Моя Ева проросла во мне цепко. И… уже давно. Кажется, я только сейчас это понял. Только сейчас… чтобы лишить себя надежды на то, что пройдёт, переболит или станет немного легче. Но я не хочу, чтобы стало легче.

— Прости, — повторяет Янка и всхлипывает.

Ползёт к моему незащищённому паху, а там… Там полный штиль. Я рад, что мой «братишка» со мной солидарен. Мы, тропические пчёлы, запустив однажды свой хобот в чистый нектар, редко возвращаемся к суррогату.

Я отстраняюсь от протянутых рук и делаю воду ещё горячее. Янка не боится промокнуть, она приближается и что-то бормочет, умоляет и плачет. Я не слушаю и отворачиваюсь. Делаю воду невыносимо горячей, чтобы выжечь из себя эту мерзость, в которой так сильно увяз. Жаль, горячей водой не очистить душу.

Я пытаюсь абстрагироваться от назойливых объятий, от ногтей, скребущих по спине и ягодицам, от прикосновения к коже чужих губ. Упираюсь ладонями в стену, потемневшую от времени и грязи, и жду, когда стихнет за спиной жалобный скулёж. Когда я останусь один и, наконец, отмоюсь.

— Тёмный, я уж думал, что тебя в сливное отверстие засосало, — весело приветствует меня Анатолий, который, несмотря на поздний час, до сих пор торчит в общаге.

— Толян, а тебя супруга не потеряла?

Ноги меня держат хреново и, поправ закон гостеприимства, я заваливаюсь на диван.

— Ты неблагодарный мальчишка! — нарочито сурово высказывает друг. — Я тут твою задницу спасал, между прочим.

— И как — удачно? Она теперь в безопасности?

— А то! Я этим отсталым баранам отлично разъяснил последствия. Теперь этот подбитый опер знает, что составленное Менделем заявление в прокуратуру долбанет не только по нему, но и по следаку за притянутое за уши обвинение. Ну и плюс — твои побои. Не понимаю только, чем эти идиоты думали? Надеялись, что за тебя вообще никто не впряжётся?

— Похоже на то, — бросаю раздражённо.

Мусолить снова эту тему желания не было, тогда как спать хотелось невыносимо.

— Но я оставил твоим врагам сахарную кость! — радостно и гордо объявляет мой преподобный друг. — Я им посоветовал попытаться заявить на Евлалию за нападение. Представляешь, какую Баев им устроит встряску? И жизнь их уже никогда не будет скучной.

От вновь закипающей злости сон с меня слетел мгновенно, но Анатолий заржал, выставляя вперёд ладони.

— Спокойно, мальчик! Никто не тронет твою Еву. Я им пояснил и эти последствия. Вот как знал, что ты будешь против. Ты мне, кстати, так и не поведал, чем так распалил малышку, что она едва не покалечила противника вдвое больше себя. Хотя последствия ещё неизвестны — мож, Натаха и оглохла от лихой подачи.

— Ты, Толян, не православный священник, ты — дьявольский змей-интриган. Как тебя только церковь терпит?

— Не учи меня жизни, салага!

Мой не ко времени развеселившийся друг ещё долго развлекал меня подробностями своей душеспасительной беседы с соседями. Я уже не слушал и, уплывая в долгожданный лечебный сон, думал о том, что больше не ощущаю себя дома. Здесь меня уже ничто не держит, но нестерпимо манит туда, где захочется встречать каждое новое завтра. Куда я так хотел бы привезти свою девочку, не боясь оскорбить и испачкать. Там она непременно захочет меня простить.

— Тёмный, ты спишь? — прорывается сквозь сон смутно знакомый голос. — Слышь, Тёмный, разговор есть.

Не без труда размыкаю тяжёлые сонные веки и с удивлением отмечаю, что уже утро. Фокусирую взгляд на нарушителе моего сна. Хозяин знакомого голоса — это Пила, и я вспоминаю, что когда предложил ему здесь пожить, то рассчитывал на немногословного квартиранта.

— А позднее никак? — хриплю я, надеясь ещё немного поспать.

— Позднее, Роман, ты меня не разбудишь, а я предостеречь тебя хотел насчёт Тимура Баева. Ты хорошо его знаешь?

Хорошо ли я знаю Тимура Баева? Если бы Пила спросил меня, как я отношусь к Баеву, мне было бы гораздо легче ответить на вопрос. Но что я о нём знаю? Владелец крупной топливной компании, соучредитель винодельни в Краснодарском крае, а возможно, уже и нескольких. Опасный и мутный тип, обожающий свою дочь и удививший меня когда-то бережным отношением к моей маме. Тогда я подумал, что внешность обманчива. Однако всё время, что мы прожили под одной крышей, я не переставал ждать подвоха. И я его дождался. За честь узнать этого зверя поближе мне пришлось заплатить слишком высокую цену.

Я взглянул на Пилу и пожал плечами.

— Мне не так много о нём известно. А тебе?

— Но ты ведь встречаешься с его дочерью? — Пила проигнорировал мой вопрос.

— Встречался. Несколько раз, — говорить с кем-либо о Еве мне не хотелось. — Ты, кажется, предостеречь меня собирался?

Пила уставился сквозь меня задумчивым немигающим взглядом, и я понял, что разговор предстоит долгий и, похоже, парню нужно время, чтобы собраться с мыслями. Надеюсь, он не до вечера ушёл в себя. Я со вздохом покинул диван, заправил кофемашину и вышел из комнаты.

Вернувшись после освежающего душа, Пилу я обнаружил на том же месте. Увидев меня, он одним глотком допил мой кофе и решительно заявил:

— Тёмный, если не хочешь огрести неподъёмных проблем, тебе лучше держаться подальше от дочери Баева.

— Пила, а давай я как-нибудь сам решу, что для меня лучше, — рявкаю в ответ и снова заправляю кофемашину.

Ещё один доброжелатель! Не знал бы, что он нищий, как церковная мышь, решил бы, что его Баев ко мне подослал. Но Пила не обратил внимание на мой резкий тон и продолжил:

— Я уверен, что проблемы у тебя в сервисе начались неслучайно. И не сомневайся — этим всё не закончится.

У меня были, конечно, предположения, что Баев приложил свою руку, но отмёл я их сразу. Это же надо совсем не разбираться в людях. А хотя, как показала практика, я в них и не разбираюсь.

— Богдан, хорош пургу гнать. Конкретика есть?

— Баев опасен и никогда не отдаст своё. Но, будь уверен, он легко заберёт твоё.

— Очень информативно. Только мне ни хрена от него не надо, а ему у меня взять… больше нечего.

— Ты уже потерял работу, если не забыл, — напомнил Пила и, потерев огромной пятернёй лоб, тихо и мрачно добавил: — У меня он забрал всё.

— И много было? — вырвалось непроизвольно, и я уточнил: — Насколько я знаю Баева, он не Робин Гуд, конечно, но и не сука.

Сказал и поморщился — будто выгораживаю его. А я ведь тоже долгое время думал, что Баев забрал у меня всё. Но что имеет в виду Пила? Я слышал, что парень раньше не бедствовал, но представить, что его обобрал Баев…

— Он забрал мою женщину, — прохрипел Пила и посмотрел на меня так, словно это я покусился на его даму.

Прямо вот так взял и забрал? А она позволила себя забрать? Или… Я никогда не обладал слишком развитым воображением, но неожиданное и такое странное заявление живо нарисовало перед мысленным взором — пока огромный Пила препарирует очередной труп, за его спиной невысокий худощавый Баев стягивает с прозекторского стола женщину, ожидающую своей очереди. Полный трэш!

— Богдан, это серьёзное обвинение и… необычное. Извини за вопрос, но твоя женщина… она совсем не сопротивлялась, когда её забирали?

Непонятно, каким образом мой уточняющий вопрос стал детонатором для взрыва откровений. Не любитель чужих тайн, я всё же не посмел прервать Пилу. Тем более, мне показалось, что я единственный, кому он решил довериться. Оно мне и не надо вовсе, но… Но я терпеливо слушал.

С красноречием у Пилы было хуже, чем у меня с воображением. Похоже, молчаливые пациенты совсем отучили парня общаться. Но спустя два часа, с перерывом на сытный завтрак, для меня перестала быть тайной невесёлая история моего квартиранта.

Покорять столицу Богдан прилетел из Ухты, где остались пожилые родители и три старшие сестры, уже давно имеющие собственные семьи. Окончивший московский мед с отличием, Богдан продолжил углублённое обучение по специальности, совмещая учёбу с подработками. На жизнь парню хватало, но денег, как известно, много не бывает.