Но, полагаю, Преподобный ограничится тактильными ощущениями. Пила, кажется, этих мартышек в упор не видит. А я не выношу пошлых и прокуренных баб, от которых несёт пивом. Усмехаюсь про себя — Стасу сегодня повезло! Кажется, он это понимает и с радостью принимает, поскольку выбор у него невелик. Мужику уже полтинник, да и рожей он не вышел. Почему-то в его семье вообще симпатичных не случилось. А девчонки, если умыть, то и ничего…

Уже задохнувшийся в сигаретном дыму, я достаю из кармана пачку сигарет и закуриваю. Когда сам дымишь — не так тошно.

— Опаньки! — громко удивляется Толян. — Что за дела? Сынок, ты же не куришь!

В ответ я неопределённо пожимаю плечами. А Толян громко и неодобрительно цокает языком, будто не жмёт сейчас левых тёлок, а на облаке сидит, весь такой непорочный.

— А курить — тоже грех? — хихикает рыжая.

— Грех, дочь моя…

Толян ударился в проповедь, а я со злостью затушил окурок. Ни хрена не спасает… С курением я завязал сразу после армии. Развязывать и в мыслях не было… до минувшей субботы. Лялька… маленькая с-с… Такая красивая и трогательная… И такая же взбалмошная дрянь. Смотрел на неё, а душу терзала схватка одинаково острых и ярких желаний… потребностей — защитить и удавить…

Взрыв смеха за столом выдёргивает меня из ненужных воспоминаний, и я заставляю себя прислушаться.

— А вот ещё один в тему:

Приходит девушка в церковь на исповедь.

Священник говорит:

— Рассказывай, грешна ли?

— Святой отец, я — б***

— О, это ужасный грех, дочь моя!

— Святой отец, Вы не дослушали! Я, б***, курю…

Смех девчонок особенно раздражает — развязный, ненастоящий… И совершенно некстати в памяти звучит Лялькин смех. Когда-то мне очень нравилось её веселить…

Да — совершенно некстати… Третью ночь мне снится, чертовка, — выпрыгивает из разбитой машины, глаза горят, волосы развеваются… и кричит звонко, отчаянно: «Теперь не в порядке!»…

Вот и мозги у меня теперь не в порядке!..

Желание покинуть неуютный «Лысый питон» становится навязчивым. Я единственный в нашей компании ничего не пью и не ем. Хотя голоден зверски. И если желудок меня сдаст и не вовремя зарычит, перед Стасом будет неудобно. Он — отличный мужик, но здешняя кухня вызывает у меня тошноту. А с алкоголем я, скажем так, не в ладу. Во-первых, я едва ли не живу за рулём, а во-вторых…

Зелёный змий пробирается в самые наглухо задраенные отсеки моей памяти и вытягивает воспоминания, способные взорвать мой мозг и в очередной раз разрушить щиты, возведённые долгими молитвами… Разбить ту хрупкую грань, за которой — чёрная пропасть.

— Тёмный, — голос, глухой и охрипший, кажется незнакомым, пока я не встречаюсь взглядом с его обладателем.

Пила. Я даже забыл, что он умеет говорить.

По всей видимости, не я один об этом забыл. Толян запнулся на полуслове и вытаращился на нашего мрачного патологоанатома с таким недоумением, словно заговорила каменная статуя. А девчонки сильно оживились. Хотя, куда уж живее.

— Разговор есть, — прохрипел Пила. — Выйдем?

Его голос прозвучал угрожающе и, я бы сказал, угнетающе. Однако никаких причин опасаться этого странного мужика у меня нет. Я молча кивнул, встал из-за стола и первым направился к выходу.

— У вас такой сексуальный голос, — услышал за спиной и усмехнулся.

Понятно, что это адресовано Пиле. Сексуально-замогильный — во! — самое оно. А девчонки — экстремалки!

— Тёмный, ты, никак, одумался? — щерится Сухой, когда я прохожу мимо. — Правильно, с властью надо…

Он затыкается, глядя мне за спину, из чего я делаю вывод, что Пила не отстаёт. Причём голоса на мгновение стихли за каждым столиком. Хотел бы я так действовать на окружающих. Меня грызёт желание оглянуться на Пилу и увидеть, какими взглядами смотрят ему вслед, но я с невозмутимым видом покидаю прокуренный «Питон» и с облегчением вдыхаю разогретый воздух улицы. И только здесь оглядываюсь. Пила выходит следом и молча кивает в сторону. Мы отходим от двери к ограждению высокого крыльца.

Пила заметно выше меня, широкоплечий и худощавый. Но, глядя на его ладони, кажется, что он без труда погнёт рельсу. Несмотря на жару его руки спрятаны под длинным рукавом, но рисунки тату выползают на неприкрытые кисти рук и шею над горловиной тонкого чёрного свитера. По своей природе я не любопытен, но парень напротив оброс такими мрачными тайнами, что невольно интригует. На вид Пиле не больше тридцати, так что да — вполне себе парень.

Он немного нервным жестом проводит широкой пятернёй по коротко остриженным тёмным волосам, задевая лоб, и хмурится ещё сильнее. Но по-прежнему продолжает молчать. Я тоже никуда не тороплюсь, но, чтобы занять себя хоть чем-то, закуриваю.

— Угостишь? — Пила кивает на пачку в моих руках.

Курим. Я не большой любитель потрепаться и с уважением отношусь к серьёзным и немногословным людям. К слову, в серьёзности Пилы я даже не сомневаюсь. Но этот парень нагнал столько туману, что начинает меня нервировать своей затянувшейся немотой. Складывается ощущение, что он меня выманил, чтобы отвлечь. От чего только? Может, там уже Анатолия замочили?

— Борис, ты, кажется, поговорить хотел?

— Я Богдан, — спокойно поясняет тот, кого я целый год считал Борисом. Да и не только я…

— Бывает… — демонстрировать своё удивление, а тем более смущение, я и не думаю.

Курим…

Ну, вот и… поговорили. Я бы даже сказал — продуктивно. Теперь мне известно его настоящее имя и остаётся надеяться, что это не та страшная тайна, за которую платят жизнью. На языке вертится несвойственный мне сарказм типа «Очень приятно было пообщаться», но поскольку язвить — это не моё, я молча отлепляюсь от металлического ограждения и киваю на дверь.

— Я обратно.

— Погоди, Роман… — Наверное, в моём взгляде сквозит удивление, потому что Пила переспрашивает: — Ты ведь Роман?

Не могу сдержать короткий смешок. Послушал бы кто-нибудь наш диалог со стороны.

— Роман, — я соглашаюсь и на суровом лице Пилы мелькает подобие улыбки.

Он даже так умеет — ещё одно открытие.

— Тачку мою не глянешь? — Звучит неожиданно грубо, но, скорее, потому, что этому человеку несвойственно о чём-либо просить.

Следующие слова уже как оправдание:

— Я сам не шарю, но консультировался в трёх местах… Короче… — Пила вдруг замолкает и смотрит на меня враждебно. Ждёт какого-то стёба?

— Могу сегодня, — не тяну с ответом, а он, кажется, даже выдохнул с облегчением.

— Отлично, — говорит, но тут же спохватывается. — А завтра? Я сегодня не могу за руль, — проводит пальцами по шее, поясняя этим, что бухал.

— Значит, завтра, — легко соглашаюсь, хотя в боксе меня ждёт куда более интересный пациент, чем допотопный динозавр Пилы.

Но отчего-то я точно знаю — откажу сейчас, и этот парень больше ни о чём не попросит. Да он и не умеет просить.

Мы обмениваемся контактами и, прежде чем вернуться в «Питон», Богдан-Пила протягивает мне ладонь для крепкого рукопожатия.

— Ой, а мы уж думали, что вы нас бро-осили, — картинно хнычет рыжая и громко икает. Похоже, она изрядно набралась.

Стаса за столом уже нет, а Толян смотрит на меня вопросительно и настороженно, но я быстро успокаиваю его весёлым:

— Соскучился, Ваше Преподобие?

— Роман, а ты чем занимаешься? — кокетничает блондинка, пока рыжая продолжает икать.

— Пью, — салютую ей бутылкой минералки.

— А работаешь где?

— Полы в храме мою после прихожан, — можно сказать и не вру, потому что и этим иногда приходится заниматься.

— Чо, серьёзно? — разочарованно спрашивает девчонка, а рыжая шумно выпускает задержанный воздух и закашливается.

«Рыжим сегодня больше не наливать», — думаю я, переводя взгляд на осоловевшего Толяна, к слову, тоже очень рыжего.

— А тебя как зовут? — блондинка ложится грудью на стол, заглядывая в лицо Богдана.