— И не только читал…
— Подворовываешь? — поинтересовался Вильгельм, поднимая воротник. Дождь зарядил тягучий, нудный, из тех, которые отлично сводят с ума, поднимая в глубинах души самое мерзкое…
— Исключительно в интересах дела… заглянем еще к одному человеку.
— Знаешь, — Вильгельм шмыгнул покрасневшим носом и спрятал руки под мышки, — откуда у меня ощущение, что это она старший дознаватель, а не я?
Мейстер Ульгерштуттер, ювелир в седьмом поколении и слабенький маг, сила которого была созвучна камням, подтвердил мои опасения.
— Копия отменнейшего качества, — он положил кролика на весы. — Но это не умаляет того факта, милая Гретхен, что вам пытаются всучить подделку…
С одной стороны, Берти, конечно, не заявлял, что статуэтки эти родом из земель Циань, где их не просто вырезали, но и наделяли камень особыми свойствами. И что самое любопытное, в окружении иных фигур свойства усиливались в геометрической прогрессии… если правильно подобрать соседей. Великое искусство Сочетания — наука не из простых, ибо даже фигурки, созданные одним мастером из одного куска нефрита, далеко не всегда могли находиться рядом.
— Магии в ней нет…
Я кивнула. Что и требовалось доказать.
— У него подделки, — сказала я, когда мы покинули лавку. Через час. Но не могла же я оскорбить мейстера, не взглянув на новую его работу, а уж удержаться и не примерить тончайший, будто паутина, браслет, и вовсе было выше моих сил. И то, что стоил он пять тысяч марок… Девушка моего положения просто-таки обязана радовать себя. И мейстер считал так же, а потому, упаковав покупку, произнес:
— Фройляйн, чтобы вы знали, я не верю ни слову…
И значит, слухи не просто пронеслись по городу, но и начали в нем обживаться, если столь далекий от них человек соизволил выразить свое ко мне отношение.
— Благодарю… — Я позволила поцеловать свою руку. А после, вручив пакет с браслетом Диттеру — все же он внушает куда больше доверия, нежели его коллега, — покинула лавку. И сказала про подделки.
— Думаешь? — Вильгельм оглушительно чихнул. — Ненавижу дожди…
— И брокколи…
— И брокколи, — отозвался он. — Так значит, подделки… младший брат делает вид, что покупает дорогие картины…
— Вкладывает деньги, — я поправила шляпку. — И вложение не самое худшее, действительно многие полотна в течение пары лет изрядно прибавляют в стоимости. У меня тоже есть пара-тройка агентов, но… я не коллекционер…
Дождь был холодный. Он пробивался сквозь мех, и ноги моментально промокли: таково уж свойство местной воды, ни одна самая дорогая обработка не способна была защитить обувь. Дождь расползался по стеклам, выкрашивая витрины серым. Он глушил свет фонарей.
И сгущал сумерки.
Дни зимой и так были коротки, а ощущения… неприятны.
— Кофе, — я решительно тряхнула головой. — Мне нужно кофе… и вам не помешает.
Вильгельм чихнул.
А Диттер благоразумно промолчал. Монк же… кажется, ему было куда более неуютно, нежели обычно.
В кофейном доме нам были рады. Здесь пахло кофе, шоколадом и приправами. Стояла на углях древняя сковорода, и над раскаленным песком поднималось марево. Старый Ульгрем вращал ручную мельницу, размалывая зерна, а перед ним выстроился десяток ступок.
Вижу красную, с толикой кайенского перца.
И кажется, ведьмины лапки тоже здесь. Новый купаж? Стоит попробовать…
— Младший тратит деньги старшего, притворяясь, что укрепляет семейное состояние. — Вильгельм не стал снимать пальто, напротив, поднял воротник и шарф расправил, спрятав в складках его длинный нос. — Покупает картины и… перепродает, заказав копию для собрания. К чему такие сложности?
К кофе подавали пресные булочки и острое имбирное печенье. Сливочное масло. Мороженое, которое готовили здесь же, из свежайших сливок и темного тростникового сахара. Это было своего рода волшебством… да, именно волшебством, именно сила придавала мороженому особый вкус.
— Старший не так прост, как кажется? — предположила я. — Может, он готов вкладываться в живопись, но именно вкладываться, а не давать деньги на пустые развлечения?
— Вариант.
Кофе мне подали в крохотной чашке, а вот инквизиторам принесли высокие бокалы кофейного напитка, украшенного пеной взбитых сливок.
— В любом случае Бертика все устраивало, пока у старшенького не появилась сердечная привязанность. Вдруг бы женился, а у Нормы характер… с нее вполне бы сталось сунуть нос в эту, простите боги, коллекцию, а там бы и факт мошенничества всплыл бы…
— Из-за этого убивать? — Вильгельм втянул сладкую пену и зажмурился.
— Не только из-за этого… — я постучала пальцем по клетчатой скатерти. — Он привык считать состояние своим… у Нормана что-то там с сердцем, долго он не протянет, а наследник один, Берти… но если бы появились свои дети… да и без детей жена могла бы претендовать на часть состояния… добавим обман и…
— Завещание? — предположил Диттер.
Вот он пробовал напиток аккуратно, будто опасаясь, что отравят. Очаровательная паранойя…
— Значит, Норма мешала как минимум двоим. — Вильгельм стащил у меня печеньице, сунул в рот и в следующий момент скривился. А что, имбиря здесь добавляют от души, и постоянные посетители знают, сколь специфичны местные сладости.
Отсюда возникает вопрос: а так ли все просто?..
Утренние газеты писали о жестоком убийстве, но как-то так… скучно, что ли? Помнится, в прошлом году, когда приезжий учитель застрелил свою невесту, прибывшую на курорт в сопровождении некоего весьма состоятельного господина, газеты старались. Писали так, что даже у меня на глаза слезы наворачивались, так их всех жалко было, и учителя, страстью обуянного, и несчастную девицу, которой захотелось попробовать жизни иной, и даже любовника ее, попавшего в центр скандала. А тут… сухие строки.
Размытые снимки.
Туманные перспективы следствия. И мой список, на который я пыталась взглянуть иначе… к сожалению, о многих я знала не слишком хорошо. Взять хотя бы Гертруду… семья у нее имелась, но что за семья? А вот про этого Конрада впервые слышу. Адлар — дело другое, с ним единственным мы, пожалуй, подолгу беседовали на темы отвлеченные.
У него был брат. Сводный. Обычное дело… брак по расчету, законный наследник и условная свобода при соблюдении внешних приличий. Вовремя закрытые глаза и толика благоразумия, значительно облегчающая жизнь обоим супругам. И поздняя любовь, нарушившая правила.
Адлар редко говорил о той женщине. Как-то обмолвился лишь, что отец совсем потерял голову и ушел из дому, отчего матушка его страдает…
О том, что отец грозится переписать завещание на малолетнего его брата. Малолетнего. Насколько малолетнего?
Не переписал. Помнится, преставился пару лет тому назад, оставив и любовницу, и ее сыночка на попечение Адлару, который этакому подарку не обрадовался совершенно. Матушка… матушка, кажется, жива… и навестить ее стоит. Сдается мне, что нам будет о чем поговорить.
Отговаривать меня не стали.
Лишь Диттер буркнул:
— Я с тобой.
А Вильгельм кивнул, подтверждая: он со мной. У самого же дознавателя, после вчерашней прогулки обзаведшегося стойким насморком, явно были иные планы на вечер.
Мне случалось бывать дома у Адлара, но я запомнила это место несколько иным, более светлым, что ли? И менее ярким.
Нам открыла девица несколько неопрятного вида и, окинув насмешливым взглядом, сказала:
— Госпожа изволят отдыхать…
При этом девица не прекращала жевать. И попахивало от нее спиртным. Что-то сомнительно, чтобы фрау Биртхольдер позволила бы подобной особе остаться в доме.
И если так…
— Мне нужна фрау Биртхольдер, — сказала я, сунув ногу в дверной проем, и девица не отказала себе в удовольствии по этой ноге дверью бахнуть.
Зря, между прочим.
Она была медлительна, а я, в отличие от упырей, в приглашениях не нуждаюсь. Пальцы слегка сдавили мягкое горло, и я подтянула девицу к себе. Встряхнула. Приподняла.