В тот раз мы несколько повздорили, это верно. Она обозвала меня бессердечной стервой. Я ее — старой девой и еще нехорошим словом… но на этом все и закончилось. Ах да… разве что из попечительского совета Благотворительного общества меня исключили, как и вообще из общества, но это же ерунда…
Исключить исключили, а чеки ежегодные, которые я подписывала, получая за то налоговую льготу, принимать не перестали. Я ж и говорю, лицемеры…
— Ложь, — сказала я, постукивая когтем по столу.
Герр Герман дернул удавку галстука и, вздохнув, произнес:
— Я пришел сюда… по доброй воле… я понимаю, что одного свидетельства мало…
— Мало, — подтвердил Диттер, стоявший у стены.
Книги он сгрузил на туалетный столик, и герр Герман время от времени косился на зловещего вида стопку. Как по мне, выглядела она наиподозрительнейшим образом.
— Однако… пошли слухи… крайне неприятного для вас свойства. И на меня оказывают давление…
Уж не бургомистр ли, все еще не смирившийся с необходимостью делиться?
— …требуя вас задержать…
— Только задержать?
Герр Герман нехорошо усмехнулся и сказал:
— Некоторые… особо впечатлительные горожане не отказались бы и от костра.
— Костры находятся вне вашей компетенции…
— Именно. А вот беспорядки — вполне. Уезжайте, пока можете.
— Не могу, — вынуждена была признать я. — Но… клянусь тьмой…
И тьма вспыхнула на моей ладони, подтверждая слова.
— Сегодня я не покидала поместья… мы были в храме.
Инквизиторы кивнули.
А герр Герман устало опустился на стул и произнес:
— Это вы можете сказать мне, и я поверю, ибо я верный сын матери нашей Церкви, а потому не смею сомневаться в словах слуг ее…
— Похвально. — Вильгельм скреб кончик носа. Тот покраснел и, кажется, слегка распух. Но дознавателя это не смущало.
— Однако, подозреваю, найдется немало тех, кто поставит ваши слова… под сомнение…
— Свидетель кто? — прервал речь Диттер.
Кстати, весьма и весьма интересный вопрос. И Вильгельм, стянув со стола булочку, произнес:
— А сейчас сами и увидим… вы ведь понимаете, что это дело уже давно вышло за рамки вашей компетенции… к слову, что вы знаете о доме по… какой там адрес?
— Лудильщиков переулок… первый, который на перекрестке стоит.
— Вот-вот… об этом… что вы знаете?
Герр Герман знал немногое. Что дом этот был построен давно и знавал лучшие времена, некогда числился доходным для публики белой, после, когда появились иные, поновей, стал принимать жильцов поплоше. Менял хозяев, каждый из которых спешил извлечь выгоду, но не желал тратиться.
Дом разрушался. Жилье в нем дешевело, однако и эта дешевизна не способна была привлечь публику хоть сколько бы приличную. Приезжие предпочитали селиться в пансионатах или же снимать квартирки поближе к источникам, благо сей бизнес процветал давно. В доме же селились работяги, без которых не способен обойтись ни один самый богатый и приличный город. А также семьи их, дети…
Жандармерию там не жаловали.
Да, вызывали, но большею частью соседи, которые от этакого соседства время от времени претерпевали некоторый ущерб. Битые окна, украденное белье или же пьяная драка под окнами… да, дом доставлял головной боли, но…
— А ведь… уж пару лет как попритихли, — с немалым удивлением произнес герр Герман. — Точно… вот как продали в последний раз, так и…
— Кому продали? — Вильгельм убрал-таки руки от носа.
— Так… не знаю.
И это незнание, кажется, поразило его до самой глубины продажной его души. А инквизиторы переглянулись. И это тоже что-то да значило.
— Что ж… сюрприз будет, — довольно-таки мрачно произнес Диттер.
Сюрприз удался.
Я сидела в машине и делала вид, что крашу губы, краем глаза наблюдая за тем, как блюет в придорожных чахлых кустах начальник жандармерии. А с виду таким крепким мужчиной казался. Солидным.
Помада ложилась плохо, да и отсутствие света — единственный чахлый фонарь, который удалось зажечь далеко не с первого раза не в счет — сказывалось. Впрочем, на мою скромную особу внимания не обращали. Пока.
— Что ж это… — герр Герман вытер губы тыльной стороной ладони. — Что ж творится-то… опять…
В каком смысле опять?
Он втянул слюну. Сглотнул. И сунув зеленую шапку под мышку, добавил:
— Их всех же… всех прошлым разом… вычистили…
Красить губы стало совсем неинтересно. А дом… дом был, куда он денется-то? Запертый под двумя пологами, погруженный в вязкое состояние стазиса и проклятый божественной волей. Пожалуй, я могла его видеть и снаружи, и изнутри, и это новое умение совсем не доставляло радости.
Вот меловой след…
…Монк замирает у него и касается пальцами, запоминая именем света. А вязкая тьма колышется, подбирается к благословленному, то ли примеряясь, как половчей ухватить за пятки, то ли, напротив, испрашивая благословения.
Вот Диттер стоит, опершись обеими руками на подоконник. Он мрачен. И темен. И кажется, хочет кого-нибудь убить… главное, чтобы не меня. Я полезная. Я пригожусь.
Вот застыл посередине лестничного пролета Вильгельм. Он странно развел руки и голову запрокинул. Если присмотреться, то становятся видны тонкие нити поискового заклятья. Они расползлись по дому, от крыши до подвалов, в которых — это я тоже чую — немало костей…
Там стояли старые ванны, наполненные до краев буроватым раствором. Его используют некроманты для бережной очистки костей. Плоть он разъедает быстро, а вот костную ткань оставляет неповрежденной.
Кости здесь тоже имелись. Черепа аккуратно складывали в шкафы, остальное же просто ссыпали в короба. В огромные, мать его, короба, наполненные почти до краев…
Меня тоже замутило.
А у Вильгельма из носа кровь пошла, что заставило Диттера очнуться. Он успел подхватить тощее тело однокурсника, не позволив тому покатиться по ступенькам.
Что-то сказал… Жаль, звуки мне недоступны.
— Что же это… — герр Герман решительно отряхнулся и вытащил бляху. Посмотрел на нее, словно продолжая сомневаться, а потом сам себе сказал: — Все равно ведь скрыть не выйдет.
И я согласилась, что да, не выйдет.
Жандармы явились на зов, если не в мгновение ока, то почти.
Темные машины с характерной эмблемой, два патруля, прибежавшие быстрее машин, и черный грузовик экспертной службы.
Оцепление.
Красные веревки, которые раскатывали по ту сторону обожженного забора. И герр Герман, который устало оперся на мой автомобиль. Он бросил фуражку на капот и спросил устало:
— Давно?
— Нашли, когда Соню… убили… там убили, — я кивнула на дом, который наблюдал за происходящим равнодушно.
— И чего не сказала? Не верила?
— Не верила. — Жандармы подходили к подъезду и отступали. Даже штатный некромант, вполне себе толковый дядечка, с которым меня связывали отношения весьма напоминающие дружеские — насколько это вообще возможно между подобными нам, — морщился, стоило ступить на порог.
Дом не был готов явить свои тайны.
— Это правильно… — он потарабанил пальцами. — Значит, вот оно как… а я-то грешным делом… теперь тебе точно уехать надо.
Нельзя.
Дом меня не отпустит. Не этот, конечно, но собственный, родовой. Я связана с ним и храмом пуповиной силы, и, быть может, позже связь эта ослабеет или вовсе исчезнет, а я получу свободу, но пока…
— Не уедешь, — герр Герман сделал собственные выводы.
— Не уеду, — подтвердила я.
— Тогда держись этих… лучше двоих сразу… а то ж сама понимаешь, слухи пойдут… слухи, они как мухи, из любого дерьма родятся.
И в этом откровении была своя правда. Я кивнула и поинтересовалась, раз уж пошла у нас столь доверительная беседа:
— Значит такое случалось и прежде?
Пара некромантов вошли в дом. Их окружила мерцающая сфера, и местная тьма, заинтересовавшись новой игрушкой, коснулась ее. Осторожно. Пробуя на вкус. Всколыхнулось болото посмертных эманаций, поднялось, заставляя некромантов отступить.
