— И зефир в том числе.

— Кого убили-то? — поинтересовалась я.

Имею право, раз уж явились по мою душеньку.

— Соня Юльгеншнаудер, — произнес герр Герман, глядя на меня пустыми рыбьими очами. Это он к совести пытался воззвать? Или за реакцией следил.

Я пожала плечами. Знакомы? Определенно. Городок у нас маленький, соответственно, все в той или иной степени друг друга знают. Я имею в виду людей определенного круга, к которому я имею счастье — или несчастье? — относиться.

Софи была… Милой? Вполне. Слегка пустоголовой. Очаровательной. Влюбчивой ровно настолько, чтобы это в конце не испортило ту малую репутацию, которой обладала дочь торговца редкими артефактами… кажется, в их семье были еще сестры. Или брат?

Не суть, главное, что в последний раз я видела Софи… А ведь незадолго до своей смерти и видела.

— Жаль, — кажется, эти слова возмутили герра Германа до глубины души.

— И только-то?

— Я пошлю ее семье соболезнования. И венок закажу.

Нет, а что они ждали? Рыданий и заломленных рук? Так мы не настолько близки были, у меня нет привычки страдать по чужим людям.

Герр Герман в два шага пересек расстояние, нас разделяющее. Толстые пальцы его впились в подбородок, дернули, заставив выгнуться и приподняться.

— Если это ты ее… задрала…

— Будешь пальцы в рот совать — откушу, — предупредила я, широко улыбаясь.

А что, этакие особи страх чуют, что упыри кровь. И сейчас он играет. Толково, к слову, даже я бы сказала весьма талантливо, но фальшь ощущается.

Плевать ему на убитую Софи. И на меня тоже. Но роль должна быть исполнена, и я это понимаю… мы все играем роли. Он руки убрал, вытер брезгливо о мундир и добавил:

— Уехала б ты куда… подальше…

— Увы…

А ведь разумное предложение, если разобраться. Если до жандармерии дело дошло, то слухов не избежать. Полетят по городу, обрастая кровавыми подробностями. И не то чтобы мне есть дело до слухов и людей, которые слухам верят, но…

Почему тогда мысль об отъезде пугает? Не раздражает, не кажется глупой, а именно пугает? Не потому ли, что жизнь моя отныне и навсегда связана с этим местом? Не хотелось бы…

— Герр Герман, — говорю я, потирая подбородок, — а вы не подскажете, отчего я умерла?

— От почечной колики…

— Вскрытие ведь не проводилось, откуда тогда…

— У своего дядюшки спроси… он тело осматривал.

И что? Вот так вот определил? На глазок? Я плохо представляю себе, что такое почечная колика, но сомневаюсь, что от нее умирают. И… странно это. Определенно.

С другой стороны, мне бы радоваться, что меня не вскрывали, иначе, как знать, случилось бы чудо или нет, но…

— Печать, деточка, — глава полиции постучал мизинцем по массивному своему кулаку. — Правильная печать, она многие вопросы закрыть способна…

Не для меня.

— И не обижайся, но охрану я тут оставлю. На всякий случай, — герр Герман указал на жандармов, которые так и не осмелились переступить порог библиотеки. — Инквизиция — это хорошо, но и наш присмотр быть должен…

— Только пусть на глаза не попадаются…

Двоих разместили в холле, у парадной двери, а еще двое, которым явно повезло много больше, устроились на кухне. Я слышала, как они спорят громким шепотом, как выкидывают пальцы, пытаясь разрешить конфликтную ситуацию, как расходятся…

Как урчит автомобиль, унося герра Германа и Диттера, возжелавшего собственными очами увидеть тело, а заодно и место преступления осмотреть. Нет, желание похвальное, но мог бы и меня прихватить.

— Я спать, — сказала я громко, и парочка в холле вздрогнула. — Гюнтер, будь любезен, позаботься о наших гостях… пусть чай им подадут и перекусить…

Я громко хлопнула дверью и прислушалась. Они меня боятся. И это хорошо. Надеюсь, страх — достаточный мотив, чтобы не соваться куда не просят… Забравшись на подоконник, я открыла окно.

Прохладно. И дождем пахнет. Дождь — это плохо… следы смоет, если там были хоть какие-то следы. И значит, стоит поторопиться. Переодевалась я быстро, правда, с некоторым сожалением обнаружив, что в моей гардеробной отсутствуют наряды, подходящие для прогулок подобного рода. Досадное упущение. Исправим.

Мягкие брюки в восточном стиле, широкая блуза темно-винного цвета… кушак я решила оставить в шкафу, а блузу перетянула широким кожаным ремнем. Мило… пожалуй… и удобней, нежели в платье. А если кто и заметит, то пускай. Вряд ли мое появление в шароварах произведет большую сенсацию, нежели убийство…

Жаль, я не спросила, где именно ее убили.

И повинуясь порыву, я вытащила из-под кровати шкатулку с кинжалом. Здравствуй, дорогой, прогуляемся? Сдается мне, ты слышишь смерть не хуже, чем призрачные псы моей богини.

Я куплю ей цветов. Белых. Ее и без того окружает темнота, а цветы… цветы почти любой женщине способны настроение поднять. И еще, пожалуй, золото… те украшения, которые повесили на статую, как-то чересчур уж мрачны. А заодно посмотрим, права ли я в своих предположениях.

Мой далекий предок, судя по характеру записей, отличался изрядной скупостью, чтобы просто взять и переплатить за камень.

Я раскрыла створки. Подергала их, убеждаясь в крепости. Дотянулась до старого плюща… если у меня каким-то чудом получилось по потолку ходить, то, исключительно теоретически, спуск по стене не должен составить проблемы. Я вздохнула…

Если сорвусь, то не погибну. Уже хорошо. Я решительно перемахнула через подоконник. И тело меня не подвело.

Благовоспитанные леди по стенам не лазят, а я… я ловко спускалась, цепляясь, когда за камень, когда за плети плюща, который потрескивал, но держался. Вот босые ноги коснулись травы. Втянулись когти. И я прислушалась. Не зря, к слову… наш любезный герр Герман оставил охрану и в саду. Двое слева, двое справа… пара собак, которые при моем появлении завыли, но благой порыв их был оборван.

— Заткнитесь уже… — этот голос раздавался откуда-то из-за розовых кустов.

Пахло от человека потом и брагой. Он явно был нетрезв, а заодно крепко недоволен судьбой и жизнью в целом. Я обошла его, стараясь держаться в тени. Напарник, устроившись на лавочке, тихо дремал, сунув под пухлую щеку ладони.

Забор. Ограда. Дорога… машину незаметно не выведешь, но дом мой расположен почти в самом центре городка, так что управлюсь как-нибудь… Я шла по следу, а потом в какой-то момент след потерялся, зато появилось четкое ощущение места, куда мне во что бы то ни стало необходимо попасть.

Поворот. Тихая улочка. Еще поворот. И еще одна улочка, перекрытая простынями. Их вешали на натянутых между домами веревках, и в темноте простыни казались серыми. Они пахли щелочью и дегтем, и влажные прикосновения их были неприятны. Где-то неподалеку истошно заорал кот.

А я остановилась. Рядом. Почти уже…

Мелькнула тень, то ли человека, то ли не совсем… а улочка становилась уже. Дома — грязнее. Здесь уже пахло опиумом, и не тем безобидным, который продавали в аптеках по полмарки за бутыль, но иным, смешанным с травами, сдобрен ными заклятиями…

Соня потребляла?

Пожалуй… все мы пробовали его. Иным хватало раза, чтобы понять, что даруемое забвение ложно, кто-то привыкал, видя в опиумных шариках еще один способ заполнить пустую жизнь, и странное дело, мир грез не трогал подобных людей. А были и те, кто добровольно и с превеликой охотой уходили на ту сторону.

Соня… Не знаю.

Я остановилась у темного дома, который среди соседей выделялся какой-то особенной неустроенностью. Зияли провалы пустых окон. Расползались лужи под крыльцом. И само оно, развалившееся, представлялось этакою преградой.

А жандармов не было. Странно. Если уж меня охранять поставили, то почему бросили без присмотра место преступления?

У порога возились крысы. При моем появлении они на мгновенье замерли, а затем вернулись к делу… я старалась не разглядывать, что же именно они едят.

Первый этаж. Пустота. Почему этот дом до сих пор не снесли? И кому он принадлежал… у меня тоже имелась собственность весьма сомнительного свойства, однако не настолько же… в нашем чистом городке и этакие трущобы… куда герр Герман смотрит?