблагоприятно на войсковых частях. Хабалов лично доложил об этом Государю и тот на следующем докладе Гурко отменил свое первое распоряжение, высказав сожаление, но подтвердив приказ о вызове Гвардейского экипажа… Конечно, будь в Петрограде в начале бунта несколько кавалерийских и гвардейских полков, события приняли бы другой оборот»[1638]. При этом, несколько сот тысяч резервистов занимали казармы как раз гвардейских полков, а мысль освободить часть этих казарм, выведя из города часть нелояльных запасных частей, Хабалову в голову не пришла.
