И, конечно, не переборщить, чтобы не вызвать ненужные вопросы об источниках моих знаний. Откуда девятнадцатилетний лейтенант-инвалид, вчера еще находившийся в госпитале, может владеть столькими тонкостями промышленного строительства? Этот вопрос неизбежно возникнет, если я покажусь слишком умным.

Поразмыслив, я решил эту проблему достаточно изящно, на мой взгляд. Просто все потенциально опасные места обошел, представив многое своими предположениями и догадками. Пусть выглядит как гениальное предвидение. Молодой талантливый юноша, мечтавший стать инженером, и много читавший различной литературы, интуитивно нащупал правильное направление. Такое бывало в истории не раз. Вот и Георгий Васильевич Хабаров будет таким провидцем. Главное, не переиграть.

Мои коллеги дружно появились около восьми утра. В кабинет они вошли почти одновременно: сначала Савельев, потом Кузнецов, и последним Гольдман. Все были свежевыбритые, в чистых гимнастерках, готовые к трудовому дню.

Они сразу обратили внимание на исписанные листы на моем столе.

— Ночь трудился, Георгий Васильевич? — спросил Савельев с неподдельным интересом.

— Да, времени терять не хотелось, — ответил я, потягиваясь. Мне удалось поспать ровно три часа устроившись на полу, благо в кабинете на вешалке висело несколько шинелей.

К приходу своих коллег я уже попил чаю и приступил к дальнейшей работе, но сонливость еще не прошла.

Они, конечно, попросили разрешения ознакомиться с моими ночными трудами. Я не возражал. В конце концов, нам предстояло трудиться вместе, и чем раньше они войдут в курс дела, тем лучше.

Гольдман с Кузнецовым прочитали всё молча, лишь изредка переглядываясь. Гольдман хмурился, что-то обдумывая, Кузнецов кивал, видимо, соглашаясь с написанным. А вот у Савельева сразу же загорелись глаза. Он читал быстро, жадно, и было видно, что идея крупнопанельного домостроения его буквально захватила. Он что-то хотел сказать, но, посмотрев на старших товарищей, которые продолжали молча изучать текст, тоже промолчал. Дисциплина прежде всего.

Когда они закончили, Гольдман аккуратно сложил листы и положил их обратно на мой стол.

— Интересно, — коротко произнес он. — Очень интересно. Нас сейчас вызывает товарищ Андреев. Если получится, поговорим еще сегодня.

Они сразу же куда-то ушли и вернулись через полчаса. По их лицам было понятно, что разговор с Андреевым прошел серьезный.

— Мы, Георгий Васильевич, не дети и отлично поняли, чем ты занимаешься, — Кузнецов прямо с порога начал говорить на правах старшего по возрасту. Голос у него был глуховатый, с хрипотцой, вероятно, от многолетнего курения. — Тем более что товарищ Андреев подробно нам всё объяснил и расставил все точки над «и». Проект действительно важный, государственной важности, можно сказать. Мы на самом деле здесь бываем нечасто, особенно в полном составе. Вчера и сегодня исключительно благодаря пополнению в наших рядах и появлению у нас нового начальства.

Он прошел к своему столу, сел, достал из кармана гимнастерки папиросу, неторопливо прикурил от спички и только после этого продолжил, затянувшись и выпустив дым.

— Сейчас мы были у товарища Андреева, и он распорядился, чтобы мы ежедневно знакомились с твоей деятельностью. Когда дело дойдет до реализации твоей идеи, мы должны будем без раскачки начать трудиться вместе с тобой. Поэтому давай договоримся, что ежедневно, утром, в восемь ноль-ноль, мы будем собираться здесь, в отделе. Все четверо. И, конечно, мы готовы сразу же подключиться к твоему делу, если в этом будет необходимость. Расчеты проверить, чертежи помочь составить, что там еще понадобится. Мы все инженеры, полезными будем.

Когда Кузнецов закончил говорить, он был весь красный, как рак, ошпаренный кипятком. Шея покрылась пятнами, уши горели. Похоже, что к числу говорунов Степан Иванович не принадлежал. Он явно чувствовал себя неловко, произнося такую длинную речь.

Пока он говорил, Гольдман прошел к своему столу и достал какие-то бумаги из ящика. Просмотрев их быстрым взглядом, он положил документы в свою полевую сумку и повернулся к нам.

— То, что нам сказал товарищ Андреев, не отменяет ни одного поручения и приказа, полученного ранее, — произнес он сухо и деловито. — Поэтому желательно, чтобы ты, Георгий Васильевич, во время наших утренних встреч не забывал древнюю поговорку: время — деньги. Не помню точно, кто это сказал, но точно знаю, что какой-то древнегреческий философ.

— Так написал Бенджамин Франклин двести лет назад, а древнегреческий философ Теофраст сказал: «время — дорогая трата», — с улыбкой поправил я. — Спасибо, товарищи. Буду максимально кратким и содержательным.

Гольдман хмыкнул, явно удивленный моей эрудицией, а Савельев откровенно ухмыльнулся. Кузнецов только головой покачал.

— Учёный ты наш, — буркнул он, но без злобы, скорее с уважением.

Трудиться в одиночестве в пустом служебном кабинете было очень неплохо. Меня никто не беспокоил, я мог сосредоточиться на деле, полностью погрузиться в расчеты и чертежи. Только ближе к вечеру ко мне зашла Марфа Петровна. Она постучала в дверь и, не дожидаясь ответа, вошла, неся перед собой поднос с чайником и стаканом.

— Виктор Семенович еще утром уехал куда-то и вернется не раньше завтрешнего полдня. Он распорядился регулярно проверять вас, чтобы не забывали о своём здоровье, — произнесла она с материнской заботливостью. — Георгий Васильевич, не ставьте меня, пожалуйста, в неудобное положение. Мне стыдно делать вам замечание.

Марфа Петровна хотела видимо еще что-то добавить, но видимо решила, что пора переходить к привычной роли и поинтересовалась, не нужна ли мне какая помощь.

Её визит был очень своевременным. Я как раз собирался узнать, возможно ли мне будет получить машину для поездки на Сталинградский тракторный завод. Требовалось своими глазами увидеть масштаб разрушений, оценить, что можно использовать для организации производства панелей. А пешком туда идти это явно перебор.

Этот вопрос решился очень быстро. Марфа Петровна оказалась на редкость толковой и распорядительной женщиной. Она вышла и уже через десять минут вернулась с хорошими новостями.

— Машину предоставят, Георгий Васильевич. «Эмку» дадут для возвращения домой сегодня вечером и на завтра с шести часов утра. Водитель будет в вашем распоряжении весь день. Только предупредить надо заранее, если задержитесь где.

Кроме того, Марфа Петровна помогла мне оперативно решить все проблемы с получением положенного месячного табачного довольствия, сахара и части офицерского пайка: печенья, рыбных консервов, половины масла и конечно папирос. Она все организовала с удивительной быстротой, словно такие вопросы решала каждый день.

Себе лично из всего этого я решил оставить полностью только папиросы. Марфа Петровна принесла мне целое богатство: тридцать пачек «Беломора» в характерных бело-синих упаковках. Как офицеру, мне положено двадцать пять папирос в сутки. Наверное, исходя из этой нормы, в пачке ровно двадцать пять папирос. Три пачки я сразу положил в полевую сумку, а остальные спрятал в один из ящиков своего рабочего стола. Пригодятся, куда денутся.

А вот всё остальное я решил отвезти домой. Так я для себя стал называть наши блиндажи, в которых вчера поселился вместе с уральскими ребятами. Иллюзий, что это временно, я не испытывал и реально стал относиться к ним как к своему жилищу. Настоящему месту, где меня ждут и где мне всегда рады. В этом я почему-то уверен, хотя провел там всего несколько часов и не со всеми ребятами успел познакомиться.

Домой я возвращался еще засветло, часов около семи вечера, и еще на подъезде услышал характерный звук функционирующего электрогенератора. Ровное тарахтение, глуховатое урчание мотора доносилось откуда-то из-за блиндажей.

Водитель «эмки», представившийся Михаиломом, немолодой человек с прищуренными глазами и мятым лицом, тоже сообразил, что он слышит, и с нескрываемым удивлением в голосе произнес: