— Доктор! — она сорвалась было с места, но Ворон перехватил дёрнувшуюся наблюдать очередной труп Касту и смог выдавить глухо, всё ещё по привычке требовательно:

— Спокойно, Призрак.

Сам сразу понял — там точно труп. Шансов, что Доктора оставили живым, если уж нашли и добрались, не было. Если уж нашли, добрались и свалили. А ведь могли успеть... Осознание ещё и этого события приходило медленнее, чем у той же Алисы — так бы и он тоже сорвался и сделал... что? Нихера бы он не сделал. Сейчас только крепко сжимал её талию и понимал, что нельзя осквернять эту смерть поступками на горячую голову. А голову, как назло, не остужал даже холодный ветер.

— Дыши, — попросил, ощущая, как неровно она глотает воздух и, вероятно, хочет его ударить.

— Пусти меня! Пусти... — приглушённо давилась Алиса слезами, вздрагивая от рвущей боли. Пыталась вырываться, но в итоге ослабла и уткнулась Ворону в грудь, выпуская всё наружу.

Никогда она подобного не испытывала, даже никогда не думала, что испытает. Один за другим, словно Смерть растягивала удовольствие, цепкими лапами отбирая у неё всё, что было когда-либо. Всё, что имело ценность, смысл и срать даже на яркие волосы, срать на эту показную вспыльчивость и стервозность, за которая Алиса что-то прятала даже от себя. Смысл сейчас имелся в Вороне, всё равно кажущимся вечно-сильным и в том, что она сама, Каста, тоже дышала. Неровно, хрипло, кривя губы, почти задыхалась, но до сих пор дышала.

А Доктор нет.

Это была даже не пустота, а скорее взрыв. Потому что если быть честной до конца — Алиса ожидала смертей. Понимала, кто подставляется под удар и в какой-то момент просто начала себя готовить к тому, что тот или иной друг уйдёт и не вернётся. А Доктор... Доктора в этом списке не было никогда. Он был единственным, кого Алиса туда не записала, когда даже себя внесла.

— Почему? — сквозь плотно сжатый зубы выдавила Каста. Хотела ещё спросить за что, сказать ещё что-то про "Так не должно быть", но не смогла, только. Любые слова застревали в глотке, царапали и мешали вдыхать воздух, ставший стеклянной пылью.

А Ворон дышал сейчас задыхающейся Алисой и помнил, как будто это было вчера: «Я тебя не забуду. До тех пор, пока сам не сдохну уж точно...» Как будто понял сейчас и это тоже: Доктор ведь предупреждал. Знал заранее и говорил, что будет так. Всё становилось на свои места, всё шло, как было предсказано, и от осознания этого, от осознания чужой правоты волосы вставали дыбом.

— Смерть — не конец, это этап, — прошептал Ворон то ли Алисе, то ли тёмному силуэту. — Он умер, а мы нет. Успокоилась? — Осторожно пригладил её волосы — тлеющие в темноте угольки. — Давай посмотрим, почему.

Алиса не успокоилась, но всё равно рассеяно кивнула.

Ворон и сам не понимал, кому и чем мог насолить Док настолько, чтобы убирать до того, как убрали его самого. Подозревал, что это как-то связано с Шишкиным, и не знал, что сделает с собой, если подозрения подтвердятся. Старался об этом не думать. С опасением выпустил Призрака из железной хватки, готовый перехватить снова, если потребуется, и с опаской приблизился к телу.

Доктор лежал на спине не естественно. Худое, бледное лицо раскрашено синяками — его явно хорошо побили, а человек после такого не может лежать... так. Одна рука откинута, задран рукав до локтя, но смысл этого Алиса разглядела уже только когда опустилась рядом с другом.

— Нацисты, — одним выдохом, почти без звука. Пусть пелена слёз заслоняла взор, пусть остальной мир будто поблек и даже тёплый свет фонарей не спасал от наползающей со всех сторон черноты неизбежности, но она увидела вырезанный на предплечье не правильный треугольник. В метре одиноко лежала часть трости, а совсем рядом — клинок запачканный кровью.

Дрожащими руками Алиса потянулась к телу, провела по, как ей показалось, чему-то блестящему и обнаружила испачканные в красном пальце.

Она перекрасится. Завтра или нет — вопрос времени, но перекрасится. Наверное, в чёрный — подстать трауру, в который обратилась её жизнь.

— Как они... посмели?... — запинаясь, тихо спросила Призрак в пустоту, судорожно выдыхая.

Его хотели унизить. Даже вероятность быть убитым собственным оружием для подобных Доктору — хуже самого страшного сна, а тут ещё и оставили эту поганую метку, точно клеймо. Но не получилось. В воспоминаниях всё равно останется мрачный рыжий парень, который одной фразой мог заткнуть любого, оборвать любую перепалку и который, не смотря на всю слабость своего тела, воспитал настолько сильный дух, что подобных людей Алиса не знала. Да и не узнает, скорее всего, никогда.

Ворон не мог заставить себя опуститься к телу. Алиса сказала: «нацисты», он услышал: «не Шишкин», но всё равно был виноват. Хотя бы потому, что настоял на мести, с которой это всё и началось. Чувствовал вину не неизбежностью, а давлением, будто стоял сейчас под колючим взглядом Доктора и слушал об этом из его уст. Даже лежащий сейчас на асфальте, заколотый своим же оружием — пусть этот факт и заставлял сжимать пальцы в кулаки — он всё равно оставался где-то рядом. Неподалёку. Смотрел, слушал, качал рыжей головой, ругался или зло шипел, а то и вовсе был готов выдать отрезвляющий подзатыльник. Доктор не умер, нет. Такие люди не умирают. Он остался так, как и планировал оставаться — не забытым, не растоптанным и не униженным.

— Они знают, где мы живём, — вместо пустоты ответил Ворон, до которого сейчас это дошло удивительно чётко. — Надо его похоронить... нормально. И вывезти отсюда Мел в безопасное место. И, наверное... — он запнулся, спрашивая совета, потому что на самом деле уже давно не был уверен ни в чём, — сказать Таше?

Полез за телефоном, чтобы найти подходящую машину для такого дела и старался не опускать плечи под пристальным, ощутимо недовольным взглядом Доктора, который и раньше-то знал о каждом его действии, а сейчас и вовсе мог следить за любой его мыслью. Ворон не имел права разочаровывать. Слишком большую цену заплатил Доктор, чтобы вправить ему мозги. Слишком много сказал этой своей смертью, настолько много, что всё не получалось осознать — только обрывками, осколками, лоскутками.

— Надо, — отозвалась Призрак, поднялась и подобрала трость. Потом обтёрла лезвие о рукав кожанки, добавила о джинсы, потому что больше было не обо что и вогнала оружие на законное место.

— Гер, дай трость, — просил Доктор, у которого опять заклинило ногу, а палка осталась на другом конце дивана.

— Инвалид, — добродушно фыркал Герасим. Единственный, кто мог позволить себе общаться с Доктором в такой манере.

Алиса внезапно поняла, что правда успокоилась, хоть и сглотнула сейчас. Боль была, никуда не делась, но уже не рвала — монотонно вытягивала последние соки и силы. Лёха говорил бороться в любом случае. Доктор цедил, что отступать уже поздно. Марц задорно скалилась и обещала надрать побольше ментовских задниц. Герасим — радовался, что наконец чувствует себя хоть в какой-то степени свободным, а Изабель уверяла, что всё пройдёт гладко.

Но всё пошло по пизде. Изабель убила её собственная в вера в добро, Герасима — вера в благоразумие Изабель. Марципан не стало и Алиса до сих пор не знала как именно, но подозревала стул. Доктор остался Доктором до самого конца. А бороться... как? Теперь, когда остались они трое и Меланхолия на грани жизни и смерти — как?

Наступив на горло эмоциям, Алиса помогла Ворону сгрузить Доктора в машину и пообещала себе, что способ продолжать найдёт. Не может быть такого, что бы его не было.

— Таш, — тихо проговорил Ворон в трубку, когда вырулил из двора со спрятанным под чехлом багажника пикапа трупом. — Доктор умер. Мы привезём что-нибудь для Меланхолии, подожди ещё немного, хорошо? Потом поедем прощаться с Доктором.

Таша не ответила. Молчала несколько секунд, потом сбросила.

Специально напомнил о Мел, потому что держал в голове дерьмовое обещание и боялся, что не уследит, что Таша опять сотворит какую-то глупость. Хотя, наблюдая её бессмысленный взгляд, он всё больше утверждался в мысли, что она уже морально умерла вслед за прочими, просто ждала, когда закончится и физическое существование. Как и все они, до сих пор выжившие.