– Где деньги, Хо? – устало перебил его Блау. – Фениксы за пять уровней. Ты никуда не ходишь, тратить тебе некуда, где деньги, Хо?

Наставник чуть повел шеей, разминая плечи. В очаге вспыхнули искры и комната на миг осветилась – охрана, держащая первые узлы плетений, непримиримый взгляд сира Блау исподлобья и нарочитая расслабленность мастера.

Готовится драться – мелькнуло в голове Косты. И он почти увидел, как двое Старших кубарем вылетают через дверь, сцепившись, падают с крыльца и дальше катятся по снегу, с остервенением нанося друг другу удары безо всяких плетений.

– Где фениксы, Хо? Слово Блау, я выкину тебя из отряда, обвиню в укрывательстве беглых, помощи исходникам и прямо сейчас в одних штанах притащу к Хей, если не увижу золотых, – бесцветно произнес Блау.

Наставник размял пальцы и сделал плавный шаг вперед, охрана напряглась …

Нет-нет-нет! Только не это!

– Я принесу! – выпалил Коста громко и шагнул в круг света. – С-с-с-сверху, фениксы. Я принесу!

Он спустился через три мгновения. Черный мешочек с печатью скорпикса, в котором сир распределял деньги за спуск команды, звякнул, ударившись о стол.

– Тут все, – Коста запустил руку в карман и положил рядом феникс. – И м-м-мой. Кругляш тепло переливался золотом в свете камина. – М-м-можно пересчитать.

Сир Блау сделал шаг вперед.

– Я десять зим жил на побережье, Вэйлиент, – устало начал наставник.

Сир Блау сделал ещё один шаг.

– Можно подумать без меня в пределе не было исходников, – закончил мастер ядовито. – Вместо этого, лучше проверил бы карту, раз ты здесь, – тонкая трубочка свитка легла точно поперек стола, преграждая путь. – Мы сидели над дней три дня отдыха.

Сир Блау качнулся вперед, и Коста задержал дыхание.

– Секта Исхода запрещена решением Совета кланов, – сир смотрел прямо в глаза Наставнику. – Помни об этом, Хо, пока ты на моей земле.

Дверь хлопнула оглушительно – охране так и не дали спустить пар. Наставник неторопливо подошел к двери и опустил задвижку. Крючок лязгнул и упал на пол. Вспышка плетения и Коста на миг залюбовался серебром сетки, укрывшей дверь.

Так же неторопливо мастер Хо подошел к столу, и медленно потянул завязки на черном холщовом мешке, и двумя пальцами перевернул содержимое на стол. Весело звеня на пол покатились медные наконечники для кистей, крышечка от серебрянной тушницы, пробка от бутыли с самогоном, его жетон, который он содрал с шеи, и даже камень-голыш, прихваченный на побережье “на удачу”.

Коста вытер повлажневшие пальцы о халат. Он торопился и пихал в мешочек всё, что могло звенеть, и по весу и форме могло сойти за фениксы.

Мастер поднял двумя пальцами пряжку от тубуса, который они так и не починили, покрутил, изучая на свету, и… расхохотался.

Восьмой спуск в катакомбы

Весь восьмой спуск Наставник Хо демонстративно молчал в сторону сира Блау. И сир не разговаривал с Мастером. Распоряжения передавались через других членов отряда или Косту.

“Беглых-из-клана-Хей” пока не нашли. Из пекарни они ушли той же ночью, дождавшись, пока Мастер Хо изготовит им две поддельные подорожные, скопировав даже оттиски печатей. При дневном свете не обманешь, но ночью, вечером или в сумерках – вполне.

Пару отправили за Хребет, к горцам, через земли Блау, просто потому что старик Хо именно эти клановые печати рисовал с филигранной точностью. Весну и лето, если их примет горская община – а горы охотно скрывают беглых, они проведут там, а следующей осенью спустятся на побережье и тихо осядут, если Великий будет на их стороне.

Старик Хо сказал, что рабам сильно повезло – их привезли с рыночного аукциона в Хаджере, но у Главы клана просто не нашлось времени принять клятвы сразу.

На проверке перед очередным спуском Коста переживал так, что не мог говорить. Менталист, если захочет, сразу увидит то, что было прошлым вечером. Менталист, который служит сиру Блау. Хоть мастер и сказал, что менталисты – “свои”. Свои, как понял Коста, это вообще все, кто не хочет быть рабами. Или вассалами.

“Служение – всегда добровольно, принуждение – всегда рабство”, – так сказал наставник. И менталист сира Блау рабом быть явно не хотел – в этот раз он не просто провел проверку, но и почти улыбнулся – так показалось Косте, дернув уголком губ.

С мистрис наедине Коста больше не говорил, но Наставник пару раз засиживался за полночь, ведя тихие разговоры с вдовой.

Ему было сказано забыть всё, что видел, и молчать. И то и другое Коста умел делать прекрасно.

Хотя он мог нарисовать каждого из десятка странных людей, которые иногда останавливались в задней комнате их лавки на побережье. Дверь закрывалась и открывалась, менялись сезоны, лето сменяло зиму, люди приходили и уходили, и Коста давно выучил главное правило – “наблюдать”, молча, и никогда не задавать лишних вопросов. Правило, о котором он забывал изредка, когда “порченая кровь Хэсау” брала верх над контролем, который пытался вбить в него мастер последние девять зим.

Лед между Наставником Хо и сиром Блау треснул, когда поднявшись наверх им сообщили последние новости – вроде бы похожую пару “беглых” видели в Хаджере, и они ушли с обозом, чтобы сесть на корабль до Западного побережья.

Девять декад спустя после начала «зачистки»

На этот раз они сделали перерыв длиннее на один день – четыре вместо трех. И весь отряд беспробудно пил в таверне, беспробудно молился и беспробудно трахал жриц Нимы. Чтобы почувствовать себя живыми.

– Прошло уже тринадцать декад, как отправилась экспедиция с побережья…

– Двенадцать с момента отправки! Но о кораблях ничего не слышно, я ставил, что первой придет Эспа!

– А я на Мирию!

– Плакали твои Фениксы.

– Заткнись!

– Угомонись, из первых двух экспедиций не вернулся никто…

Захмелевший Коста притих, отпивая морс, щедро разбавленный самогоном.

Если корабли все же вернутся, и первой придет Эспа, как выполнять слово, данное Нейро, если он за хребтом? Этот вопрос он осторожно изучал уже несколько декад, выспрашивая о “вире”, которую принято давать, если хочешь “забрать слово”.

– А что за стычка на границе с Западным?

– Торговцы говорят – сцепились кланы Рай и Харр, – сир Блау почесал пятерней бороду. – Они решили проблему с лошадьми. Говорят, что решили, – уточнил он устало. – Наконец-то вывели новую породу, не прошло и триста зим…

– Хо-хо-хо…

– Если табун не нужно будет менять раз в пять зим в наших условиях, они…

– …озолотятся.

– Кони, которые могут выжить в суровых северных зимах, не падать от испарений восточных топей, переносить жару Юга, – сир прицокнул языком. – Лучшие пастбища со стороны Хребта Хэсау и Вонгов – там достаточно места и мягкие ветра, они уже подали заявку на несколько племенных, но эти идиоты не могут договориться о названии породы.

Наставник Хо хрюкнул и отхлебнул из пиалы.

– Чье имя клана будет стоять первым – Райхарцы или Харрайцы. А пока нет официального имени, нельзя оформить бумаги, и отправить к нам.

– Хар-р-р-райцы звучит мелодичнее, – почти пропел мастер. За столом согласно закивали.

– Сейчас они выяснят отношения, если не вмешается Совет, и тогда спустя десяток зим, даст Великий, у нас будет свой табун.

Стол почти опустел, но никто не расходился – кувшины ещё были полны на треть.

– Остался последний урове…

– Заткнись! – Коста привычно пригнулся, когда кружка просвистела мимо и впечаталась в стену – рядом с лицом того, кто открыл рот.

– Не последний, а крайний! Крайний уровень!

– И будем делить фениксы…

– Блау не обидит своих, никогда не обижал…

В отряде было много “своих” ритуалов. Салютовать, отдавая честь – литерой V, пить, после очередного удачного спуска, поминать павших – и непременно платить жрецам Великого за каждого, кого принесли в жертву будущему городскому спокойствию. Оставлять один феникс на верхней ступеньке катакомб – чтобы непременно вернуться и забрать – золото манит обратно. Не говорить о прошлых спусках, не говорить о будущем. И перед «крайним» спуском в отряде тоже существовал ритуал, о котором Коста ещё не знал.