Но тут пристань кончилась. Кудыка недовольно посмотрел на удаляющуюся высокую корму и, сердито ворча, пошел обратно.

До кружала уже было рукой подать, когда из проулка, где белыми медведями [22] лежали огромные сугробы, навстречу Кудыке, тоже опираясь на кол, выбрался синеглазый красавец Докука. Полушубок, несмотря на мороз, как всегда, распахнут на широкой груди, русая бородка задорно приподнята.

- Гляди-ка, жив! - подивился Кудыка, мигом перестав ворчать. - А я уж думал, поймали тебя вчера… Ты не в кружало?

- В кружало, - с достоинством сказал Докука и, оглянувшись, озабоченно понизил голос: - А кто ловил-то?..

- Да все кому не лень!

Оба двинулись в одну сторону, еле умещаясь вдвоем на узко протоптанной тропке. Кудыку разбирало любопытство.

- Как же ты их обморочил-то?

- А я дома не ночевал, - беспечно ответил Докука.

- Где ж ты был?

Красавец ухмыльнулся.

- Так тебе все и скажи…

- Да-а… - с некоторой завистью протянул Кудыка. - Верно говорят: в чужую жену бес ложку меда кладет… Но, кабы не суматоха вчерашняя, ох, брат, туго бы тебе пришлось…

- Что за суматоха? - не понял Докука.

Кудыка даже остановился.

- Так ты что? Ничего еще не знаешь?

- Да я же только проснулся, - пояснил тот.

- Ну ты прямо как боярин спишь… - только и смог вымолвить Кудыка. - Чуть конец света не проспал!.. Солнышко-то! На полдня, почитай, запоздало! А поднялось - смотрим: мать честная! Опять четное!..

Докука недоверчиво запрокинул голову и прищурился. Однако днем пятен на солнышке не разглядишь.

- Ладно врать-то… - буркнул он сердито.

- Да чтоб мне печкой подавиться! - поклялся в запальчивости Кудыка. - А не веришь - давай людей спросим!..

Людей поблизости было двое. У ворот кружала стояли и орали друг на друга Плоскыня и Шумок. Глоткой Шумок был посильнее, зато в руках у Плоскыни имелся кол, которым он вот уже несколько раз на Шумка замахивался.

- Волхвы позорные! - надседался Шумок, привычно пригибаясь в ожидании дрекольного тресновения. - Посох взял, оберегов на себя навешал - вот и волхв!.. О чем ни спроси - ничего не знает! Ты ему дело, а он про козу белу!..

- Ты волхвов не замай!.. - беспомощно тараща глаза, сипел Плоскыня, успевший сорвать в неравной сваре голос. На левой щеке красовались четыре глубокие запекшиеся царапины. - Ими наше ремесло стоит! Кому мы из дерева идольцев режем?.. Кто солнышку жертвы приносит? Много мы от них зла видели? Одно добро!..

- Вот-вот! Только о своем добре и печетесь! - поддел Шумок.

Тут подошли Кудыка с Докукой.

- Добро, добро, а ноги кривы, - лениво обронил Докука, с насмешкой глядя на Шумка.

- Ноги кривы, да душа пряма! - не раздумывая, огрызнулся тот.

- Берендеи! - воззвал к спорщикам Кудыка. - Вот, понимаешь, не верит… Подтвердите, что солнышко-то наше тресветлое… того… четное опять.

- Было оно тресветлым, - сгоряча бросил Шумок.

Древорезы опешили и воззрились на смутьяна.

- А… какое ж оно, по-твоему?

Шумок зловеще ухмыльнулся.

- А сами сочтите… Нечетное - раз. Четное - два. Где ж тресветлое-то? Двусветлое получается. Волхвы вам голову морочат, а вы и верите! Эх!.. Правда-то, она, видать, прежде нас померла…

- Ну ты не больно-то умничай! - обиделся Плоскыня. - Умней тебя в прорубь летали!.. И ничего. Только булькнули…

- А хоть бы и в прорубь! - отвечал ему бесстрашный Шумок. - За правду-то!..

- Ну, до правды, брат, не докопаешься, - примирительно заметил Кудыка.

- Докопаешься, ежели мозговницей потрясти! - заорал Шумок, срывая шапку и тыча в сильно прореженные слободским людом патлы. Нахлобучил снова и вскинулся на цыпочки, став при этом Кудыке по бровь, а Плоскыне с Докукой - по плечо. - Миров у нас всего сколько?.. Три. Верхний - Правь… - Шумок воздел мохнатые рукавицы к небу. - Средний - Явь… - Тут он почему-то указал на кружало. - И нижний - Навь [23]. - Притопнул по плотному насту. - Так?

- Ну, так… - согласились, моргая, древорезы.

- А жертвы кому приносим?

- Солнышку…

- Ну так, значит, капище-то [24] должно быть поближе к Прави. К небушку то есть… Где-нибудь на Ярилиной горе место ему. А оно у них где? В низине!.. А видели, куда они, волхвы-то, берендейки наши в бадьях спускают? Под землю, в черную дыру бездонную! В навий мир, в преисподнюю то есть… Так кому же мы жертвы-то приносим?!

Убивали Шумка долго и сердито - в три кола. Поначалу он еще катался по растоптанному снегу, все норовил отползти. Потом устал, закрыл голову мохнатыми рукавицами и обмер, при каждом новом ударе дергаясь и ухая нутром. А там и вовсе умолк.

Убивать его стало скучно. Древорезы опустили дреколье, выругались, плюнули - и, переводя дух, снова двинулись к кружалу, злые и неудовлетворенные.

У ворот стояли и посмеивались, глядючи на них, двое недавно, видать, подошедших храбров из княжьей дружины - в кожухах поверх кольчуг.

- Чего ж не добили-то? - лениво упрекнул тот, что постарше и побровастее. - Оживет ведь…

- Дык… - беспомощно сказал Плоскыня, оглядываясь на недвижное тело. - Несподручно в шубейках-то. А скинуть не догадались… Да и кола жалко. Обломишь об него кол, об живопийцу, а потом иди лешему кланяйся, чтоб новый позволил вырубить…

- Это да… - раздумчиво молвил храбр. - Теперь не то что раньше. Раньше кол - тьфу, раньше из них, говорят, городьбу городили. А теперь - не-ет…

- Может, замерзнет еще, - с надеждой предположил Докука. И тоже оглянулся. Шумок лежал горбом вверх и признаков жизни не подавал.

Храбры запрокинули ряшки и жизнерадостно взгоготнули.

- Мы его, мил человек, - весело объяснил тот, что помоложе (курносый, рыло - дудкой), - тоже вчерась дубинным корешком обошли.

- А чего?

- Чего-чего! Допек, вот чего…

- Да нет, чего корешком-то? У вас же вон и железо при себе.

Старший насупился, посуровел.

- Железом - дело подсудное, - крякнув, глухо сказал он.

Кудыка озадаченно поморгал обмерзшими ресницами.

- А колами, выходит, неподсудное? - недоверчиво спросил он старшего.

Храбр ухмыльнулся.

- Ну, это как посмотреть… Чарку поднесешь - стало быть, неподсудное.

- Да как же не поднесем, мил человек! - радостно вскричал Плоскыня. - Поднесем! А там, глядишь, и вторую!..

Толпой они вошли в широкий двор и мимо сушила, мимо омшаника [25] двинулись к приземистому кружалу. За ведро вина желтоглазый хозяин слупил втридорога, сославшись на то, что дешевле никак нельзя: солнышко-то вон в небесах опять четное, того и гляди, конец света настанет. Кудыка с Плоскыней, кряхтя, полезли в глубокие пазухи за идольцами, но красавец Докука с белозубой усмешкой сделал им знак не суетиться и ко всеобщему удивлению бросил на дубовый стол серебряную греческую денежку. У кого ж это он ночевал сегодня? Не иначе, у боярыни у какой. Слободские-то красавицы серебра не держали, а расчеты на торгу вели с помощью все тех же резных куколок-берендеек, иноречиво именуемых «деревянные».

Желтоглазый хозяин расставил ковши, принес ведерную ендову [26] вина и берендейку сдачи с отбитым носком, тут же небрежно сунутую Докукой за пазуху.

Кудыка с благодарностью принял полный ковшик, по ободку которого шла надпись: «Человече! Что на мя зриши? Пей,» - и лукаво покосился на Плоскыню.

- Поучил, стало быть, Купаву?

Тот насупился по-медвежьи, брови натопырил, губы отдул.