И эта особенность была показана куда острее, чем кому-то хотелось бы. В том числе и потому, что в описанных эпизодах шла прямая перекличка с боярской вольницей XVI века. И прочими бедами, разрывающими Русь изнутри.

Царь читал.

И не понимал.

Андрей же должен претендовать на его престол.

Ему много кто об этом шептал.

И такая книга…

Как так-то?

Ему было больно, стыдно, обидно и ужасно неловко. Ведь эту книгу Андрей напечатал таким приличным тиражом не для подарка Царю. Как Государю уже доложили – она в виде подарков уже рассылалась по Руси и Литве. И даже в иные сопредельные земли.

– Неужели он все это делал от чистого сердца? – крутилась в голове у Ивана мысль. Страшная и жалящая его уязвленное самолюбие как оса…

1560 год, 3 августа, Москва

Иоанн Васильевич сидел бледный на скамейке рядом с супругой. Держал ее за вялую руку и с ужасом смотрел куда-то в пустоту перед собой.

Сын умер.

Малыш еще совсем.

Простудился и все. Прибрала лихоманка. Так случалось.

Супруга же, что выхаживала ребенка, тоже слегла. И, судя по всему, больна оказалась тем же. Страшный кашель, поначалу сухой, а потом уже с мокротой. Жар. Вялость. Головная боль. Хрипы при дыхании.

– Чахотка, – со скорбным лицом говорили лекари.

Они и сына не сумели вылечить, и теперь разводили руки относительно жены.

А она умирала.

Он в этом не сомневался.

Никто в этом не сомневался.

Все тоже самое, что и с сыном. Так же.

– Я проклят… – тихо прошептал он. – Проклят… Боже?! За что?!

– Милый… – едва слышно прошептала Анастасия.

– Что родная?

– Я умираю и хочу попросить тебя об одной просьбе. Только об одной.

– Слушаю! Все что угодно! – вспыхнул Государь, подавшись вперед.

– Не ругайся с Андреем. Он единственный, кто хочет тебе добра…

– Опять ты об этом… – отмахнулся Иоанн Васильевич.

– Это моя последняя просьба.

– Дался он тебе?

– Без него сгинешь. Али не видишь, как бояре себя ведут?

– Вижу…

– От него новости есть какие? Чем там все с Сигизмундом закончилось?

– Он посла прислал. Вроде как принудил Сигизмунда к миру. И просит меня на подписание приехать в Смоленск. Сюда не идет. Долго. Хочет сразу после подписания по Днепру в Черное море и в Царьград.

– Так и езжай!

– Куда я поеду?! И тебя оставлю?!

– Я руки на себя наложу, если не поедешь, – довольно жестко произнесла Анастасия. – Я все равно умираю. А тебе жить. И дочке нашей жить.

– Дочка…

В этом варианте реальности шестым ребенком Анастасия родила не сына Федора, а дочку – Феодору. Которая, к тому же, не отличалась никакими внешними уродствами, вроде сильной асимметрии лица.

Анна, Мария, Дмитрий, Иван, Евдокия… все эти дети смогли прожить совсем немного. Все преставились в младенчестве. И вот – Иван умер. Отмучился. Ибо смерть его легкой не назовешь.

Осталась лишь Феодора. Дочка. Которой только-только стукнуло три годика от рождения.

Иоанн Васильевич обреченно покачал головой, повторяя раз за разом одно слово:

– Дочка…

Больше у него никого не оставалось. Двоюродный брат погиб во время того мятежа, что Андрей подавлял. Жена – вон, доходит. Сколько еще продержится? Неделю? Детей иных нет. Преставились.

– Один… совсем один… – тихо добавил Царь, прекратив причитать о дочери.

– Соберись! – хрипло произнесла Анастасия, вяло сжав его руку. – Ты еще жив. И здоров. И наша дочь тоже.

– Я проклят…

– Да что ты такое говоришь?

– Ты и сама знаешь… Ты… наши дети… я всех подвел…

– Ты никого не подводил!

– Я должен был принять постриг. Уйти в пустынь. Вымолить прощение. Но я возгордился. Власти возжелал. А когда мне протянул руку помощи единственный человек, который мог мне помочь, отвернулся от него.

– Ты все еще можешь исправить.

– Как? Как исправить? Ты ведь умираешь…

– Ты не так стар. Еще и тридцати лет нет[14]. Возьмешь себе новую жену. И она родит тебе здоровых сыновей.

Иоанн Васильевич промолчал.

Ему безумно не хотелось обсуждать эти вопросы. Во всяком случае не сейчас и не с умирающей супругой. Это было больно и стыдно. А она говорила. Продолжала говорить. Успокаивать его. Убеждать, что все наладится и с ее смертью жизнь не закончится. Его жизнь.

Он же не слушал.

Наконец, не выдержав этих причитаний он оставил Анастасию и вышел из комнаты. К тому же там было душно. От чего он весь немало вспотел и испытывал сильный дискомфорт.

Глянул на слугу.

Тот мялся.

– Что?

– Государь, ты просил напомнить. Там купчишки, что ты уже пару месяцев в ожидании держишь, прибыли по твоему приказу и ждут.

– Давно ждут?

– С самого утра.

Царь скосился на небо. Солнце близилось к закату.

– Трапезничали?

– Нет. Тебя ждут. Боятся пропустить.

– Ладно… – несколько раздраженно произнес Иоанн Васильевич. Скосился на дверь, что вела в опочивальню умирающей супруги, и решительным шагом направился к Грановитую палату. Приказав туда звать купцов.

Пришлось, правда, задержаться на полпути.

Царь он или не Царь?

А значит одеться требовалось подобающе для официального приема. Чай не дружок зашел перед сном поболтать. Если группа купцов так рвется на прием, значит дело важное.

– Просители, – пояснял не раз один из бояр, что был направлен Государем их проведать, да выяснить, чего надо. Причем говаривал он это с пренебрежением. Отчего Иоанн Васильевич делал нужные выводы и не сильно рвался с ними общаться. Не до того.

Теперь же руки дошли.

– Что вам надобно? – прервав он их велеречивые вступительные слова. Оборвав буквально на полуслове. То ли его Андрей покусал, то ли еще что случилось. Но на Руси только молодой Палеолог позволял себе такое общение. Сразу к делу.

У Иоанна Васильевича не было настроения участвовать во всем этом ритуальным цирке от и до. Думки и переживания о супруге терзали. Хотелось скорее к ней вернуться. Ибо, выйдя, оставив ее, он почувствовал вину. Вот и решил от всей этой мишуры отмахнуться.

Да и чего ради ее держаться?

Проклят же.

Дети вымерли, окромя малой дочки. Но протянет ли она еще хотя бы пару лет – вопрос. Жена умирает. Родичи ближайшие вымерли.

Все прахом пошло.

Дом Рюриковичей московских пресекался. А иные настолько измельчали, что и не хотелось даже думать об их воцарении. Так что чего теперь рядиться?..

– Государь наш, – осторожно произнес Аникей Строганов, – три года назад я испрашивал у тебя повеление земли по Каме-реке заселять.

– Помню. Заселил?

– Из-за уральского камня тати ходят. Каждый год поселения жгут, а людей в полон уводят. Тех, кого не побьют. Сам дважды лишь чудом уходил. Стрелами они секли люто.

– И что ты от меня хочешь?

– Земли там полны даров. И соль есть, и прочие богатства. Да только без помощи твоей – не удержать те владения. Тати уж больно сильны. Сказывают, будто они из княжеской дружины хана Сибирского.

– Хочешь, чтобы я воинство свое послал против хана? – нахмурился Иоанн Васильевич. – Али не ведаешь, что я войну тяжелую веду. И с Литвой, и с Ливонией, и со Швецией. Да еще и хан Крымский угрожает набегом.

– Слышали мы, что Белый волк ту войну утихомирит…

– От кого же?

– Народ о том молвит.

– Народ значит… И все? Али гадал?

– Был грех, – честно произнес Аникей. – Пошел к ведунье. И просил ее помочь, погадать. Но о том я честно признался на исповеди и исправно наложенную на меня епитимью исполняю.

– Она тоже говорила, что Андрей Прохорович войну прекратит?

– Она путано говорила.

– Что же?

– Да я сам не разобрал. Но то, что Литва уступит тебе и война с ней скоро закончится самым благополучным образом – точно. Посему я и решился со своими товарищами прибыть к тебе, да попросить защиту. Остроги срубить малые и стрельцов али поместных туда поставить. Немного. Только там, где тати чаще всего эти ходят. Чтобы не дать им шастать и разорениями заниматься.