Люди лучше всего запоминают первое и последнее сказанное, так учил его Наставник Хо.

На улице Коста поглубже натянул капюшон на голову и обернулся – окна дома, из которого его только что выставили, гостеприимно сияли теплым желтым светом.

Во флигель он крался в темноте, как мышь, стараясь, чтобы ни входная дверь, ни одна из ступенек не скрипнули. Света был погашен везде, дверь в комнату Мастера плотно закрыта, стол внизу чист.

В его каморке, на столике у тахты стояла миска, прикрытая полотенцем, и рядом два одинаковых фиала с эликсирами на куске пергамента, где рукой мастера было выведено: “вечер”, “утро”.

Коста вынул пробку и понюхал – успокоительное, а потом во вздохом вытащил из кармана пузатую глиняную бутыль, которую ему дал торговец, и пристроил рядом.

Деньги за состав ему вернуть отказались.

В первой же алхимической лавке по пути ему указали мастера, по привязанной к бутыли бумажке. И конечно, мастер Хо выбрал самую дешевую лавку из всех и самого скаредного алхимика.

– Нет, нет, – сразу замахали на него руками. – Деньги не возвращаю, я вчера сразу говорил вашему мастеру – такой состав никто не заказывает, потом не сбыть – где это видано, чтобы краски укреплять, чтоб не горели и не смывались… краски по ткани сразу особые идут, отличный состав – у него есть, если юный ученик желает…

Юный ученик не желал.

Коста вообще не успел сначала вставить ни слова, и только когда алхимик убедился, что он не хочет требовать деньги обратно, пояснил, как использовать – четыре капли на большой котел, полоскать, сушить и вещи, как новые.

Ужин Коста старательно умял, а потом зажег ещё пару свечей, расстелил пергаменты на столе и начал – рисовать.

Рисовать всё, что запомнил этим вечером. Каждую деталь: холодную улыбку торговца, угол мерных весов на кухне, ширмы, рассыпанные по столу соцветия, оттиск на холщевых мешочках, морщины на лице алхимика…

Наблюдать. Созерцать. Впитывать и никогда не вмешиваться – так говорил Мастер. Писарей не замечают, писари меньше, чем никто, но это вовсе не значит, что ничего не должен замечать писарь.

У закрытой двери мастера Коста простоял с поднятым вверх кулаком пару мгновений, сжимая в другой руке листки, на которых ещё не до конца просохла тушь.

И – опустил, так и не постучав.

“Вопрос уже решен, щенок! Я сказал, всё уже решено!”

Утром в день шестого спуска Коста поднялся затемно, так рано, что на небе ещё были видны последние звезды. Натянул в темноте штаны, ханьфу и прокрался вниз.

Когда он вернется днем – отряд уже уйдет. Разорвать контракт имеет право каждый вольнонанятый – а он просто хочет жить. Жить, а не остаться внизу, как Тео.

Коста гадал, сколько в этот раз продлится молчание. Они могли не разговаривать день, декаду или две, если мастер бушевал особенно сильно. Он вздрогнул, вспомнив последний уровень, и то, что осталось от весельчака Тео.

Нет, не пойду. Даже, если будет молчать несколько декад.

Сегодня опять идти вниз, и опять темно, сырость, переходы, страх, и опять будут дрожать пальцы.

Не пойду.

В животе бурчало, мороз кусал щеки, в окнах пекарни на нижнем ярусе уже горел свет, и Коста обогнул флигель в надежде перехватить горячий чай и лепешку.

– Ой, мистер, завтрака ещё нет, – всплеснула руками девочка. У суровой вдовы, правящей хлебной лавкой железной рукой – было две дочери, старшую из которых она нещадно гоняла. Коста не раз и не два видел, как та ревет на кухне над тестом, когда забирал подносы. – Вы рано… сейчас поспеет… – в котелке над огнем ароматно булькала каша. – Матери нет, так в храме она, ставит свечи Маре…

Коста кивнул и молча посмотрел в сторону чайника и лепешек.

– Сейчас налью, – всплеснула девочка руками, и так неловко, что пиалы закачались на краешке стола и упали, разлетевшись осколками. – Только матери не говорите, – затараторила она.

Коста кивнул ещё раз, присел молча, покрутив черепок в пальцах и вздохнул.

– Скажешь – я разбил.

Девчонка ойкнула, покраснела и поправила волосы. Коста вздохнул ещё раз.

– Чай. Лепешка.

Та засуетилась, убрав осколки, и тараторила:

– Не зря мать говорит – хорошие вы, чуется, не зря свечи ходит ставить Маре… перед каждым спуском, как за отца, – лицо девочки потемнело на миг, но потом снова осветилось улыбкой, – как Мара вас послала, говорит… флигель пустовал, мы концы не сводим, рис дорожает, а фениксы нужны…будь отец жив…

… нам бы дожить до праздника Урожая, протянем до осени – выживем… иначе лавку заберут за долги… а в Новом городе во втором кольце место для вольных обещали, целая улица лавочников, кто торговать начнет, тому первую зиму подати снимут… а как строить, если твари наверх лезут… весь город почитай, все лавочники свечки ставят, – девчонка хихикнула, – за сиров… чтоб побыстрее… Ой, ой-ой-ой, что ж делается то, каша!

…Каша сгорела!!!

К месту сбор отряда Коста явился последним. Весь пропахший горелой кашей и храмовыми свечами. Молча прошел проверку у менталиста, молча встал в строй, заняв привычное место и так же молча начал чертить первые повороты, набрасывая схему на свиток.

С Наставником Хо они не разговаривали весь шестой уровень.

Седьмая декада с момента начала “зачистки”

После пятого все уровни слились в голове Косты в один – сплошной подземный лабиринт, испещренный ходами в скальной породе, явно созданными искусственно – следы странных механизмов или плетений на стенах наметанный глаз художника видел отчетливо.

Но кто строил катакомбы? Зачем? И почему они вдруг ушли?

Планировка уровней казалась странной – большие залы – иногда в десять ростов Косты вышиной, перемежались с узкими переходами-перешейками, особенную опасность в которых создавали мелкие ниши, вырубленные в породе, часто заросшие на входе сталактитами и мхом.

Артефакты – берегли, и хотя каждый клан выделил на отряд либо двух магов, либо связку заряженных под завязку колец – их не хватало. Светили смесью масла, мха, горного подземного порошка, стертого в крупку, начиняли плотные палочки и зажигали. Света было мало – даже свежие литеры «V» на стенах, наполненные силой, иногда давали больше света.

На семнадцатом сир как обычно использовал Глас, а затем чертил литеры штрихами плетений прямо поверх старых – двойных “VV”, последний раз так глубоко спускался именно заклинатель рода Блау – пояснил ему наставник Хо. Формации, которые опечатывали входы и выходы с уровня – запирая пространство под будущим городом в неправильное кольцо давно истаяли, и нужно было привязывать плетениями новые. И если литеры сир ставил сам, то формации – направлял, и сдвоенными – строенными силами клановых магов – линии напитывали силой.

В тот день они закончили семнадцатый и собирались подниматься наверх. Их ждали честные дни отдыха. Треть отряда, вместе с Наставником Хо и сиром запирали последний вход на уровень – все устали, и плетения никак не хотели ложиться, как надо. А они ждали у самого выхода, чтобы подняться наверх по наклонным витым коридорам.

– Плетения придется перепроверять на праздник урожая…

– Как обычно…

– Но там будет проще, а платят также…Слышал, клан Хей пробивает глубже третью шахту – им тоже нужен отряд…

– Те не возьмут, им хватит своих и сира…

Коста перетряхивал тубус – положил? Не положил? Положил? Одного свитка не хватало, и пары угольных стержней. Он мог забыть это только на предыдущей стоянке уровня.

Возвращаться одному не хотелось, но все просто отсалютовали в ответ, хотя сир приказывал перемещаться только в тройках.

– Уровень чист, как свежевыпавший снег, малец, никто не схватит за зад… ты же картограф, не заблудишься…