— Да, — пробормотала она. Это была стонущая покорность, согласие на пассивную страсть. Этот мужчина станет ее властелином. И когда они сделают это, она будет принадлежать ему, а он ей. Не было ни времени, ни склонности для более нежной любви. Она хотела его сейчас, немедленно. Пока не станет слишком поздно. Она не хотела постели. Она не хотела нежной музыки, нежных речей и планов на будущее. Она хотела, чтобы ею овладели вот так, стоя, одетой, чтобы ее зад был прижат к столу, на котором он создает свои произведения. Она хотела быть испитой до конца здесь и теперь, завыть от облегчения; и она хотела, чтобы память об этом моменте, когда он войдет в нее, осталась в этой комнате. Позже он не сможет находиться здесь и не думать о ней, выходя, он будет сожалеть, что ее здесь не было. Она оставит отпечатки своей радости на молекулах этой комнаты, и с этого времени его одинокое рабство будет терзаться мыслями о ней. Она протянула руки вниз и зацепилась пальцами за трусики. Она спустила их вниз по дрожащим ногам до колен, освобождая себя для него. Потом она положила обе руки на стол сзади себя, ища поддержки, и стала ждать. Пот выступил на ее бровях и верхней губе. Он струился по рукам и животу. Он сливался в гармонии с соком ее страсти на внутренний стороне ляжек.

Он протянул руку вниз и схватил себя, направив в ее жаждущее отверстие. Он поглядел вниз на ее обнаженные губы любви, на сверкающую розоватость лепестков в устье среди светлых волос. Он направил его к ней. Он заставил его там подождать, в грозном предвкушении такого удовольствия, какого он еще не знал. Все это было слишком хорошо. У него не было права на это. Взять это значило потерять этот момент. И он ждал долгие секунды, упиваясь волшебством. Он был более сосредоточен, чем когда-либо, и все-таки более покорным, когда предвкушал ту радость, которая вот-вот прольется.

— Пожалуйста, — прошептала она.

— Да, — ответил он отрывисто. Он вошел в нее, минуя робкие порталы бархатного томления, проткнул до позвоночника, входя глубоко, еще глубже в то место, которое уже стало его собственностью. Он вонзался в мягкую крышу, отрывая ее тело от пола яростной силой своей атаки. Воздух вырывался из ее легких, когда сладкая волна нахлынула на нее. Ее руки вцепились в стол. Суставы пальцев побелели от напряжения, когда она отдавалась ему.

Ее глаза расширились от удивления при этом новом чувстве. В ее тело вторгся захватчик, и оно больше не принадлежало ей. Оно существовало теперь, чтобы окружить покорившего ее мужчину. Она ощущала невероятную тесноту, удивительное чувство, что она наконец ощутила полноту себя. Она касалась пола лишь кончиками пальцев, словно летела ракетой к звездам, которые уже начинали взрываться в ее мозгу.

Ее оргазм наступил немедленно. Он прогремел из туч блаженства во вспышке молнии и раскате грома, которые унесли ее душу на ракете, когда сама она пыталась удержаться на ногах. По ее ногам прошла дрожь. Рот открылся, и она закричала его имя, чтобы сказать ему, что это произошло, и высказать сожаление, что это случилось так скоро. «Оооооо»! Он продолжался и продолжался, разливаясь по животу, ударяя в кончики пальцев на ногах и на руках. Ее кровь закипала в венах. Слезы страсти катились по щекам. Фонтан предельного, невероятного наслаждения играл вокруг центра ее радости.

В ту секунду, когда буря утихла, все стало зарождаться вновь. Он почти не двигался. Один чудовищный напор, одно-единственное вторжение, и она впадала в пьянящий момент полной отрешенности. Однако теперь она могла слышать, как он движется внутри ее, воспаряя на пенной волне любви. Он двигался назад, вперед, пока еще далеко от ритма, как исследователь ее шелковых недр, скользя по поверхности ее страсти в поисках новых и новых открытий. Она старалась двигаться вокруг него, отступая, когда он наступал, возвращаясь назад, когда он вытаскивал, но боялась потерять равновесие. Она попала в восхитительную ловушку между скалой его мощи и твердым столом сзади. Она сигналила ему отчаявшимися глазами. Ей хотелось опуститься на пол, чтобы он овладел ею там. Ей хотелось стать равноправным противником в любовном поединке. Отдавать столько же, сколько получала.

Он снял ее со стола. Его сильные руки держали на весу ее влажное тело, и он все еще находился внутри нее. Ее правая рука провела по гладкой поверхности письменного стола, когда она вверила ему свое равновесие. Она не могла контролировать себя и случайно задела край аккуратной стопки бумаг. «Грезы, что пригрезились мне» рухнули вниз, словно конфетти, они разлетались, обрушивались каскадом, падая на пол.

На секунду ее охватила паника.

Никакая другая вещь не могла остановить любовь. Только это.

Однако он не колебался. Он знал, что делает, и делал это. Медленно, с нежностью он положил свою любовницу на пол, покрытый слоем листов его драгоценной повести. Она ощутила страницы под своим телом. Одна уже загнулась, намокла от ее влаги, смялась. О нет! О да! В его глазах появился вызывающий блеск, маниакальная уверенность в правильном выборе. Он положил ее на покров из своих творений, и его руки заскользили по усеянному бумагами полу по обе стороны от ее торса. Она подняла ноги и обхватила его ими, открывшись шире. Она старалась осмыслить случившееся и сразу же поняла все. Здесь, сейчас она была важней для него, чем его работа. Вчера, завтра этого не было и может не быть. Но сейчас это было так. Значение его символической акции было примечательно ясным. Они занимались любовью на страницах, которые он когда-то любил больше всего на свете.

— О, Питер, — застонала она в ответ, когда он вошел в нее.

— Все в порядке, Криста, — прошептал он ей. — Все в порядке.

— Я не знаю.

Яркой лунной ночью, сидя за боковым столиком в «Ньюс-кафе», сердцевине веселья в Саут-Бич, Роб Санд и в самом деле выглядел так, словно он не знает. Но это не имело ровно никакого значения. Его незнание ровно ничего не меняло. По крайней мере, так думала Лайза Родригес. Никогда еще она не видела его таким красивым. Она наклонилась над столом, чтобы ему стали видны загорелые груди и соски под платьем, и улыбнулась дьявольской улыбкой.

— Роб, поверь мне. Поверь мне. Поверь Стиву Питтсу. Черт возьми, поверь Кристе. Она действительно желает тебе добра. Ты ведь согласишься, что это так. О'кей, Стив кадрит тебя. Я кадрю тебя. Но мы же не опускаем тебя в дерьмо, хотя я полагаю, что ты имеешь право усомниться в наших мотивах. Но Криста, я считаю, что ты можешь доверять мнению Кристы, ведь так?

Лайзе очень трудно было произнести имя другой женщины своими устами, особенно в виде сандвича из пары комплиментов. Но каким-то образом она сумела сделать это. Нужда заставит, когда дьявол правит, что бы это ни значило. К тому же Криста не была соперницей. Криста была далеко, на облаке собственных амбиций, холодная; у нее не было времени на те развлечения, ради которых жила Лайза. Криста была, возможно, второй по красоте девушкой в космосе, но в эмоциональном плане она напоминала какую-то дохлую англичанку. И это вполне устраивало Лайзу.

— Да, я верю Кристе. То есть, тебе тоже, и мистеру Питтсу. Но Криста вроде как… ну, я хочу сказать, как бы чистая.

— А я не чистая, — промурлыкала Лайза.

Роб казался удивленным, сначала и не сообразив, что он сказал.

— О, да. Я уверен, что ты тоже, Лайза, однако Криста действительно все понимает. Когда она говорила со мной насчет моделей, она действительно сочувствовала моим проблемам. И мы говорили часами, обо всем. О моем прошлом, моих надеждах, о Боге.

— Вы? — Лайза уже пожалела, о том хорошем отзыве, которым одарила Кристу. «Никогда не говори хорошо о женщинах» — ее лозунг. И вот теперь она нарушила свое главное правило, и это сразу ей аукнулось.

— О чем еще вы разговаривали? — быстро спросила она.

— Что ты имеешь в виду? — Он потягивал свою порцию кока-колы.

— Как ты думаешь, что я имею в виду? — Губы Родригес, которые только что были приглашением на забавный вечер, теперь казались не более забавными, чем повестка в суд, врученная в ресторане.