— Доброе, Михаил, — ответил я. — Сначала в горком, а потом на на заводы.

Водитель затушил окурок, бросил его в воронку рядом и полез в кабину. Я устроился рядом с ним на переднем сиденье, а Андрей сзади. Костыль, который он нес, отправился в багажник.

Машина завелась с полуоборота, и мы тронулись. Город просыпался. По улицам уже шли люди, кон-где уже кипела работа. Возле одного из частично уцелевшего дома завал разбирали пленные немцы. Они руководила группа женщин, человек пять или шесть.

Работали они можно сказать с огоньком. Когда мы проезжали мимо одна из женщин что-то резко и властно сказала и немцы чуть ли не забегали. Я не разобрал сказанное ею, было достаточно далеко, да и шумновато. Но вероятно она была чем-то недовольна и довела это до немчуры.

— Ты смотри, — прокомментировал водитель. — Пигалица, а похоже фрицев в ежовых рукавицах держит. Не довольна чем-то, вон как они сразу засуетились. Так глядишь за два-три дня все разберут и дом можно будет начать восстанавливать.

— Интересно, а что в нем было до войны? — спросил я, не рассчитывая на ответ.

— По-моему какое-то учреждение. Я что-то не могу точно понять в этих развалинах. Не мой район.

— А какой твой? — с интересом спросил я.

— Мы спартановские, — водитель Михаил горестно вздохнул. — Да там одни пепелища остались. Я собственными руками свой родной дом гранатами закидал. Кто бы мог такое предположить. Мы, несколько тысяч ополчения, вошли в состав группы полковника Горохова и бились с гадами до самого конца.

Водитель замолчал, я видел, что эту тему он развивать не хочет и дальше мы ехали молча. В половине восьмого я зашел в кабинет нашего отдела, а Андрей остался в машине. Все мои коллеги уже были на месте и мы сразу же приступили к работе.

Я достал все свои наработки за вчерашний день и положил заполненные листы на стол.

— Знакомьтесь, товарищи. Это плоды моих размышлений вчерашнего дня.

Объем выполненного за день ошарашил моих товарищей по отделу, они явно не ожидали такое.

— Тебе на подготовку неделю дали? — уточнил Гольдман.

— Да, — подтвердил я.

—н Что-то мне подсказывает многовато тебе времени выделили. Думается ты сегодня, завтра закончишь, — предположил Кузнецов.

— Не исключено, — уклончиво ответил я.

Не посвящать же мне их в свою тайну. Реально я вполне мог бы теоретическую часть закончить еще вчера. Но речь-то идет о другом. Это в другое время многие вопросы можно было изложить галопом по Европам. Нужен готовый бетон. Нет вопросов, у нас под рукой пара заводов в пределах дальности полета мухи или воробья. А здесь надо проработать абсолютно всю технологическую цепочку. Причем абсолютно по всем позициям. Например, такая простейшая вещь как древесная щепа. Она очень нужна при производстве наших плит для полноценного утепления. Где её брать в нужных количествах и соответствующего качества? Одни вопросы, при минимуме готовых ответов.

Мои записи, наброски и произведенные расчеты были просмотрены достаточно быстро и Гольдман, он похоже по какой-то внутренней договоренности сегодня солирует, спросил:

— Какой у тебя план работы? Ты сегодня проведёшь разведку на заводах и судя по твоей скорости работы, завтра начнешь составлять уже конкретный план работы.

— Думаю, что да, — согласился я. — Мне бы конечно завтра кого-нибудь привлечь для проверки моих расчетов. Не хотелось бы чтобы что-то вылезло на стадии рассмотрения. А у меня глаз уже вполне может замылиться и я ошибку не увижу. Да и потом, я же не специалист, а так самоучка. Вдруг чушь по не знанию понесу.

Мой пассаж про самоучку моих коллег явно развеселил. Кузнецов хмыкнул и прокомментировал:

— Все бы были такими самоучками, не то дело было бы.

Он посмотрел на своих товарищей, согласны ли они с его мнением, аккуратно сложил стопочкой мои листы и протянул мне.

— Мы этот вопрос успели без тебя обсудить и предлагаем тебе такой вариант. Илья Борисович вчера по-стахановски свои хвосты побил и на сегодня свободен. Бери его с собой, он тракторный знает хорошо, бывал и на «Октябре». На «Баррикадах» пока смотреть нечего, они только из эвакуации возвращаются и лучше к ним лишний раз пока не соваться. Парторг ЦК там мужик суровый, они мне кажется немного отстают от какого-то своего графика и можно нарваться на грубость с лишним любопытством. Завод важнейший, они два раза в сутки докладывают в Москву о ходе работ. Устроит наше предложение?

— Естественно, мои дорогие товарищи. Это же идеальный вариант.

Тракторный завод находится на севере города, и дорога туда шла через районы самых ожесточенных боев. Дорогу туда, которая по большей части идет вдоль старых трамвайных путей, достаточно хорошо расчищена, большинство воронок засыпаны и укатаны колесами автомобилей. Везде стоят указатели куда можно ходить и ездить и саперные таблички, радующие глаз и заставляющие радостно пить души сталинградцев: «Мин нет», и подпись кто из командиров за это отвечает.

На разборе развалин работает очень много пленных. Когда мы проезжали места боев 13 гвардейской всплывшие воспоминания командира взвода лейтенанта Хабарова захлестнули меня, кровь болезненно запульсировала в голове и стало трудно дышать. Перед глазами чуть ли не наяву встали картины как мы высаживаемся на правом берегу и сразу же под огнем идем в атаку.

— Останови, — с трудом попросил я.

Выйти из машины самому у меня не получалось и Гольдман с Андреем поспешили помочь. В голове и груди жгло огнем, ноги стали подкашиваться и только во-время поданный костыль помог удержаться на ногах. Мои спутники хотели помочь мне, но я отстранил их.

Я стоял и смотрел на Волгу, на её набережную где начался сталинградский подвиг нашей дивизии. Прямо передо мной были развалины среди которых мне не составило труда узнать остатки дома, которые через много лет назовут домом Павлова и оставят а таком разрушенном виде в назидание потомкам.

На набережной было видно место будущей стены Родимцева. Там я одним из первых высадился с бронекатера, бросившись со своими солдатами в уже холодную волжскую воду, которая оказалась мне по грудь. Как сумели дойти до берега? Ведь вода в буквальном смысле кипела от немецкого огня, которым они поливали нас.

Я с трудом оторвал взор от Волги и развернулся. Впереди и слева был Мамаев курган, высоте 102. Это казалось немыслимым, но мы отбили его у немцев. Наша дивизия там была не одна, и мы все вместе удержали его.

Кто-то аккуратно взял меня за руку и в голове стало светлеть, буря в душе стала утихать и я начал возвращаться из прошлого лейтенанта Хабарова.

— Лейтенант, — кто-то обратился ко мне хриплым, прерывающимся голосом. — Убери пистолет, от греха подальше. Я тебя понимаю, сам бы их всех перестрелял, была бы возможность, но наша война закончилось.

Напротив меня стоял водитель Михаил и держал меня за левую руку, которая судорожно сжимала ТТ. Наверное только костыль до боли впившийся мне в подмышку, который я держал посиневшей от напряжения правой рукой, помешал мне взвести затвор и открыть стрельбы по работающим рядом немцам.

До них было метров пятнадцать, они наверное все поняли и сбились в кучу, со страхом глядя на меня. В их глазах я прочел животный страх, какой однажды увидел в чужих глазах, когда чуть ли на смерть дрался в детдоме, а потом в одной из рукопашных уже здесь в Сталинграде, когда голыми душил немца, а потом просто перегрыз ему глотку.

Я убрал пистолет, с помощью своих товарищей сел в машины и мы поехали дальше. Когда мы тронулись, я увидел как из развалин неторопливо вышел конвоир с винтовкой на винтовкой на плече и недовольно прикрикнул:

— Чего встали, недобитки фашистские? Давай, работайте. Рапте шнелле, шнелле, кому суки говорят.

— Моя жена каким-то чудом сумела с тремя детьми уйти к сестре в Кировсккий. А остальные, пять человек, погибли, — начал говорить водитель, руки его на рулевом колесе задрожали. — Наш дом выделялся, его дед еще перед революцией из камня сложил. Немцы там огневую точку оборудовали. Я все подходы к нему знал, вот и вызвался уничтожить. Мы вдвоем пробрались, зашли с тыла и двумя связками всех там похоронили. Сами еле ноги унесли. Меня потом Звездочкой наградили.