– Нет, вы не пройдете. Ваша болтовня не имеет значения. Нет пропуска, нет и входа; таковы мои инструкции. А особенно это относится к малолеткам и говорящим бочонкам.

Охранник был невысоким человеком, а рост Джеффа достигал почти ста восьмидесяти сантиметров, хотя ему не так давно исполнилось четырнадцать лет.

– Разве я похож на малолетку? – тихо спросил он, взглянув на охранника сверху вниз. – Я кадет Космической Академии, и я исполняю роль в пьесе, где играет мой брат Фарго и его невеста Олбани Джонс, лейтенант полиции и единственная дочь мэра Манхэттена. Боюсь, если вы не пропустите меня сию же минуту, то у вас будут неприятности.

– В самом деле? Что ж, вот идет мэр Джонс. Поговори с ним, малолетка!

Крупный мужчина в сером костюме-тройке вышел из служебного аэрокара у подножия широкой лестницы, ведущей к парадному входу музея Метрополитен, принадлежащего свободной территории Манхэттен (которая ныне являлась частью Земной Федерации).

Голову мэра Лео Джонса украшала грива соломенно-песчаных волос, делавшая его похожим на добродушного, но весьма решительного льва. Он грузно поднялся по лестнице и похлопал Джеффа по плечу.

– Что случилось, старина? Почему ты околачиваешься здесь и заставляешь ждать Марию-Антуанетту?

Охранник сглотнул и отступил в сторону.

– Никаких проблем, мистер мэр, – сказал Джефф. – Я немного опоздал и как раз собирался предъявить свой пропуск.

– Забудь об этом, – проворчал мэр. – Ты идешь со мной.

Норби помахал сторожу и горделиво прошел в вестибюль. Он шагал по египетскому крылу музея с таким видом, словно здание было его собственностью, в то время как Джефф и мэр следовали за ним более медленным шагом.

Несмотря на свои четыре глаза, Норби набрал слишком большую скорость и не успел убраться с дороги, с ходу налетев на режиссершу голографического телевидения, заведовавшую съемками.

– Уф! – произнесла режиссерша, крупная женщина довольно грозного вида. Она потерла ушибленное колено и сурово посмотрела на Джеффа.

– Джефферсон! – сказала она. – Ты опоздал и опять оставил без присмотра своего так называемого обучающего робота. Он представляет огромную угрозу для общественной безопасности! Ты отдаешь себе отчет, что шоу будет транслироваться в живом эфире? Мы обязаны начать вовремя, – она взглянула на свои часы. – Сейчас же надевай свой костюм и накладывай грим!

– Извините, – пробормотал Джефф. – Буду так быстро, как только смогу.

Он утащил Норби в гримерную, где уже сидел Фарго, неотразимо элегантный в своем парике и безупречно сидевшем костюме. Пожалуй, костюм сидел даже слишком безупречно: он так плотно прилегал к телу, что Фарго был не в состоянии сесть и даже, возможно, двигаться.

– Чего задерживаешься? – коротко бросил Фарго вместо приветствия и тут же отвернулся, собираясь продолжить спор с куратором исторического отдела музея – худым, нервным мужчиной.

– Как я смогу завязать эти несчастные ленты у нее на шее, если на мне будут тесные перчатки? Я же почти не в состоянии пошевелить пальцами!

Куратор вздохнул.

– Это распоряжение режиссера. Она настаивает на абсолютной аутентичности костюмов, хотя это нелепо, поскольку вся пьеса – чистейшая выдумка. Скорее всего Мария-Антуанетта никогда не надевала ожерелье, а если и надевала, то не оставляла его себе. Несмотря на свою ветреность и опрометчивость, она все-таки была разумной женщиной. Совершенно ясно, что в романе Александра Дюма нет исторической правды…

– У меня нет времени размышлять об исторических соответствиях, – нетерпеливо перебил Фарго. – Мне нужна практическая помощь. Не могли бы вы прикрепить к ожерелью обычную застежку, чтобы я мог соединить ленты, щелкнуть разок и покончить с этим делом? Мне никогда не удастся завязать эти скользкие ленты в нормальный узел, пока я ношу перчатки.

Куратор попятился с испуганным видом.

– Застежка на ожерелье королевы? Мы выставим себя на посмешище! Не забывайте о цели этой постановки: представить на суд общественности ценное приобретение музея.

– Но это не оригинал, – возразил Фарго. – Насколько мне известно, оригинала больше не существует. Это всего лишь копия.

– Так или иначе, это точная копия, имеющая огромную историческую ценность, – парировал куратор. – Так что выдумки здесь неуместны. Разве вы не видели ожерелье? Это открытый металлический нагрудник, украшенный бриллиантами, вернее, искусственными бриллиантами. К «ушкам» с обеих сторон прикреплены ленты, завязывающиеся вокруг шеи. Так оно устроено, и в таком виде оно должно быть показано.

– Чушь! – фыркнул Фарго.

– Ничего подобного, – отрезал куратор. – Чушь – это высокая женщина-полицейская, играющая низенькую Марию-Антуанетту, и костлявый парень вроде вас, играющий толстого Людовика XVI. Вот это – настоящая чушь!

Куратор вышел из комнаты, хлопнув дверью. Фарго пожал плечами и безнадежно посмотрел на Джеффа.

– Такая шумиха вокруг одной несчастной постановки для рекламной кампании! Ты бы видел, как они охраняют это ожерелье – словно кому-то придет в голову украсть вещь, имеющую лишь историческую ценность.

Джефф уже облачился в свой костюм и пытался не чихать, пока молодая гримерша пудрила его лицо и наносила тушь на ресницы.

Норби испустил скрежещущий металлический звук: так он хихикал.

– Вы оба глупо выглядите в сатине и кружевах. Может быть, вам лучше сыграть в пьесе о французской революции, чем изображать эту дурацкую сцену? Почитайте Диккенса…

– Норби, не доставляй нам лишних хлопот, – попросил Фарго. – Музей хочет рекламировать ожерелье, а не копию гильотины.

– Но все знают, что эта копия – лишь подделка, изготовленная ювелирами Бемером и Боссанжем. Настоящее бриллиантовое ожерелье было украдено, разобрано на части и продано в виде отдельных камней. Ожерелья больше не существует, так зачем носиться с его копией?

– Люди сентиментально относятся к своей истории, – объяснил Джефф, стараясь приспособить на голове парик, который был ему мал. – Эта копия – единственное материальное напоминание об ожерелье королевы, и она тоже имеет романтическую историю. Она нашлась в сундуке одной семьи, чьи предки эмигрировали сначала в Англию, а потом в Соединенные Штаты. Сначала все долго определяли его подлинность, а потом начались споры между музеями за право приобретения реликвии. Победа музея Метрополитен – большое достижение для Манхэттена.

– Скорее всего, оно не стоит тех денег, которые за него заплатили, – заявил Норби. – Оно темное и некрасивое. Металл оправы – не серебро, как в настоящем ожерелье, а бриллианты тусклые. Нет, сцена обезглавливания Марии-Антуанетты смотрелась бы гораздо лучше…

– Только не моей Марии-Антуанетты, – Фарго энергично покачал головой, в результате чего его напудренный тяжелый парик упал с головы и приземлился под ноги режиссерше, которая только что вошла в гримерную.

– Надень обратно! – рявкнула она (впрочем, это было ее естественным тоном). – Мы готовы к съемкам. Ожерелье будет вынуто из сейфа, как только актеры соберутся за сценой.

– Не будете ли вы любезны поднять парик? – вежливо попросил Фарго. – Я не могу наклоняться в этом дурацком костюме.

Джефф быстро поднял парик, прежде чем режиссерша успела обидеться.

– Должна сказать, ты просто очарователен в этом костюме, – заметила она, оглядев Фарго сверху донизу и хищно улыбнувшись.

– Слишком облегающий, – буркнул Фарго.

– Совершенно верно, – согласилась она. – Пошли.

Олбани уже стояла за сценой. Ее напудренный высокий парик был увит нитями драгоценных камней, платье с низко опущенным лифом сидело превосходно.

– Ты потрясающе выглядишь, – прошептал Фарго. – Слишком хороша для гильотины.

– Не забывай о том, что король первым потерял голову.

– А я и так уже потерял ее, – с улыбкой отозвался Фарго.

– В чем дело, Норби? – спросил Джефф. Норби внезапно выпустил из-под шляпы свой сенсорный провод.

– Не знаю, – ответил робот. – Они извлекли из сейфа фальшивое ожерелье, и я впервые ощутил его присутствие. Оно какое-то странное.