Все не то. Не так. Девять культов, каждому из которых посвящена глава… и десятая, отведенная под ритуалы кровавые.

Здесь я их и нашла.

Когда готова была уже закрыть книгу, поскольку мало того что монах изволил подробнейшим образом описать некоторые обряды, так порой он и зарисовывал. А зрелище человека, из разрезанного брюха которого вытягивали кишки, не совсем то, что подходит для юной леди. Или вот сожжение. Или…

Я пробежалась по строкам. Хмыкнула и закрыла книгу. Конечно, выносить их из библиотеки не рекомендовалось, но… если ненадолго… и немного… иначе мы здесь несколько дней просидим. И я решительно сняла еще несколько томов.

…Откровения безумия, написанные моим предком, пережившим смуту. Краткий справочник запретных ритуалов, судя по толщине, краткостью грешивший. Книгу крови. И еще одну, даже книгой не являвшуюся. Сшитые наспех листы, завернутые в кусок кожи. Но знак моей богини вспыхнул, стоило прикоснуться к ней, а к подобным рекомендациям я прислушивалась. Поэтому, повинуясь ощущениям своим, сняла с полки еще один фолиант.

А кожа явно человеческая. И темные веревки, перетягивающие книгу, будто кто-то опасался, что она возьмет и откроется, выглядели весьма внушительно. Но больше ни знаков, ни… Разве что острые бронзовые уголки. И полустертый отпечаток детской ладони. В классификаторе книга значилась, как «Отворение врат» неизвестного автора, и рядом стояла характерная пометка, что трогать ее не стоит. Но вот…

Ко мне она ластилась, звала, обещала помочь. А я… я всего-навсего слабая женщина, поэтому, подняв башню из книг, решительно двинулась к выходу из библиотеки. Книга была нужна. Чую это… Но ее нужность не умаляла ее опасности.

— Уже? — Вильгельм проворно отскочил от статуи и руки за спину спрятал. Все-таки время здесь действительно течет иначе. — Я просто посмотреть хотел… поближе… и вообще…

— Ага, — я протянула ему книги. — Нам пора.

— А…

— Придется будить или оставить. Понимаешь…

Сложно объяснить, но это место устало. Оно ценило тишину, которую мы нарушили. Да и… просьбы были исполнены, а дела сделаны. Мы же давно вышли из того возраста, когда могли претендовать на то, чтобы пользоваться убежищем просто так.

— Да чувствую, — он зябко повел плечами. И книги взял-таки. Присмотрелся. Вздохнул. — А ты знаешь, я обязан их изъять и сжечь.

— Обойдешься.

Даром, что ли, род мой принес присягу? Должны же быть у спасителей королевства и верных слуг его императорского величества свои привилегии.

— У нас разрешение есть… бессрочное.

И выданное, к слову, не только имперской канцелярией, но и неким орденом, который только-только входил в силу и искал поддержки.

— Хорошо… наверное. Тяжелые, мать его… буди уже красавца… а то ощущение, что с меня вот-вот шкуру снимут.

Спускались мы куда дольше, чем поднимались.

И уже внизу Диттер, разбуженный весьма недружеским тычком в ребра, поинтересовался:

— Что случилось?

— Продали тебя… — буркнул Вильгельм, пытаясь удержать стопку книг. Нет, я могла бы взять одну… или две… или даже три, но мне нравилось смотреть, как он пыхтит, сопит и бросает косые взгляды, не решаясь меж тем попросить о помощи.

А на Диттера, который сунулся было к книгам, рыкнул так, что и я вздрогнула.

Хочет сам? Пускай. Не в моих привычках препятствовать чужим подвигам.

— Хорошую цену взяли?

— За тебя? Не смеши… — На лестницу, которая поднималась в подвалы, Вильгельм смотрел как на кровного врага.

— Она даст тебе отсрочку. До конца этого дела.

Он имел право знать, и Вильгельм с этим был согласен, но место, время и душевное состояние его не способствовали приросту любви к ближним. Вообще из него отличный темный вышел бы…

— Но потом, — я облизала губу. — Боюсь, тебе станет… совсем плохо.

— Ага…

Предупреждение, кажется, не слишком его впечатлило.

— Отсрочка… это хорошо… это… замечательно.

— А что потом сдохнешь, не пугает? — поинтересовался Вильгельм. И Диттер махнул:

— Отбоялся уже… и сдохну я в любом случае, тут без вариантов. Отсрочка же… — его улыбка была широка. — Это отлично… книги давай, не будь жлобом.

— Я не жлоб.

— Ты только учишься, я знаю…

— А ты…

— А я силой смерти ныне здоров, так что не надо мне тут…

— Не надо, — Вильгельм криво усмехнулся, — так не надо…

И книги отдал. Все. А Диттер только крякнул и…

Забавно наблюдать за ними. Мне кажется, бабушке они бы понравились, причем оба…

Наверху стояла ночь. Глухая. Черная. И беззвездная. Словно призывающая сотворить какое-нибудь приличное злодейство. Стрекотали цикады, но и в песне их чудились похоронные мотивы. Диттер остановился, задрал голову и меланхолично произнес:

— Опять дождь будет.

Я, прислушавшись к собственным ощущениям, согласилась: всенепременно будет. И уже совсем скоро. А потому есть смысл убраться из сада. Мы то дождь перенесем, а вот книги на самом деле древние, хрупкие и воду не жалуют.

Дома нас ждал ужин и герр Герман, расхаживающий по гостиной.

— Вы знаете, который час? — спросил он.

— Понятия не имею, — я ответила честно, все-таки ощущения после храма были несколько размытыми и восстанавливались медленно.

— Два часа ночи…

— Поздно.

— Издеваешься, девочка?

— Отнюдь. Действительно поздно… в это время я, как правило, спала…

Герр Герман, в отличие от утра, выглядел неважно. Мундир мятый. Волосы в беспорядке. И пахнет… о да, виски пахнет. Надеюсь, не моим, ибо мое гостеприимство так далеко не распространялось, чтобы всяких малоприятных типов угощать виски.

— И вы тут… что вам в городе надо? — он вытащил фляжку, прихлебнул и поморщился. — Никакого здоровья не хватит… сегодня убили Норму Ингвардоттер… вы ведь были знакомы?

Были. Норму, пожалуй, знали если не все, то многие. Старшая дочь графа Ингвардоттера, пусть и переселившегося в наши благословенные места лет триста тому, но все одно, по мнению местных, числившегося чужаком.

Норма была… Чересчур активной, пожалуй.

Комитеты, благотворительность… Ладно бы сама занималась, но она требовала, чтобы все участвовали в этих глупых ярмарках, устраивали званые вечера и… она была не слишком красива, но при этом умудрялась привлекать внимания той силой, которая горела в ней ровно и ярко.

Целительница.

Пусть отец и не позволил ей отправиться в Академию, но и домашнее образование она получила хорошее. Пожалуй, Норма могла бы практику открыть, однако разве графине это позволено…

Вот и тратила свои силы в городских лечебницах, где снискала славу едва ли не святой.

Она не пила. Не принимала наркотики. Не проводила вечера в сомнительных компаниях и, что совсем непонятно, не заводила любовников. Норме было двадцать два, но старой девой она себя не считала, жила в ожидании если не великой любви, то хотя бы одобренного батюшкой жениха.

Кому понадобилось убивать ее?

— И что? — Вильгельм подался вперед и длинный нос его шелохнулся. У меня возникло ощущение, что дознаватель с трудом удерживается, чтобы не обнюхать нашего гостя.

Принюхалась и я. Кровь. Темная, старая и дурная. А еще опиумный порошок, которым изрядно разило от одежды.

— И то… что есть свидетели, утверждающие, будто видели фройляйн Гретхен незадолго до… происшествия.

— Просто видели? — Вильгельм шагнул ближе.

Жандарм попятился. Правда, отступать ему было некуда, ибо спиной он уперся в стену.

— Вместе с покойной… и свидетель утверждает, будто имела места ссора… а ваша взаимная неприязнь многим известна.

Инквизитор оглянулся на меня. А я пожала плечами. Неприязнь? Сильно сказано. Мы… не приятельствовали, чистая правда. Но чтобы неприязнь… так, легкое недоумение.

Я не понимала ее. Она меня. Пересекались мы изредка, на благотворительных обедах в мэрии. Как-то Норма попыталась достучаться до моей совести, как ей казалось, или что вернее — чековой книжки… то ли на помощь юным проституткам, то ли на содержание приюта, то ли еще на какую то глупость… она вечно кому-то там помогала и при этом на отрез отказывалась понимать, что не всегда эта помощь была нужна.