– Тише, тише, – шептал ему в ухо женский голос. – Тише, малыш…не смотри…не смотри…

Чужая ладонь с татуировкой на запястье закрыла глаза, но Коста все равно продолжал видеть, сквозь алую пелену, как со свистом и улюлюканьем, весело перепрыгивая через пару ступенек, вниз по лестнице спускались наемники… потрясая пикой, на которую была нанизана голова…с длинными седыми волосами.

– Вот так, – его уложили на что-то обжигающе горячее и развернули – крыша. Они на крыше. – Я не могу снять плетения, малыш, Старшая слишком сильна… стазис спадет сам к вечеру, тебе нужно только подождать… Твои вещи здесь… Беги из города, как только придешь в себя и никогда не упоминай, что ты был учеником Хоакина… Будешь молчать – выживешь, даст Мара и сохранит Немес…

Коста не шевелился – не мог. Алая пелена не ушла – так и вспыхивала перед глазами, пульсируя в такт с биением сердца.

Вспышка алого. Седая коса на полу мокрая от крови.

Вспышка алого. Маги. Маги. Маги. Гербы. Гербы. Гербы. Лестница.

Вспышка алого. Голова мастера на пике.

– Дальше сам, мальчик. Я сделала все, что велело мне сердце, – наемница легонько тронула его за плечо, и ушла – Коста слышал, как поскрипывает черепица под сапогами.

Он лежал на боку и смотрел вниз, не отрываясь, изо всех сил пытаясь вернуть контроль, но перед глазами все полыхало алым.

К вечеру стазис не спал.

Когда на небе зажглись первые звезды, Коста все ещё лежал на остывающей крыше и едва шевелил распухшими губами – лицо сгорело полностью.

Он не мог пошевелиться, не мог заговорить, и уже не понимал, где явь, а где сон – мастер жив или мертв… вот меч описывает дугу, вот брызги крови летят на стены, вот голова мастера на пике… свистят наемники и смеются… это сон или явь?

Он потерялся в бреду и очнулся только когда его позвали, осторожно протирая лицо ледяной тканью… наверное он опять заболел… Очнись, малец… очнись… контроль…

“Мастер”.

Коста открыл рот, чтобы сказать – “все хорошо, мастер, я очнулся”, но вместо этого захлебнулся – в рот капала вода. Он разлепил мокрые ресницы – темно, тучи, редкие звезды…

С черного неба стеной падал дождь.

“Мастер”. Он – вспомнил. Шевельнуться он так и не смог – холодные струи текли по лицу вниз, смешиваясь со слезами.

Мастер.

Мастер.

Мастер.

Рассвет он встретил промокшим насквозь и продрогшим до костей – зубы уже не стучали, просто – не разжимались. Стазис – спал, и он смог, не взвыть от боли и перевернуться на спину.

Он замерз снаружи, но ещё больше замерз – внутри. Как будто эта ночь забрала с собой всё, что было. Сердце стучало ровно, но не грело. Как кусок льда.

Вымерзло все, что делало его – живым.

Его тепло – кончилось. На побережье пришел сезон дождей.

Дождь лил весь день.

Как он оказался под мостом на окраине города, Коста не помнил – не помнил, как спустился на рассвете с крыши, как брел куда глаза глядят. Он просто – шел, шел, шел, спотыкаясь, и нашел место, где вода не капает сверху непрерывным потоком.

Улица привела его в проулок, проулок – на окраину, под мост, куда он забился, прячась от дождя, свернулся калачиком на камнях и затих, забывшись рваным тревожно-горячечным сном.

Контроль.

Слово звучало в голове ударами храмового колокола.

Контроль, щенок, контроль!

Он – пытался. Видит, Великий – пытался. Пытался не думать, запрещая себе снова и снова прокручивать картины вчерашнего перед глазами. Пытался и… проигрывал. Проигрывал с разгромным счетом.

Пелена перед глазами не просто вспыхивала рваными вспышками, все перед глазами стало алым – водоворот ревущей воды, которая неслась по дождевым каналам к морю; камни над головой; здания вдалеке, руки – все светилось красным.

Контроль! Контроль! Контроль!

Коста высовывался наружу из под укрытия и подставлял голову под дождь, чтоб хоть немного прийти в себя.

И – проигрывал, проигрывал сам себе, сползая в бездну ярости, отчаяния, и – ненависти. Как будто он висел на краю обрыва, держась лишь кончиками пальцев, руки соскальзывали со скалы, и под ним – далеко внизу – штормящее Северное море, бурунами набегающее на берег…и он сорвется… сорвется, если даст волю ярости.

Нельзя. Нельзя. Нельзя. Контроль.

Он расцарапал грудь до крови, чтобы избавиться от внутреннего жара, который душил внутри, клокотал в горле, и стучал алым наббатом в висках.

Мастер говорил – ждать. Мастер говорил – терпеть. Терпеть сжав зубы, и когда ему исполнится шестнадцать зим, “дурная кровь отступит”. Нельзя давать волю гневу, нельзя давать волю ярости, нельзя, чтобы мир вокруг становился красным. Мастер говорил – или ты победишь “дурную кровь” или “дурная кровь” победит тебя.

Нельзя. Нельзя. Нельзя.

Мастер говорил – если “дурная кровь” возьмет верх – это уничтожит его – рассудок, и когда он очнется, то уже не будет прежним. Преступивший черту раз не сможет удержаться и будет проигрывать в битве самому себе снова и снова.

Я сильнее. Сильнее. Сильнее.

Шептал Коста в бреду, зажмуривая глаза.

Я не моя кровь. Я – сильнее.

Мастер говорил – гнев обращенный наружу убивает других. Но гнев, обращенный внутрь – убивает тебя. Если не выпустить ярость, она обращается вовнутрь. И начинает пожирать.

А гнев, превращается в жар. Всегда. Нужно гасить огонь, контролируя силу ярости… или она сожжет тебя дотла.

Мастер говорил…

Коста замычал и затряс головой, как собака – “мастер, мастер, мастер” – перед глазами все опять вспыхнуло алым.

Не думать. Не думать. Не думать.

Я – не моя ярость. Я – не мой гнев. Я – не моя кровь. Я – сильнее. Сильнее. Сильнее. Я – не то, что я чувствую…

Я не настолько слаб!!!

Коста замерз, его то колотила дрожь, то бросало в пот, зубы стучали. К ночи внутреннийжар стал таким, что под ним нагревались камни, и из последних сил он стянул рубашку, сапоги, оставшись в одних штанах, выполз под дождь и лег.

Под холодные струи. Лег и ждал, пока жар внутри схлынет, пока красное марево не побледнеет перед глазами.

Возвращался обратно и снова ждал, и снова выходил под дождь, и снова возвращался, и снова ждал.

Вдали над городом – над одним из западных окраиных кварталов в черное небо поднимался столб огня и дыма, такой яркий, что освещал крыши и дома, как большой полыхающий факел. Но Косте было все равно – чуть больше красного, чуть меньше красного, когда весь мир – алый, ещё немного света ничего не решало.

Жар спал к утру, когда его так шатало от усталости, что он не мог стоять ровно. Пелена рассеялась и в сером предутреннем мороке он ясно увидел, какая вода в дождевом канале – мутная, бурлящая, грязная; мокрые камни – почти черные, а жетон, болтающийся на шее – светлый.

Он – выиграл. Эту битву с самим собой. Выиграл. Не позволил “дурной крови” снова взять верх. Ещё никогда ему не было так сложно. Чутьем или даром зреть суть он знал, чувствовал, что сдайся он сегодня – потерял бы себя навсегда. Прежнего Косты не было бы… он исчез, растворился в алой дымке…

Именно этого всегда добивался Мастер от него – “абсолютного контроля”, если ты не управляешь своими чувствами – ими будут управлять другие, управляя тобой. Именно этого требовал… и теперь уже не узнает, что у него получилось…

Коста тряхнул головой, отгоняя мысль.

Не думать.

Дождь стихал – Коста посмотрел на небо, выбрал место посуше – куда не долетали брызги с переполненного водой канала, забился между камнями и забылся сном.

К утру дождь полностью перестал. Там, где ночью Коста видел марево пожара – вился вверх сизый столб дыма.