Что характерно, Диттер не спешил вмешиваться.

— Что здесь происходит? — вежливо поинтересовалась я и улыбнулась, клыки демонстрируя. Девица откровенно побледнела, забулькала и сделала попытку лишиться чувств. Пришлось отпустить.

Пара пощечин и купание в ближайшей луже — дождь шел всю ночь и в лужах недостатка не было — привели горе-горничную в чувство.

— Я… я… я ничего не знаю.

И выбраться попыталась. Из лужи.

— Я тут служу…

— Как давно?

Оказалось, недавно, всего-то месяца два как ее наняли, не через агентство, просто объявление в газету подали, а уж она пришла.

Рекомендаций у нее не было. И опыта тоже. И… Ее приняли.

Господин очень добр, а хозяйка не смеет ему перечить. Какая хозяйка? Которая мать молодого хозяина, а он совсем маленький и ничего не понимает. Он добрый, но господин его не очень любит. У господина тяжелая рука, правда, он отходчивый и…

Из этого словесного потока удалось вычленить следующее: завещание покойный Биртхольдер все-таки оставил и отнюдь не в пользу супруги. Да, старший сын получал титул и долю в капиталах, а еще сомнительное право распоряжаться имуществом малолетнего брата, который и становился главным наследником. И да, Адлар, может, и не испытывал к мальчишке особой любви, но присваивать деньги не стал бы. Напротив, он со всей своей совестливостью управлял бы семейными активами честно…

В отличие от дуры, которая, получив наследство, не нашла ничего лучше, как тут же нанять управляющего, а потом выскочить за него замуж.

Что ж… Бывает. Но меня куда больше интересовало, где отыскать вдову Биртхольдер… и я знала, кто мне может помочь.

Фрау Биттершнилыд попивала чай, и за спиной ее тенью держалась бледная девица самого изможденного вида. Серое бумазейное платье удивительным образом подчеркивало общую нескладность девицы. Тощие ее руки, чересчур длинную шею и какое-то мелкое, словно скукоженное, личико.

— Живой еще, — сказала ведьма, указав мизинчиком на дознавателя. — Ишь ты… сама к нему снизошла… стало быть, не все ладно в нашем захолустье.

Нам подали чай, здорово попахивающий сеном, — явно не из хозяйских запасов — и к нему слегка обветренные сэндвичи.

Ведьма. Что с нее взять.

— Вам хоть штраф дали? — поинтересовался Диттер.

— А то… конечно… куда ж без штрафа, — ведьма хихикнула и, указав на дверь, велела: — Сгинь. И скажи кухарке, что, если опять мясо передержит, уволю к бездне… с прислугой только так и надобно… Так что вас привело в мой дом?

— Сплетни, — я чай пригубила.

Без отравы? Уже хорошо… нет, я не думала, что ведьма нас всерьез отравит, но какой-нибудь особой гадости с нее бы сталось подсыпать.

— Скажите, вы знаете, что произошло с Биртхольдерами?

Знает. Ишь глаза прикрыла, пряча блеск. И знание это не продаст… она торговка, а нам нужен ее товар, и значит, ждет нас торг мучительный…

— Думаешь, мальчика убрали, как глупышку Норму?

Диттер вздрагивает.

А что он ждал? В нашем захолустье волей-неволей учишься связывать более-менее значимые события воедино.

— Быть может, быть может… та потаскушка не слишком радовалась, что Биртхольдер-младший был назначен опекуном. Порывалась судиться, но ей быстренько объяснили, что вполне может на встречный иск нарваться. Завещание — дело такое… а если бы Адлар твой не страдал излишней порядочностью, а додумался бы проверить кровь… многое было бы интересно.

— Что именно? — холодно поинтересовался Диттер.

— Твой мальчик еще дуется? Скажи, что жизни ему не так много отмерено, чтобы тратить время на подобные глупости… я свое получу от сил, которые куда повыше недоучки-инквизитора.

— Почему это я недоучка?

— Доучка, доучка… — вдова Биттершнильц махнула рукой и погладила спящую собачонку, чьи огромные уши вяло шевелились, выдавая, что животное в принципе живо.

— Полагаете, ребенок не от Биртхольдера? — Чай оказался не столь отвратителен, как это представлялось вначале. Да, запах сена наличествовал, но был он каким-то… мягким? Сглаженным.

— Не скажу точно, но… деточка, когда человек в его возрасте заводит себе игрушку, а та вдруг беременеет, у любого мало-мальски здравомыслящего человека возникают подозрения. Во-первых, кроме Адлара у него детишек не было, хотя на недостаток внимания его супруга не жаловалась и сборов особых не заказывала. Да и прежние пассии как-то не спешили радовать старикашку… всем известно, что он помешан был на мысли о возрождении рода… былое могущество и все такое…

Старуха спихнула псинку с колен, и та шмякнулась, перевернулась на другой бок и подтянула лысые лапки под лысое же тельце.

— На редкость незлобливая скотина, — с сожалением произнесла вдова, переступая через собачонку. — Думала выкинуть, но жалко…

— А людей нет?

— А чего людей жалеть? Сами глупости творят. Идем… прогуляемся, а то спина болит уже сидеть… Что смотришь, думаешь, раз ведьма, то спина болеть не может? И припарки не помогают, и притирки… недолго мне осталось, да… так вот, откуда Биртхольдер эту потаскушку выкопал, никто не знает… про ту его квартирку давно жене известно было, что он девок держит, так у всех свои игрушки… она не мешалась в его жизнь, он не лез к ней.

Счастливый брак, если подумать. В ведьминском понимании.

— Руку подай даме… чему вас там учат? И не дрожи, как та псинка, не прокляну…

— Я не дрожу.

— Знобит, стало быть? У богов свои игры… боль она забрала, а вот болезнь, та осталась… как срок придет — готовься. Хочешь, яду подарю? У меня есть хороший, уснешь и не заметишь.

Щедрое, к слову, предложение.

Но и у меня отрава имелась неплохого качества. Надо будет сказать Диттеру, а то ведь права старая ведьма: выйдет срок и навалится: ничего не бывает просто так, даже божественные дары.

— Так вот… он на развод подать пытался, когда стало известно, что его шлюшка в положении… будто с ума сошел. Ко мне Биттерхольд приходила… разумная женщина… просила глянуть, нет ли приворота. Я ей сказала, что приворота нет, есть лишь врожденная дурость, а это зельями не исправишь.

Она шла, подволакивая левую ногу, тяжело впечатывая трость в плиты, и глухие удары ее разносились по коридору.

Кто там?

Ведьма… ведьма… ведьма… Дом шептал, раскрывая одну дверь за другой. Вереница комнат, одинаково пустых и безликих, уже давших пристанище теням.

— Я вот думаю… может, продать дом? К чему мне? Так вот… развод она ему дала… не просто так, само собою, за немалую долю в общих делах… и с условием, что сыночка законного он не обидит. Старшенького. Потому как бестолочь эта на шлюшке своей мигом женилась, и стало быть, младшенький тоже законным числился.

Интересно. Этого я не знала и, подозреваю, не знали очень и очень многие. Развод в обществе не то чтобы запрещен, скорее уж не принято здесь разводиться, и новость в одночасье облетела бы городок. Значит, дело решили тихо, и сто ило это изрядно денег.

Как и вторая женитьба.

Все ж, полагаю, не до конца утратил герр Биттерхольд разум, если не устроил пышную свадьбу…

— Так вот, ребенок-то народился, да… а старик отправился к предкам, за деяния свои отчет держать, — фрау Биттершнильц остановилась у дверей, которые вывели на застекленную террасу. — Дождь… ненавижу здешнюю зиму… уехать бы… чтоб солнце и море, так нет, не отпустит треклятый город… и тебя не отпустит, девочка, и дружка твоего уже прибрал, хотя он и не понимает. Слышишь, шепчется? После того как завещание огласили, многие были… удивлены. Пошептались, конечно, но мертвых обговаривать интересу нет. Шлюшка-то живо себя хозяйкой поставить попыталась, только у Адлара еще тот характер. И маменькины обиды он близехонько к сердцу принял… содержание определил да из дому выставил. Аккурат в ту квартирку, которая ей по завещанию отошла. Брату же своему нянек нанял…

Полагаю, молодая вдова не слишком обрадовалась.

Надеялась получить доступ к семейному состоянию? А вместо этого оказалась в старой квартире с не самым большим, полагаю, содержанием? И с перспективой остаток жизни провести в… даже не знаю, как словами описать-то. Главное, наверняка ее это вывело…