А между тем с самого утра одна за другой стали приходить сводки о новых беспорядках. «В 8 часов утра к Орудийному заводу, накануне временно закрытому, стали сходиться рабочие этого завода. В то же время к Литейному мосту стали стекаться рабочие с Выборгской стороны. Здесь группировки рабочих не допускались разъездами от жандармского дивизиона и конно-полицейской стражи и были совершенно рассеяны прибывшими казаками. Около 10 часов утра движение рабочих с Выборгской стороны усилилось. Огромная толпа, заняв Литейный мост во всю его ширину, двигалась к д. № 1/2 по Литейному проспекту… К 11 часам утра на Невском образовалась огромная толпа, рассеянная конными частями», — сообщал первый участок Литейной части. «В 9 часов утра к Александровскому мосту стянулись бастующие рабочие Выборгского района числом до 40 000 человек, — информировали из Выборгской части. — У моста находились: наряд полиции, две с половиной сотни казаков и две роты запасного Лейб-гвардии Московского полка, которыми толпа эта была рассеяна и на мост не допущена»[1758]. И так далее из всех концов города.

Около 11 часов Хабалов своим приказом передал функции «охраны порядка и спокойствия столицы» военным властям — самому командующему Петроградским военным округом и подчиненным ему начальникам районов, под руководство которых поступала полиция. Это была, пожалуй, роковая управленческая ошибка. Ее разбору уделил большое внимание генерал Глобачев: «24 февраля генерал Хабалов берет столицу исключительно в свои руки. По предварительно разработанному плану, Петроград был разделен на несколько секторов, управляемых особыми войсковыми начальниками, а полиция была почему-то снята с занимаемых постов и собрана при начальниках секторов. Таким образом, с 24 февраля город в полицейском смысле не обслуживался. На главных улицах и площадях установлены войсковые заставы, а для связи между собой и своими штабами — конные разъезды. Сам Хабалов находился в штабе округа на Дворцовой площади и управлял всей этой обороной по телефону.

Итак, убрав полицию, Хабалов решил опереться на ненадежные войска, так сказать, на тех же фабрично-заводских рабочих, призванных в войска только две недели тому назад, достаточно уже распропагандированных и не желающих отправляться в скором времени на фронт. Отчасти, конечно, вина за такое решение лежит и на градоначальнике Балке, который, по-видимому, чтобы снять с себя всякую ответственность, уже 24 февраля отдал город в распоряжение войскового начальства, между тем как еще в то время он мог не допустить беспорядков и восстания, ограничиваясь мерами исполнявшей до конца свой долг пешей и конной полиции и Петроградского жандармского дивизиона. В крайнем случае, он мог вызвать для содействия к подавлению беспорядков некоторые наиболее стойкие кавалерийские части. Судьба Петрограда, а вместе с тем и всей России, была отдана во власть неблагонадежного Петроградского гарнизона»[1759].

Столь же негативного мнения об инициативе Хабалова был Спиридович, полагавший, что прекращение беспорядков — специальная профессиональная работа, которую можно поручать исключительно людям, знакомым с психологией толпы. «Только такой человек, имеющий опыт службы и практики, может знать, когда и какой надо применять прием против демонстрантов, против толпы. Только он может правильно решить, когда надо прибегнуть к крайнему средству, к огню. И он решает этот вопрос на месте, а не сидя в кабинете. В Петрограде по чьей-то нелепой инициативе был выработан знаменитый план подавления беспорядков. Его и стали проводить прямолинейно, по-военному, отстранив высшее полицейское начальство, и ничего, кроме дурного, из этого не вышло. Самое решительное средство борьбы с толпой — оружие — вследствие запоздалого (на целых два дня) его применения послужило не прекращению беспорядков, а обращению их в солдатский бунт, а затем и во всеобщую революцию»[1760]. Что это было со стороны генерала Хабалова: глупость или измена? Полагаю, первое. Если только ему не подсказали это «выдающееся» управленческое решение — доверить подавление восстания запасным полкам — старшие начальники из Ставки.

Приказ Хабалова последовал в то время, когда ситуация стремительно ухудшалась: толпы протестующих становились все более радикальными и политизированными. Со второй половины дня в толпе замелькали красные флаги, впервые раздались выкрики: «Долой войну!», «Долой самодержавие!», а в акциях протеста принимали участие все более разнообразные слои населения.

Как и накануне, слабину дали казаки. «Около 3 часов дня толпа, двигавшаяся по Невскому проспекту по направлению к Знаменской пощади, впереди которой рассыпным строем ехали казаки (около полусотни), прорвалась на площадь. Толпа эта была встречена 15 городовыми конно-полицейской стражи, пытавшимися ее рассеять, но, встреченные визгом, свистом, криками и градом поленьев, камней и осколков льда, лошади испугались и понесли своих всадников назад. На месте остались казаки, в присутствии которых у памятника императору Александру III произошло митинговое собрание, откуда слышались возгласы: «Да здравствует республика, долой войну, долой полицию», а также крики «ура» по адресу бездействовавших казаков, которые отвечали толпе поклонами»[1761]. Таков был взгляд со стороны полиции. Шляпников, похоже, был участником того же митинга, но со стороны протестовавших: «Во время речи на толпу шагом двигался взвод казаков. Толпа не дрогнула. Только лица, стоявшие близко от тротуаров, потеснились ближе к домам. Оратор смолк, все ждали, как поведут себя казаки. Наступила глубокая тишина, раскалываемая звоном конских подков. Тысячи глаз следили за каждым движением подъезжавших казаков… Не знаю, что подействовало на казаков — передалось ли им напряженное состояние тысяч устремленных на них, молчаливых, но много говорящих взглядов или то был сознательный шаг, но только взвод тихим шагом рассыпным строем, разделившись одиночно, но порядком прошел через толпу… С тротуаров последовали возгласы — браво и аплодисменты… Армия с нами, пронеслось в толпе»[1762].

Далеко не вся армия была с протестующими. Но и руководители лояльных частей испытывали уже серьезные затруднения. Как всегда определенен полковник Дмитрий Ходнев, несший службу с подразделением Лейб-гвардии Финляндского полка на Васильевском острове: «В тот день впервые можно было заметить в толпе забастовщиков солдат и матросов, которые принимали участие в безобразиях. Задерживать их было крайне трудно, т. к. толпа помогала им скрываться или просто не выдавала, если полицейский наряд был слабее состава, — что случалось почти всегда… К забастовщикам стали примыкать и студенты, до того дня державшиеся в стороне от революционных вспышек… В это время явился околоточный и доложил, что от Большого проспекта, по 6-й Линии, — к Николаевскому мосту движется толпа в несколько тысяч человек с красными флагами и плакатами с революционными надписями, настроенная очень вызывающе, желающая прорваться на ту сторону Невы. Ввиду всего этого я решил, не допуская толпу до набережной, рассеять ее на 6-й Линии конной атакой, употребив для этой цели наряд от донских казаков, бывший в моем распоряжении. Отдав соответствующие приказания подхорунжему… велел все-таки, на всякий случай прапорщику Басину вывести со двора полуроту и быть готовым загородить толпе путь на мост.

Каково же было мое изумление и негодование, когда казаки спокойно пропустили толпу, которая махала им флагами, платками и шапками, выкрикивали слова приветствий… Демонстранты, пропустив казаков (которые после этого ко мне и не вернулись), снова быстро сомкнулись и с неистовым криком, бегом ринулись на мост. Я видел, как полурота, с винтовками на-руку, — впереди с обнаженной шашкой прапорщик Басин, — бросилась навстречу толпе и начала энергично действовать прикладами… Ни один демонстрант не вступил на мост, многие были задержаны и арестованы, все же толпа рассеяна… С обеих сторон оказались легко раненные и ушибленные. Из толпы были одиночные выстрелы»[1763].