Ах да, храмовое благодарение приходится на лето, мы как раз на море выезжали. Наверное. Все же я тогда сама в пеленках была. Не суть важно.

…явилась… воспользовалась средством, подаренным ее собственной матерью… и еще храмовым эликсиром плодородия. С целью…

Все сухо. Скучно. И обыкновенно. Ей удалось затащить отца в постель, все же зелье — где они взяли его? — было отменным, но и отцовская защита дала о себе знать, пусть и с запозданием. Он заплатил свояченице денег, явно желая замять неловкий эпизод…

Это я думаю. Про деньги она ничего не написала. А вот про беременность — вполне. Она рассчитывала, что ее возьмут второй женой. Я дважды перечитала фразу, а потом, ткнув в нее пальцем, развернула бумагу к Аарону Марковичу.

— Серьезно? Подобное вообще возможно?

Он надел очки — стекла в них, к слову, были простыми, — и чуть наклонился вперед. Ага. Зрение у него отличнейшее, я бы с такого расстояния и буквы бы не различила.

— Если опираться на прецедентное право времен Фридриха Мягкого, то становится очевидно, что в случае, когда какой-то из родов отличается малой численностью и вследствие стоит под угрозой полного исчезновения, его глава имеет право принять некоторые меры. К примеру, взять нескольких жен. Или заставить своих детей взять нескольких жен…

Ага. Теперь хотя бы понятно, на что тетушка рассчитывала. Вторая жена — это… это вторая. И жена.

Интересно, откуда она вообще об этом праве узнала? Зато понятно, почему необходима беременность. Родись мальчик, и тогда… отец никогда не скрывал, что хочет сына, но и вторую жену, не говоря уже о третьей или четвертой, приводить не собирался.

В общем, чем дальше, тем оно страннее.

А вот и сам договор. Отказ от претензий. Отказ от права наследования, который признается недействительным в случае смерти иных носителей родовой крови при условии доказанности, что субъект договора не имеет отношения к оной смерти. Заковыристо и…

И поскольку фактически акт смерти состоялся и был засвидетельствован надлежащим образом, то у сестрицы моей появляется вполне законное право подать на меня в суд.

Что там еще полезного?

Ежемесячное содержание… и сумма немаленькая. Но что уж говорить, состояние наше позволяло вырастить не один десяток бастардов. Ага… обязательства… по отношению к субъекту, опекуном которого назначается… Проверки состояния здоровья. Отчеты.

Отчеты, к слову, прилагались. Краткие, но довольно обстоятельные. Еще имелся образец волос, ногтей и первый выпавший зуб. Акт обследования на наличие способностей… а вот и еще один договор с некой фрау Биттерхольц, ведьмой из Бержери, — копия свидетельства, равно как и права на осуществление семи видов деятельности, включая проклятия первого уровня, прилагаются — о наставничестве.

Ага, значит, все-таки не было навязанного силой артефакта, зато имелась ведьма наставница, обошедшаяся казне рода в пятьдесят тысяч полновесных марок. И это не считая все того же ежемесячного содержания.

Аттестат… а моя сестрица, оказывается, училась прилично. Мои результаты общеимперского выпускного экзамена, который сдавали все, невзирая на то, было ли обучение домашним или же школьным, куда как поскромнее.

Уровень силы. Добровольное согласие на частичное ограничение оной, и рядом вновь же чек… да признать ее в открытую обошлось бы дешевле. И не понимаю претензий.

То есть…

Я закрыла папку.

И что мы имеем? Род древний. Заслуженный. И отмеченный немалою силой, которую я ввиду нынешнего состояния не сумею передать наследникам, даже если я решусь усыновить кого-нибудь — безумная на самом деле идея, — лазейка все равно останется.

Значит… Придется делиться.

— Копии сделаете? — поинтересовалась я. И Аарон Маркович провел ладонью над папкой. Вот как у него удавалось? Сперва на столе появился призрачный силуэт копии, затем он налился красками, стабилизируясь, и минуты не прошло, как папка обрела вполне завершенный облик.

Что ж, с одним делом разобрались. А вот второе…

— Скажите, — я прикрыла веки, вспоминая события последних дней. — Среди ваших… клиентов не случалось непредвиденных смертей?

— Смерть в большинстве случаев приходит без приглашения. Вам ли не знать.

Он убрал оригинал документов в шкап. Сам же завязал ленточки на копии, подвинул ко мне.

— Вы слышали, что с Соней приключилось несчастье…

— Я слышал, что вы ее убили?

— Неужели?

— Так говорят…

— А что еще говорят?

— Что вы сделали это из мести, поскольку она отбила у вас жениха…

— Но у меня нет жениха!

И не было никогда, за исключением одного давнего случая, когда я была еще молода, неопытна и наивна. Но тот жених уже давно попал в брачные оковы, составив чужое личное счастье, и Соня была ни при чем.

— Слухи тем и хороши, что факты им без надобности, — заметил Аарон Маркович. — Я полагаю, на самом деле вы не имеете к этой смерти отношения, однако… боюсь, общественное мнение уже сложилось.

И не в мою пользу.

— А все-таки… в последние пару лет не случалось ли иных смертей… — Сформулировать, что я пытаюсь узнать, было непросто. — Среди людей молодых… славившихся легкостью характера и… полагаю, предпочитающих праздное препровождение. Смертей не то чтобы подозрительных, но… скажем так, неправильных?

Можно будет, конечно, заглянуть в городскую библиотеку и полистать газеты, почитать некрологи, но с Аароном Марковичем как-то надежней. И быстрее.

— И возможно, незадолго до смерти люди эти, допустим, менялись… становились нервозны или тревожны… может быть, готовились к скорому отбытию или предпринимали иные действия, которые могли бы быть трактованы подобным образом…

Аарон Маркович снял очки. Сложил. Убрал в кожаный футляр. Провел пальцем по золотому тиснению и тихо произнес:

— То, что вы уже умерли, еще не значит, что вас нельзя убить.

— Это я уже поняла, — я склонила голову.

Он поднялся.

Промолчит? Если в деле замешан кто то из его клиентов… нет, хотелось бы верить, что Аарон Маркович в достаточной мере благоразумен, чтобы не связываться с подобной мерзостью, но в жизни всякое бывает.

— Когда я пятьдесят лет тому обратился к вашему деду с предложением… я не имел ничего, кроме этого дома и худой практики. Мои родители имели несчастье родиться бедными… Мне же, полагавшего себя в достаточной мере предприимчивым, многого пришлось добиваться самому.

Уважаю. И не мешаю человеку делать вид, что мне изливают душу. В прилив откровенности не верю, не та у него натура.

— Я получил разрешение на практику, но… выяснилось, что мир закона, во-первых, весьма узок, во-вторых, хорошо обжит. И чужакам там не слишком рады… мне было позволено брать мелкие дела, тяжбы, за которые платили сущие гроши, но хуже того, что были они по сути своей скучны и однообразны. Что же до большего, то… у меня ушло десять лет, чтобы понять: куда бы я ни подался, я так и останусь забавным чужаком, полагающим, будто острого ума и знания закона достаточно, чтобы достичь успеха… именно тогда я и отправился к вашему деду. Он как раз обратился в одну весьма известную контору за консультацией и получил ее, но ответ его не удовлетворил. А я… я сумел ознакомиться с делом. Я явился в ваш дом и заявил, что сумею отстоять его интересы…

— И он вас принял.

— Выслушал. И счел мои доводы разумными… то дело мы выиграли, опираясь на один малоизвестный прецедент… Вы же понимаете, что малая известность закона не отменяет его обязательности к исполнению? Как бы там ни было, я получил кое-какую известность, а заодно уж предложение, от которого отказываться счел неразумным. Так началось наше сотрудничество…

Он потер переносицу.

— Ваш род… дал мне не только поддержку… и не буду лукавить, отчасти благодаря вашему деду я стал тем, кем являюсь ныне… я в курсе многих тайн, пусть большинство их утратило свою актуальность. А еще чувствую себя обязанным. И когда меня известили о вашей смерти, признаться, я был немало огорчен, хотя и продолжал надеяться… Я хочу, чтобы вы не сомневались. Ваша смерть никоим образом не повлияла на клятву. Я по-прежнему всецело предан вам…