— Мери Уитни собирается запускать в дело новую парфюмерную линию. Это обещает стать огромной кампанией, и мне предлагают стать у них эксклюзивной моделью на контракте. Два года. Большие, большие баксы.

— Это превосходно, Лайза. — Но превосходно лишь в том случае, если она будет в ее агентстве. Криста повисла над пропастью.

Пожалуй, лучше уж все решить разом.

— Я догадываюсь, что предложение пришло через Джонни.

— Да, верно, однако я сказала ему, что его это не касается. Он аж подпрыгнул. И тогда я сообщила ему, что намерена перейти к тебе, и он еще раз подскочил.

— Ты сказала ему, что переходишь ко мне? Ты действительно переходишь ко мне? Правда? Точно? — Криста почувствовала, как в груди у нее закипело. Лайза была равновеликой Стиву Питтсу. Два плюс два составляли звездное агентство и звездного владельца. Одним махом она нашла свой собственный путь, выиграла то, что хотела выиграть, доказала, что у нее есть этот чертов нюх.

— Я сказала же, что перехожу, разве не так? Когда я подпишу контракт, ты можешь иметь дело с фирмой Уитни и Доном Бланкхартом. Джонни будет устраивать тебе всяческие гадости. Это тебе ведь известно, не так ли?

— Если ты будешь со мной, я справлюсь с Джонни. Забудь про него. Он уже прошлое.

— О, я никогда его не забуду, — сказала Лайза, и ее пухлые губы внезапно сузились. — Его лицо, когда он потерял долю в моем деле, было для меня вторым лучшим моментом в моей жизни.

Кристе не хотелось узнавать, что за первый лучший момент.

— На какие деньги мы можем рассчитывать, Криста?

— Мы должны выяснить, насколько они в нас нуждаются. Вот в чем ключ. На «потере заработков плюс премиальная база», я думаю, можно получить пять с лишком. Но если они нацелены на тебя, то само небо будет пределом. Может, я смогу выяснить это у Мери?

— Завтра на ее приеме?

— Возможно.

Неожиданно Кристу осенило.

— Эй, а почему бы тебе не отправиться на прием? Я имею в виду, что с видом умирающей ты обведешь их всех вокруг пальца. Ох, нет… конечно же, ты не можешь… Я имею в виду со всеми этими делами…

— Чушь. Я выгляжу потрясающе в черном, — сказала Лайза. — У меня есть упаковка от «Алайи», просто непристойно хороша.

— Ты уверена?

— Можно устроить так, чтобы меня пригласили?

— О, нет проблем. Нет проблем. — Криста остановилась. Более подходящее время трудно было найти. — Послушай, Лайза. Давай поедем со мной назад в Палм-Бич, и ты там переночуешь. Контракт у меня в отеле. Ты подпишешь его, чтобы все получило законные основания, потом мы сможем пойти на прием, и я начну действовать, как дервиш, с этой идеей Уитни.

— Прекрасно. Звучит великолепно. Мне действительно нравится мысль насчет приема. Только тебе нужно быть рядом со мной и показывать, кого нужно трахнуть.

Криста рассмеялась.

— На балах в Палм-Бич в меню есть все, что угодно, кроме секса. Если ты увидишь кого-нибудь, кто выглядит, как настоящий мужчина, то знай, что именно он исключение из правила.

Ее сердце вдруг оборвалось среди бешеного возбуждения. Кто, ради всех чертей, будет тем сухарем, который окажется рядом с ней за столом?

— Ты мне можешь показать еще раз захват типа «вестерн», Роб? Кажется, я снова забыла.

Мери Уитни лукаво улыбалась на ярком солнце, когда он направлялся к ней. Это был не первый ее теннисный тренер, при виде которого учащался ее пульс, и он будет не последним. Однако в Робе Санде было нечто такое, что привлекало больше, чем его подача, мускулатура и бездонные синие глаза. Он был фатально привлекателен, и мог стать одним из ее редкостных, великолепных безумств.

Он обхватил ее руки сзади своими руками, и она нарочно прижалась к нему спиной, чувствуя, как его твердое тело ударилось об нее, когда она предоставила ему поправить ее захват ракетки. Он был влажен от пота, и это ей нравилось. Вот почему она настояла на игре в такое время, когда на корте только бешеные собаки и англичане.

— Вот так, — сказал он. — Хотя я, пожалуй, до конца не уверен, что это подходящий для вас захват, миссис Уитни.

— Мне так нравится, Роб, — промурлыкала она. Он поспешно выпустил ее из рук, словно горячую картофелину. На его лице вспыхнул румянец, но не от жары. В двадцать лет гормоны у Санда работали, как им и полагалось, пусть даже она была не слишком молода и могла годиться ему в матери, а, возможно, и из-за этого. Сорок лет — опасный возраст. Так же, как и двадцать. Это тридцать — тусклый и вялый.

— Не хотите ли покидать еще мяч, прежде чем мы начнем?

— О да, охотно, — сказала Мери. Она уставилась на него. Словно включила секс-лучи. Невероятно хорош. Самый лучший на много миль вокруг. Атлантический колледж в Палм-Бич до сих пор ничем не мог порадовать ее. И вот теперь этот бриллиант. Она пошла к задней линии, подчеркивая свои движения, чтобы показать свое жилистое тело, демонстрируя, словно модель, одежду для тенниса, которую сама для себя придумала. Ну, она не выигрывает призов, однако ее сиськи все еще большие и дерзкие, и детям, едва достигшим трахательного возраста, такие обычно нравились.

Сейчас он вернулся назад, на другую половину корта, защищенный сеткой от ее похоти. На какое-то время.

Твак! Она взяла поднимавшийся мяч и загнула свою ракетку над ним, как это делали старшие мальчики. Он низко пролетел, закрученный. Твак! И незамедлительно прилетел обратно. Ммммм. Хорош. Стандарт Уимблдонских юниоров, как минимум, и загорелый, как ягода, восхитительный, в золотистом соке. Мог бы он научиться любить ее так же сильно, как Бога? Хорошая новость для нее Всевышний или плохая? В борьбе за постъюношеское внимание Роба Санда у нее был соперник ее собственного масштаба. Бог.

— Когда ты ударяешь по мячу, ты делаешь это во имя Иисуса? — крикнула она ему через сетку.

Она удержала улыбку в душе. Твак!

— Я думаю, что все делается во имя Иисуса.

Твак! Он смертельно серьезен. Бог в нем засел крепко. В нынешнее время это стало на Палм-Бич всеобщим поветрием, особенно среди молодых и привлекательных. Холодные болваны околачивались у Первой баптистской церкви, что возле озера. Усердные студенты принимали этот вид наркотика, как их родители в шестидесятых марихуану. В игре поколений это была месть детей.

Она выбила мяч за пределы корта и наклонилась вниз, изображая, что измотана. Ее оперирующий схемами мозг жужжал вовсю. Этот мальчик не продается за деньги. Ни на чуточку, никак. И ей придется брести по болоту мучительных моральных запретов, пока он не свернет свою оборону и не сдастся, подобно другим.

Твак!

— Хватит, Роб. Пожалей меня. Уже голова закружилась.

Он перепрыгнул через сетку — весь сплошные, длинные, загорелые ноги и координированные мускулы. Нежирная, замечательная пища с низким содержанием холестерина, весь чистый и здоровый, сплошная польза. Мери облизала пересохшие губы, когда он подскочил к ней.

— Я ведь говорил вам, что сейчас слишком жарко для игры. Нам следовало бы перенести занятия на более позднее время. Вам нужно выпить воды, — обеспокоенно произнес он.

Она позволила отвести себя к фонтанчику, тяжело облокотившись на его руку. Господи, у него мозги, как у фермера из Айовы. Его цельный рассудок даже и не представлял, что он является мишенью сексуальных вожделений. Или понимал? Одной из самых приятных вещей в Робе Санде была его способность удивлять ее.

Мери Уитни плюхнулась в директорское кресло и похлопала рукой по соседнему сидению. Он присел.

— Возблагодарим Господа за воду.

— Амен, — действительно сказал он.

Она поглядела на него, стараясь держать свой рот на замке. Зубоскалить в ее возрасте было ни к чему.

— Вы христианка, миссис Уитни? — спросил он наконец. Поглядел на нее широко раскрытыми синими глазами и отвел взгляд в сторону.

Мери Уитни знала подтекст. Это не был вопрос христианина, отгораживающего себя от араба, еврея, буддиста. Он означал «Идете ли вы по христианской стезе от рассвета до сумерек и от сумерек до рассвета?» Если учесть, что мир знал все про Мери Уитни, это был не слишком проницательный вопрос. И на него имелся лишь ответ, данный в том же плане.