Криста обошла вокруг стола, читая имена своих будущих соседей по трапезе.

— Энн Винтур, редактор из «Вога». Для меня. Ее муж, профессор Шеффер. Он детский психиатр в Колумбийском. Для тебя. Мери Уитни. Думаю, для меня. И Роб Санд. Твой. Он аквалангист и теннисный профи, что, как я полагаю, не на миллион миль удалено от рыбаков.

— Так мы сидим друг напротив друга за столом, так? — Питер Стайн улыбался ее игре. Она не боялась его. И это было приятно. И она была очень, очень симпатичной, бойкой, напористой и все-таки чуть-чуть лукавой.

— Только если ты хочешь, чтобы так было. — Она ободряюще улыбнулась. Он стойко выдержал ее взгляд. Не отвел глаза. Большинство не смогли бы справиться с этим. — Так где же я могла видеть эти глаза прежде? — думала Криста.

— Вот и чудесно, — сказала Мери Уитни, появляясь у стола с гладким Стенфордом Вандербилтом на буксире. — Вы уже встретились. Двое моих самых лучших друзей. А теперь тебе нужно показать Питеру, как наслаждаться жизнью, Криста. А тебе, Питер, нужно показать Кристе, как стать немного более милосердной. Она только что довела меня до инфаркта при совершении сделки.

Она уселась, схватила льняную салфетку и энергично потрясла ею.

— Где все? — спросила она, не обращаясь ни к кому конкретно.

— Я думаю, Лайза и Роб все еще осматривают дом, — предположила Криста.

— О, я нашла их. Они приводят себя в порядок.

— Что ты думаешь о своей новой «девочке от Уитни»? — спросила Криста, удивляясь, какого черта Мери имела в виду, сказав «приводят себя в порядок». Ее желудок пару раз перевернулся.

— Я думаю, что у нее ужасающее будущее на теннисном корте.

О, Господи! Конечно же нет! Цел ли контракт?

Мери прочитала ее мысли.

— Не беспокойся, дорогая. Сделка совершена. Однако ты не станешь возражать, если я потребую включения в контракт условий договора на тридцати страницах, а? Ах, вот и Шефферы.

Энн Винтур, холодная, с лицом феи, редакторша журнала «Вог» и паладин в области моды, бочком подошла к столу, ее супруг сел рядом. Питер Шеффер читал «Детскую игру». Он прямо направился к Питеру Стайну.

— А вот, наконец, и дети, — провозгласила Мери Уитни.

Появились Лайза и Роб. Они выглядели не столько вычищенными, сколько вымытыми. Криста бросилась к ним.

— Лайза, ты встретилась с Мери. Как чудесно! Роб, ты хорошо смотрел за моей звездой? — Она произнесла это быстро, прекрасно чувствуя те течения, что бурлили вокруг стола. С другой его стороны Питер Стайн глядел на нее, и она это видела.

— Давайте-ка все присядем и закусим, — предложила Мери Уитни.

Она решительно уселась на место. Все проделали то же самое.

Официанты налетели с шампанским.

— Что за удовольствие, — произнесла Мери Уитни и издала такой мрачный смех, какой никогда еще не звучал за столом.

— Я почувствовал плохие вибрации, — сказал Питер Кристе. Он даже не потрудился понизить голос.

— Да нет, — возразила Криста, сознавая, что цвет ее щек разоблачал ее ложь. — Лайза новая сотрудница в моем модельном агентстве, и мы собираемся работать для Мери Уитни. Все просто восхитительно.

Вот это было правдой.

Он поглядел на нее. Его брови выгнулись другой.

— Звучит ужасающе, — сказал он с намеком на улыбку.

— Да-а, о'кей, действительно. — Криста тоже улыбнулась. Он был востер, как нож. Мало что ускользает мимо него незамеченным. Интересно, отчего? Благодаря его писательскому таланту или его собственной натуре?

— Что ужасающе? — рявкнула Мери Уитни.

— Работать на тебя, как мне кажется, — ответил Питер, абсолютно не смущенный агрессивностью в голосе хозяйки. Криста снова поглядела на него. Он не был запуганным человеком. Он сам привык пугать. Она всегда предпочитала мужчин с мягкой душой. Но ведь никакие законы не запрещают менять свои вкусы.

— Да что ты вообще об этом знаешь, Питер? Ты ведь за всю свою жизнь никогда ни на кого не работал.

Его хладнокровный ответ не замедлил себя ждать.

— Ты ведь тоже не работала, Мери.

— Нет, и слава Богу, — согласилась Мери. — Работа это проклятье мыслящих классов. Она слишком ценная, чтобы тратить ее на кого-либо еще.

Она рассмеялась, чтобы показать, что они не ссорились.

— Вот уж и не собираюсь работать ни на кого, — заявила Лайза Родригес.

— Ну уж, если ты делаешь обложку «Вога», то ты работаешь на Энн, — прозвучал зуавский голос Стенфорда Вандербилта.

Энн Винтур, одержимая культом всего изящного в искусстве, уставилась в пространство.

— Что касается меня, — сказала Лайза, — то я все делаю только для самой себя.

— Ты не права, — внезапно вмешался Роб. — Мы должны делать все для Бога.

За столом воцарилось неловкое молчание.

— Ну, для меня было большим удовольствием созерцать, как ты работал во славу Его сегодня вечером, — проговорил ледяной голос Мери Уитни.

— Бог создал природу, — парировала Лайза, широко улыбаясь. Она с силой сжала ноги под столом. Глубоко внутри нее продолжало жить эхо недавнего.

— А дьявол искушает людей, — сказал Роб Санд. Его лицо казалось пораженным ударом. На тарелке перед ним лежала нетронутая икра. Все тело излучало отчаяние.

Кристе хотелось подняться, обнять его за плечи и успокоить. Здесь он был словно кит на мелководье, голос простоты и порядочности изощренных софистов, и сколько бы он ни молился, в этой компании молитва не действовала. Он заставил ее почувствовать к нему материнские чувства — теплоту, желание защитить, глубокую озабоченность. Что бы там ни произошло, сейчас он подвергался наказанию. Криста готова была держать какое угодно пари, что ему не за что было стыдиться.

— Ах, — сказал Питер. — Манихейская ересь. Как редко в наши дни можно ее услышать, когда дьявол так устарел, а его место заняли душевные болезни.

— Но ведь это так, — сказала Криста. — Манихеи верили, что Бог и дьявол независимые друг от друга и не связанные между собой силы. Они не согласились бы со взглядом Роба, что Бог создал дьявола, чтобы искушать людей.

— Что? — переспросил Питер Стайн. Его рот хотя и не открылся от изумления, однако неоновый знак на его лбу сказал, что он был близок к этому.

— Ты абсолютно права, Криста, — сказал профессор Шеффер. — Манихеи развивали идеи Зороастра. Их дьявол равновелик Богу, а не Божье творение.

— Какая ты умная, что ты знаешь такие вещи, — сказал Питер Стайн Кристе. Он говорил это как комплимент. Это было умно. Он был изумлен, что такая красивая женщина, как Криста, может обладать подобной информацией. К несчастью, покровительственный ход его мыслей не был спрятан в тоне его слов.

— Я научилась читать еще ребенком, — парировала она. — И теперь могу это делать, даже не шевеля губами.

Криста ничего не могла с собой поделать. Это вырвалось у нее помимо воли. Он понял ее слабую насмешку. Он ведь не сделал это специально, но это едва ли что-то могло изменить. Ее психическая кровь была пролита. Она остро ощущала, что была ниже него по интеллекту. И теперь, ненамеренно, он дал ей понять, что тоже так считает. Как же это так, недалекая блондинка и вдруг знакома с религиозной философией — вот какая мысль пробежала у него в мозгу. Его слова дали ей это почувствовать. Ладно, черт побери, она не училась в колледже, но это еще не означает, что ей не позволено знать самые разные вещи. Сарказм ее ответной акции повис в воздухе.

Лицо Питера зарегистрировало выговор, и его реакция оказалась молниеносной. Он неправильно воспринимал Кристу Кенвуд. Оказывается она была просто хитрой, обидчивой наблюдательницей, которая скользила по жизни благодаря своей сексуальной привлекательности, и в ту миллисекунду, когда люди останавливались, восхищенные ею, она становилась гадкой. О'кей, его реплика могла показаться крайне покровительственной, но ведь это вышло случайно, он не хотел этого. Он намеревался сказать комплимент. Знание гаек и болтов манихейской ереси было-таки уделом умных людей. Люди, которые заправляли модельными агентствами, экс-модели, бывшие актрисы, по своей занятости не могли разбираться в этом. Отсюда и его замечание. Если оно случайно и прозвучало высокомерно, то она теперь была намеренно грубой. Откуда он мог знать, что энергичная корова, сдающая напрокат девушек в глянцевитые журналы, по счастливому совпадению имела еще и высокие баллы по философии. Это едва ли делало из нее Эйнштейна. И действительно, она скорей всего ухватила эту информацию в «Ридерс Дайджест», сидя на унитазе. Это, вероятно, единственное время за весь день, когда она не так погружена в свои поверхностные дела.