«Местное население, прежде всего крестьянство, в основном сознательно относилось к выполнению предъявленной при реквизиции разверстке»[907], — подчеркивает минский историк Смольянинов. Он же приводит пример: в конце декабря 1916 года на сходе крестьян Стояновской волости Минского уезда, выслушав постановление министра земледелия с требованием «о поставке за установленную плату 306 пудов ржи на потребности, связанные с обороной», приняли встречное решение добровольно «собрать указанное количество ржи и пожертвовать для нужд армии». Командование Западного фронта выразило крестьянам благодарность специальным указом, который был напечатан во всех газетах прифронтовой полосы.
Не было в белорусских землях и влиятельных революционных организаций. Вацлав Солский, появившийся в Минске в начале 1917 года, однозначно свидетельствовал, что «Западная область к моменту революции социалистических партийных организаций не имела. Единственное исключение в этом отношении составляет «Бунд», работавший там беспрерывно. Что касается социалистов-революционеров, то они имели лишь мелкие группы в Минске и, кажется, Витебске и Гомеле. Социал-демократы, меньшевики и большевики не имели вообще никаких партийных организаций»[908].
Белорусское национально-освободительное движение не свергало императора — из-за практического отсутствия такового движения. Намного сложнее ситуация была на Украине.
После третьего раздела Польши (1795 год) приблизительно 4/5 земель с украинским населением входили в состав России, образуя девять губерний — Волынскую, Подольскую, Полтавскую, Киевскую, Екатеринославскую, Херсонскую, Харьковскую, Черниговскую и Таврическую. Как сказано в современном украинском учебнике для вузов, «территория этнических украинских земель, захваченных Российской империей, составляла 618 000 кв. км», на которых проживало до 30 млн человек[909]. По переписи 1897 года на российской Украине, называемой также Малороссией, 73 % населения составляли украинцы, 12 % — русские, 8 % — евреи, еще 7 % — немцы, поляки и белорусы. Но при этом в городах проживало в основном русское (34 %) и еврейское (27 %) население, а 97 % украинцев относилось к крестьянскому сословию. Слово «украинский» было чуть ли не синонимом слова «крестьянский»[910]. Оставаясь, в первую очередь, аграрным регионом, Малороссия стала также основным центром горно-металлургической промышленности. В канун Первой мировой войны на нее приходилось 71 % общероссийской добычи угля, 68 % — выплавки чугуна, 58 % — стали[911].
Концепция политики Петербурга в отношении этих земель была достаточно простой. Акцент был сделан на принадлежности малороссов к одной из ветвей русской нации, которая должна находиться в одном правовом и культурном поле с другими ветвями. Никакой колонизации великорусским населением не происходило, но и украинизация не поощрялась. Именно в контексте полемики с украинскими националистами малорусский дворянин Юзефович впервые сформулировал лозунг «единой и неделимой России», имея в виду вовсе не всю империю (как позднее многие трактовали этот лозунг), а единство восточных славян. В XIX веке Малороссия стала полем соперничества геополитических проектов и терминологической войны, в ходе которой название любой местности или этноса подтверждало или опровергало различные проекты национального строительства[912].
Уже то, что украинские территории назывались Малороссией, вызывало протест у борцов с имперским самодержавием, видевших в таком названии принижение ее народа по сравнению с великороссами и предпочитавших термин Украина. В Петербурге полагали, что Украина — польское слово времен Речи Посполитой, означавшее «окраину», причем с некоторым пренебрежительным смыслом: «провинциальное захолустье». Понятие же Малороссия рассматривалось не как уничижительное. Смысловая разница между ней и Великороссией напоминала отличие между Британией и Великобританией. Первая — ядро коренной национальности, вторая — то же с включением представителей других национальностей.
В конце XIX века украинцы в массе своей не были народом с отчетливым национальным сознанием, государственность его выглядела отдаленной перспективой. Национальная идея находила отклик, прежде всего среди интеллигенции, которая идентифицировала себя как украинскую. Таковой было немного: даже в 1917 году только 11 % киевских студентов считали себя украинцами. Но украинская интеллигенция была весьма активной, местные национальные партии возникли раньше общероссийских и отличались большим радикализмом.
Важно подчеркнуть, что более серьезную политическую и интеллектуальную опору, чем в России, национальная идея получала в Австро-Венгрии, на которую приходилась одна пятая заселенных украинцами земель — Закарпатье, Восточная Галиция и Северная Буковина — с населением 4 млн человек. В первую очередь именно там не без поддержки официальной Вены, активно соперничавшей с Россией за умы, сердца и территории славян, активно разрабатывалась теория самостоятельной украинской нации. Впрочем, непроходимых границ между империями до Первой мировой войны не было, украинская мысль варилась в общем котле. Интеллектуальный и политический национальный подъем начался в 1890-е годы, когда повсеместно шло формирование украинских организаций, получавших разные названия, чаще — «громады».
Первая политическая партия была создана в 1899 году в Австро-Венгрии — во Львове — Украинская национал-демократическая партия (УНДП). Во главе стояли Михаил Грушевский, писатель Иван Франко и другие. Будущий первый лидер самостийной Украины — профессор Грушевский — был сыном учителя, окончил гимназию в Тифлисе, а затем учился на историко-филологическом факультете Киевского университета в семинаре известного историка и археолога Владимира Антоновича, который с 1860-х годов являлся одним из руководителей украинского национального движения, основал Старую громаду. В нее Грушевский вошел, установив связи с молодежными громадами других городов Украины. Оставаясь российским гражданином, с сентября 1894 года в течение 20 лет он был профессором и руководителем кафедры во Львовском университете, с подачи Максима Ковалевского много преподавал в Европе, активно работал над консолидацией украинских организаций различной ориентации, созданием культурных обществ и издательств, писал многотомную «Историю Украины-Руси».
Его концепция, развивавшая мысли Максимовича, Костомарова, Драгоманова, того же Антоновича, исходила из самобытности, непрерывности и преемственности украинского исторического процесса от автохтонных восточнославянских племен Киевской Руси к современной ему Украине и признании украинского народа отдельной и самостоятельной национальной единицей. Общая платформа, которую предлагал Грушевский коллегам, заключалась в территориально-национальной автономии Украины при всеобщем федеративном строе России, в признании украинского языка государственным на территории Украины и в запрете на использование ее материальных и человеческих ресурсов на чуждые ей цели.
В Малороссии инкубатором национальных политических партий стала Всеукраинская организация (ВУО), в создании которой в 1897 году решающая роль принадлежала учителю Грушевского профессору Антоновичу и писателю Конисскому. ВУО представляла собой нелегальный союз автономных украинских громад, студенческих групп, индивидуальных членов — от 150 до 450 человек — из всех крупных городов Украины, а также Петербурга и Москвы, которые придерживались самых разных политических взглядов, но разделяли идеи украинства как отдельной нации. Ее возникновение означало переход от «антикварно-этнографического» украинофильства к «национальному радикализму»[913]. Программные документы включали лозунги парламентаризма, федерализма, автономии, свободы национально-культурного самоопределения. Деятельность организации была в основном просветительской, чего нельзя сказать о выросших из ее рядов или под ее влиянием партий. Таких партий было много, и условно они делились на две куста: один более радикальный и социалистический, другой — более умеренный и либеральный.
