Дока постарался встретить заведённым двигателем, включённой печкой и подогревом сидения — пока тот собирал инструменты, в салоне стало достаточно тепло. Сам Ворон холода почти не ощущал почему-то, да и вообще ощущал последние дни слабо — или наоборот, слишком сильно? — не мог даже определиться, в каком состоянии пребывал.

Доктор стянул перчатки прежде чем сесть в машину, убирая их в один их специально заготовленных пакетиков, понадеялся, что не заляпал ничем любимое пальто и, разогревая руки дыханием, забрался в салон.

— Спасибо тебе, Док, — поблагодарил Ворон, трогая электрокар.

В зеркале заднего вида повис красно-белый потенциальный труп.

— Как будто есть за что. — Проворчал Доктор, откидывая голову назад, а рюкзак отправляя на заднее сидение. — Я просто делал свою работу — не больше и не меньше. А ещё отдавал долг.

Он не стал говорить, что в напоминание о случившемся оставил себе несколько ожогов от сигарет на руках. Тоже, своего рода, долг. Что кто-то испытал ужас, страх, боль —  не важно, по его вине. Доку и самому было больно, противно, но левая рука к этому даже привыкла. Несколько раз в жизни Доктор делал это — винил себя столь сильно, что запечатлял преступления против своей чести на теле. Шрамы правда подозрительно быстро затягивались, но того времени, что они держались хватало для переноса в память навсегда.

— Итак. — Решил подытожить парень, вылезая из маски рыжего палача, возвращаясь к обычному нейтральному Доктору, — Таша вернулась. У нас есть адреса, но планов нет. Что будем делать? Ездить так по каждому и пытать?

— Заебёмся, — покачал головой Ворон. — Если мы начали действовать массово, то и продолжим также. Надо вытаскивать людей, показывать, что говорить о проблемах — можно и нужно. Я хочу организовать мирный, — «Да, именно мирный!» — митинг в поддержку всех, кто пострадал от произвола властей. Будь то деньги, имущество, близкие люди... Я хочу рассказать, что сделали с Актёром. Что хотели сделать с Анатолием — а для всех уже сделали. Я хочу, чтобы смерти не были напрасными, чтобы люди писали заявления, чтобы требовали справедливости, компенсации... я хочу, чтобы народ захотел жить, а не выживать, как ты удачно выразился.

Ворон остановил свою тираду, потому что Доктору не нужна была сформировавшаяся в его голове речь. А вот Лёхе, наверное, пригодится. Пернатый на публике выступать не умел... и хотя ещё и этого друга подставлять не хотелось, других вариантов тупо больше не было.

— А информация... я распоряжусь ей.

— Что ж — флаг в руки. Митинг — это хорошо. Главное, что бы омона не нагнали и не начали хватать все подряд, потому что такой тебе никогда не санкционируют, — Доктор задумался, — И никто из служащих не подпишется, даже если по связям. Своя шкура все равно дороже.

— Тогда, быть может, стоит защитить людей, — согласился Ворон. — Кто-нибудь из мафии одолжит ЧВК... замаскируем под обычных граждан... — он всё равно помрачнел. — Если всё пойдёт по пизде, это изрядно обострит конфликт, но, кажется, больше вариантов нет. Мафии придётся пообещать место оппозиции, роль «кандидата от народа»... интересно, есть хоть какие-то шансы, что кому-то захочется выступить за людей а не за собственный кошелёк? Я, конечно, затем смогу его грохнуть, — «а потом грохнут меня», — но переговоры и поиск нужного человека провести можно. Может, повезёт. Ты только Лёхе не говори, — добавил обеспокоенно.

Не то чтобы Ворон Лёхе не доверял — дело обстояло наоборот — но вот в очередной раз подставить его, как сына прокурора, мог. И чертовски не хотел. Нет уж, пусть перед законом все будут белые и пушистые, хотя бы не хуже того, что есть, а он займётся тем, чем всегда занимался — грязной работой.

Доктор устало массировал переносицу. Хотелось спать. Пар он выплеснул в лесу, вместе с последними силами.

— Ты сейчас занимаешься тем же, чем и они — фальсификацией. Понимаешь? Но, при этом, если люди увидят митинг — всё равно найдутся отчаянные идиоты, которые туда сунутся и плевать им будет. А на счёт мафии... — Док нахмурился, — Не советовал бы с ними связываться. Но если нужно — у меня остались там хорошие знакомые, за ниточки которых можно подергать. Даже должники, вроде, имеются...

— Я знаю, что отчаянные идиоты найдутся. Но я не хочу, чтобы они закончились после первой встречи с омоном, — покачал головой Ворон. — За ниточки буду благодарен. Если не мафия, то кто? Кто защитит людей, Док? Мы?

Вопрос, он полагал, риторический. Ворон и сам устал, ужасно устал после двух бессонных суток и ещё одной изнуряющей поездки, но Док умел поднимать со дна остатки моральных сил, и именно за это хотелось говорить спасибо.

Шелестели листья. Свежий вечер спустился на засыпающие деревья, огороженные забором с пиками. Викторию всегда интересовало, зачем острые пики на обычном заборе, через который и так перелезет любой мальчишка. От кого они могли защитить? Идя с мамой за руку она всё равно чувствовала себя в безопасности, пусть пики на заборе и были бесполезны. Тепло стучали мамины каблуки: «тук-тук, тук-тук».

В парке было прохладно, но мама всегда надевала на неё шапку. Говорила, надо закрывать уши и голову, иначе продует. Виктория знала из уроков биологии, что там нечего продувать, но послушно кивала, понимая, что речь об обычной простуде. Сама простуда была не страшна — во время простуды мама всегда отпрашивалась с работы, сидела рядом на кровати, приносила тёплый чай и пела много-много колыбельных.

— Ты споёшь мне перед сном? — спросила Вика.

— Конечно, — улыбнулась мама.

Вика крепче сжала мамины пальцы и продолжила рассматривать окружающий мир. Темнота завораживала. Почему-то казалось, что там, за листьями, скрывается существо — большое, страшное, но доброе. Стоит только выпустить мамину руку, сойти с кирпичной дорожки — и оно спросит низким мягким голосом: «Чего тебе надо, маленькая девочка?», а Вика обязательно скажет, что хотела бы малиновое варенье, которое мама приносила только на праздники и жаловалась, что никто его больше не делает; ещё хотела бы собственный маленький детский электрокар — ездить по специальной игрушечной полосе для детей из дома в школу; и, конечно, хотела бы, чтобы мама больше не возвращалась уставшая после работы и не засыпала на кухонном столе. Тогда Вика её не будила, приносила из гостиной плед, укрывала маму сверху и, как заботливая дочь, ложилась спать без колыбельных.

— Какие оценки сегодня получила? — спросила мама.

Вика мотнула головой, прогоняя наваждение — показалось, видимо, от усталости, что среди ветвей загорелись большие добрые, но страшные глаза.

— Меня похвалила учительница по математике, — похвасталась она, зная, что мама всегда гордится её успехами. — Сказала, что я схватываю всё на лету. И очень способная.

— Думаю, она права. Ты у меня золото.

Мама почему-то чуть сильнее сжала пальцы Виктории. Навстречу им уверенно шёл вышедший из расступившихся тёмных деревьев, как какой-то маг, высокий мужчина. Его руки ветвями росли из широких плеч и прятались в карманах. Виктория вежливо улыбнулась ему, потому что очень редко встречала на этой дороге других людей, но мама потянула её за руку ближе и покачала головой.

Мужчина шёл ровно посередине дорожки. Мама сначала прижалась к правой стороне, надеясь, что он подвинется влево, как это делали другие люди, но тот не двигался. Потом мама потянула Вику влево, однако мужчина оказался совсем близко и остановился перед ними. Он улыбнулся, а потом достал из кармана чёрный треугольный предмет, блеснувший в свете тусклого грязно-жёлтого фонаря.

— Беги, Вика!.. — крикнула мама, выпуская её руку, и первая бросилась на мужчину, словно этот предмет был очень опасен.

Вика почувствовала — был. Похолодела вся, попыталась сдвинуться с места, но не получилось. «Продуло,» — пронеслась мысль в голове. А мама повалила мужчину и покатилась с ним вместе по склону в сторону речки. На чёрной воде не было ни единой утки, которых они с мамой кормили иногда по утрам. Мама и мужчина докатились до берега. С мамы свалилась туфля, а на ней разорвалось платье. «А на меня она ругается, когда я что-то порву или потеряю,» — подумала Вика, а на глаза навернулись слёзы. Страшный предмет, мама, туфля, платье — это было плохо, очень-очень плохо, и совсем далеко от людей. Нужно было звать на помощь, нужно было бежать, искать кого-нибудь, помочь маме справиться с этим чудовищем, но мысли путались, тело словно пронзило током и она могла только стоять с широко раскрытыми глазами, полными слёз, и смотреть на то, как мама пыталась выцарапать мужчине глаза.