— Впрочем, я не скажу, что сильно огорчился. В тот момент меня куда больше занимала одна глубоко практическая проблема. Мне было запрещено покидать пределы империи… я ведь мог принести пользу роду. Много пользы… это первая проблема. И вторая — страх Франсин, которая вполне ясно осознавала некоторые… свои перспективы. Как, собственно говоря, и я сам. Мне, знаете ли, вовсе не хотелось становиться собственностью рода… этаким счетоводом на службе. А на большее у них фантазии бы не хватило.

У родственной крови был особый аромат. Горьковатый, чуть сдобренный полынью и ветивером. И легкая кислая нота присутствовала тоже. Я запомнила этот запах, просто на всякий случай.

— Поэтому я отправился к куратору и сказал прямо, что в случае, если я вынужден буду вернуться домой, корона может забыть о моих будущих разработках… как и о прошлых. Патентное право никто не отменял.

Я склонила голову, признавая, что для сложившейся ситуации выход был, пожалуй, оптимальным. Конечно, судиться с короной дело неблагодарное, но… почему бы и не попробовать?

— К сожалению, избавить меня от клятвы не вышло, но в остальном… отец выразился ясно: роду не нужен такой неблагодарный ублюдок. Полагаю, на него пришлось хорошо надавить, и в немалой степени это получилось благодаря провалу проекта.

О да…

Сложно представить, в какой дед был ярости. Еще недавно полагал себя победителем, а в итоге лишился и мечты, и ценной собственности, которую пришлось уступить короне, дабы избежать некоторых неприятных обвинений.

Эксперименты — дело такое… опасное. В том числе и для экспериментирующих.

— Я знаю, что Франсин обратилась с прошением о разводе, но… после отозвала его.

— Почему?

Пожатие плечами.

— Ее убедили, что будущее дочери не стоит скандала.

Шантаж, стало быть. Или мягкий, исподволь, или прямой. Весьма действенный метод, главное, не переборщить, чтобы страх не заставил жертву перейти к действиям активным и контролю не поддающимся.

— Вы встречались после… завершения эксперимента, — по выражению лица Вильгельма было ясно, что он думает о подобных экспериментах и отдельных экспериментаторах.

— Да… незадолго до… несчастья. Я пытался пересечься с ней раньше, но… она сказала, что не стоит искать встреч, что это лишь всем навредит.

— Кому?

— Понятия не имею. Знаю лишь, что выглядела она несчастной.

— А вы не пытались как-то ее…

— Что? Спасти? Похитить и увезти в далекие края? Я предлагал переправить ее на Острова. Я по-прежнему не мог уехать, запрет действовал, и корона не собиралась его отменять.

Действительно, к чему рисковать? Вдруг да уедет полезный человек и работать станет на тех же Островах. Там-то найдется кому оценить талант по достоинству.

— Но у меня остались связи. Знакомства. Ей бы помогли устроиться. И не только ей. Она бы никогда не оставила дочь…

Приятно, чтоб его…

— Она отказалась. Признаюсь, в последний раз ее упрямство вывело меня из себя. Я позволил себе некоторую несдержанность в словах, чем, возможно, обидел ее. Я просил прощения в письмах, но мне не отвечали… не уверен, что она вообще получала эти письма. В любом случае это был ее выбор.

И мне хотелось бы узнать, что именно заставило матушку остаться. Вновь вспыхнувшая любовь к отцу? Или, скорее, опасения, что он не оставит побег безнаказанным.

Некроманты мстительны. Злопамятны. А некоторые еще и весьма талантливы.

— На несколько лет наши пути разошлись. И да, я сожалел… я не встречал женщин, которые вызывали бы хотя бы толику той симпатии, которую я испытывал к Франсин. Я поселился в столице. Вел… достаточно уединенный образ жизни. Кто-то пустил слух о моем отъезде… и я, честно говоря, был не против. Светская жизнь — не то, что меня радовало.

Он отложил салфетку и потрогал переносицу.

— Она появилась поздно вечером. Уставшая. Изможденная даже… я сперва не узнал. Не то чтобы она так уж сильно изменилась внешне, скорее исчезла былая уверенность в себе. Она боялась. Явно. Отчетливо. И именно страх заставил ее просить о помощи.

— Вас?

— Ей больше не к кому было пойти. Как-то получилось так, что мой брат сумел избавить жену от груза лишних связей. Подруги? Ей ни к чему. Родственники… ее род с удовольствием отстранился от жизни дочери за немалую сумму. А единственная сестра вряд ли была тем человеком, который помог бы в сложной ситуации. Корона… предпочитала не вмешиваться в дела семейные.

Я смотрела в окно. Серо-сизое, расписанное грязными пят нами снега. Смотрела и думала, что память моя странным образом не сохранила ничего, что подтверждало бы этот рассказ.

Страх?

Разве мама боялась? Нет, она бы мне сказала… или не сказала, пытаясь оградить от… чего? Взрослых игр? Взрослые любят играть, особенно другими взрослыми, впрочем, и детьми не побрезгуют. Она ведь приходила… каждый вечер. Укладывала меня. И мы секретничали. Это я помню… а еще что? Ужины семейные? Молчаливые и торжественные… да… редкие обрывки фраз… цветы, которые отец подарил.

Бабушка показала мне букет.

И она же постоянно говорила о любви… не своей, нет… она-то деда любила, тут сомнений нет, а вот о том, как мать обожала отца и наоборот… она принесла мне шкатулку с драгоценностями… вот рубиновый браслет, который отец принес просто так, без повода.

Матушке шли рубины. Или сапфиры, сложные, капризные камни… или вот камея резная удивительной красоты. Разве это не лучшее доказательство любви? И ведь я не спрашивала, но… мне создали сказку, в которую я поверила с превеликим удовольствием.

— Она сказала, что мой отец не оставил своей безумной идеи… и что, вполне возможно, эксперименты продолжаются, правда, уже без… согласования с короной.

— Почему она так решила?

— Мой брат начал работу над стабилизацией первичной энергии. Тема сложная, довольно популярная хотя бы тем, что никому еще не удалось удержать чистую энергию от распада более чем на десятую долю секунды.

Дядюшка пошмыгал носом и помял переносицу. Присел.

— В общем-то известно, хочешь получить степень магистра, создай свою теорию… нестабильная материя — тема благодатная.

Как показалось, произнесено это было с немалой насмешкой.

— И будь Франсин обычной женщиной, она бы лишь обрадовалась. На свою беду она слишком хорошо знала, что своего супруга, что моего отца, чтобы поверить, будто они вот так просто пойдут проторенным путем. Что годится для всех, недостаточно хорошо для Вирхдаммтервег.

О да, и это припоминаю.

Вирхдаммтервег стоят выше прочих. И не стоит забывать об этом. Родовая, мать ее, гордость.

Только почему-то припомнился парень, предложивший руку туземной девушке. Интересно, был ли он в достаточной степени достоин рода? Или основателей не судят, а просто предают забвению некоторые поступки, способные разрушить светлый образ?

— Подозрения возникли не сразу… так уж повелось, что она с самого начала помогала моему брату в его трудах праведных. Вела дневники, составляла графики, следила за тем, чтобы не закончилась бумага, не высохли чернила, чтобы перья были той марки, которую братец предпочитает… с иными ему не работалось. И тут оказывается, что ему больше не надо помогать. Супруга ведь устала… она так переволновалась, столько перенесла. Быть может, ей стоит больше времени уделять семье? И вовсе отправиться с дочерью на воды.

Воды я помнила хорошо. Бывали мы там частенько, и поездки эти оставляли в душе самые светлые воспоминания. Я была беззаветно, безоблачно счастлива, что же до матушки… много ли дети понимают?

— Сначала воды… потом курорт… и столица, где стоит провести сезон, ведь Франсин так долго отказывала себе в простых женских удовольствиях. Работа? Если ей хочется, но он был против. Ни к чему переутомляться… а она верила. Она искала способ уйти из того дома и была счастлива уже той иллюзией свободы, которую ей предоставили. Супруг не требовал возвращения, напротив, казалось, был бесконечно рад, что жена хорошо проводит время. Он писал длинные нежные письма…