«Открытие первого заседания первого Петербургского Совета рабочих депутатов произошло коллективно, сумбурно, одновременно целой группой лиц, в которой были Н. Д. Соколов, К. А. Гвоздев, Эрлих, Панков и другие, имена которых не сохранились в моей памяти, — свидетельствовал Шляпников. — Наконец Н. Д. Соколову удалось уже одному открыть собрание и предложить избрать председателя»[1949]. Были выкрикнуты и тут же без возражения или голосования сочтены избранными и заняли свои места Чхеидзе, Керенский и Скобелев. После этого «Керенский прокричал несколько ничего не значащих фраз, долженствующих изображать гимн народной революции», и выбежал из зала.
Потом выбрали мандатную комиссию в составе Соколова, Эрлиха, Гвоздева. Проверка мандатов проходила в соседней комнате и продолжалась не более четверти часа. Никакой повестки дня утверждено не было, собрание больше напоминало митинг. Во главе стола Матвей Скобелев с холеной белокурой бородой и русыми волнистыми волосами, похожий на светского ухажера; и седобородый и лысоватый Карло Чхеидзе.
Суханов описывал диспозицию: «Вон Шляпников, — он пытается созвать и рассадить около себя своих большевиков. Гвоздев, с огромной шелковой розеткой в петлице, собирает правую вокруг своей «рабочей группы Центр, военно-промышленного комитета». Другие — меньшевики — виднелись около недоумевающей фигуры Чхеидзе, от которого в ответ на бесконечные вопросы доносились обрывки фраз:
— Я не знаю, господа, я ничего не знаю…
Из с.-р. был налицо Зензинов и несколько из тех, кого было привычно видеть вместе с ним — интеллигентов и студентов (будущих правых с-ров)». Левые эсеры-рабочие кучковались возле Петра Александровича. У головы стола Хрусталев-Носарь, пристававший ко всем в президиуме с ценными рекомендациями, почерпнутыми из его опыта руководства Советом в 1905 г.[1950]
В воздухе витал вопрос о власти. Про себя и друг другу его задавали все, но никто не решался вынести на обсуждение Совета. Эсеры и меньшевики не спешили форсировать события, большевиков было мало, и по своему авторитету они уступали представителям других партий. Поэтому борьба пошла не за власть Совета, а за власть внутри Совета при выборах его Исполнительного комитета и председателя. Кто-то из меньшевиков-оборонцев предложил кандидатуру Хрусталева-Носаря. Взвился Шляпников и заклеймил этого сотрудника консервативного «Нового времени» как ренегата социализма, клеветника и антисемита. К этому времени Хрусталев-Носарь успел уже всем в президиуме так надоесть, что призыв большевиков исключить его из списка для голосования встретил полное одобрение. Вместо него меньшевики выдвинули Чхеидзе и Скобелева, эсеры — Керенского, и дальше имена выкрикивались из зала самым неорганизованным порядком: Александрович! Гвоздев! Гриневич! Панков! Сурин! Белении! (Под псевдонимом Белении тогда скрывался Шляпников.) Петров! (Залуцкий).
Избранными считались набравшие больше половины решающих голосов, то есть хватало поддержки чуть больше 20 делегатов. Помимо президиума собрания (Чхеидзе — председатель, Керенский, Скобелев — товарищи председателя) в исполком были избраны: Гвоздев, Гриневич-Шехтер, Панков, Соколов (секретарь исполкома), Александрович-Дмитревский, Беленин-Шляпников, Павлович-Красиков, Петров-Залуцкий, Стеклов-Нахамкес, Суханов-Гиммер, Шатров-Соколовский. Масонами среди них были Чхеидзе, Керенский, Скобелев, Соколов и Суханов[1951]. В идеологическом отношении состав исполкома изначально оказался чрезвычайно левым. Главный организатор Совета Кузьма Гвоздев оказался в изоляции. Как пренебрежительно заметил Суханов, «правую Исполнительного комитета из «выборных» представлял один махровый оборонец Гвоздев». Приближались к нему по взглядам Чхеидзе и Скобелев. Что касается Гриневича, Капелинского, Панкова и Соколовского, то они принадлежали в меньшевикам-циммервальдистам. Близки к ним были формально не принадлежавшие тогда к каким-либо фракциям Соколов, Стеклов и Суханов. Красиков, Александрович и большевики были еще левее.
После оглашения результатов голосования слово взял Шляпников. «Вслед за выборами Временного Исполнительного Комитета я выношу предложение усилить Исполнительный Комитет введением в него партийного представительства. По этому вопросу я успел перекинуться своими соображениями с тт. Залуцким и Молотовым и сделал свое предложение от имени Бюро Центрального Комитета… После краткого обмена мнениями было принято, что три политических партии: 1) Российская Социал-Демократическая партия (большевиков), 2) Российская Социал-Демократическая партия (меньшевиков) и 3) Партия Социалистов-Революционеров — посылают с решающим голосом по три делегата каждая. Из этих трех мест одно место обязательно должно быть предоставлено Петербургским Комитетам партий»[1952]. Шляпников забыл добавить, что в дополнение к этим трем партиям право делегировать представителей, правда только по 2, было распространено также на трудовиков и народных социалистов.
Решили обсуждать продовольственный вопрос, кто-то уже взял слово, но тут раздались крики о том, что не мешало бы выслушать главных героев дня — солдат. Требование с энтузиазмом было поддержано. «Зал слушал, как дети слушают чудесную, дух захватывающую и наизусть известную сказку, затаив дыхание, с вытянутыми шеями и невидящими глазами, — писал Суханов.
— Мы собрались… Нам велели сказать… Офицеры скрылись… Чтобы в Совет рабочих депутатов… велели сказать, что не хотим больше служить против народа, присоединяемся к братьям-рабочим, заодно, чтобы защищать народное дело… Положим за это жизнь. Общее наше собрание велело приветствовать… Да здравствует революция! — уже совсем упавшим голосом добавлял делегат под гром, гул и трепет собрания»[1953].
В этот момент Молотов выкрикнул предложение включить солдат в состав Совета и отныне называть его Советом рабочих и солдатских депутатов. Некоторые современники и историки этот факт оспаривают, доказывают, что предложение это прозвучало не 27 февраля, а 28-го или даже 1 марта. Допускаю. Хотя Николай Суханов в своих воспоминаниях совершенно определенно пишет, что после выступлений солдат «было тут же предложено и принято при бурных аплодисментах слить воедино революционную армию и пролетариат столицы, создать единую организацию, называться отныне Советом рабочих и солдатских депутатов»[1954]. Керенский также припоминал, как 27 февраля «по предложению Молотова было решено, несмотря на протесты меньшевиков и некоторых социалистов — революционеров, обратиться ко всем частям Петроградского гарнизона с предложением направить в Совет своих депутатов»[1955]. Сам Молотов тоже гордился своей инициативой, хотя полагал, что она была просто органическим развитием предыдущей революционной практики большевиков: «По нашей инициативе, по инициативе большевиков, Петроградский Совет рабочих депутатов за какие-нибудь день-два превратился в Совет рабочих и солдатских депутатов. Мы с первого же дня (выделено мною — В. Н.) добивались участия представителей солдат в Совете. И этим был сделан важный шаг вперед после революции 1905–1906 годов. Мы понимали, что это необходимо для установления боевой смычки передовых рабочих с революционным крестьянством, особенно в условиях войны. В этом мы видели залог сплочения революционных сил народа против буржуазно-помещичьего блока реакционных сил в лице Думского Комитета, не выпускавшего государственную власть из своих рук»[1956].
Вслед за «солдатской» частью первого заседания Совета началась «продовольственная». Из доклада Франкорусского выяснилось, что положение с продуктами питания в городе вовсе не катастрофическое. Союзы Земств и Городов, а также интендантство располагали значительным количеством продовольствия. Собрание постановило использовать для снабжения армии и населения все интендантские, общественные и частные запасы. Для проведения в жизнь этого решения была сформирована продовольственная комиссия во главе с Громаном, которая тут же удалилась для работы. Как не без иронии отмечал С. С. Ольденбург, «Таврический дворец превращался не только в боевой штаб, но и в питательный пункт. Это сразу создавало практическую связь между «Советом» и солдатской массой»[1957].
