Как мы видим, Отцы пустыни не тешили себя иллюзиями. Келья не всегда была «Вавилонской печью, где три отрока нашли Сына Божия и густым облаком, откуда Бог говорил с Моисеем»[517]. Монах мог, конечно, «жестоко обжечься в печи» или представлять себя посреди густого облака. Периоды скуки и уныния сменялись часто моментами рвения и духовной радости[518]. Однако нужно было всегда пребывать в келье и не терять оптимизм.

Основное требование отшельнической жизни было выражено по–гречески словом, одновременно означавшим «остерегаться», «сидеть» и «оставаться в келье». Анахорет часто сидел в келье: когда ел, работал, читал или писал и даже когда спал. В Египте широко распространена поза, когда человек сидит на земле, согнув ноги и положив голову на колени или между колен. На одном изображении похорон фараона мы можем увидеть придворных, которые сидят подобным образом. И такая же поза — для сна или отдыха — была характерна для пахомиан[519]. Обычно, находясь в такой позе, человек не опирался спиной о стену. Авва Феодор получил от Пахомия выговор за то, что позволил себе эту вольность[520]. И сегодня еще копты сидят так в своих церквях, подобно тому, как и мусульмане в мечетях. Опыт показывает, что таким образом можно хорошо выспаться во время длинных коптских богослужений. Однако в IV веке монахи иногда пользовались низкими сиденьями, сделанными из пучка папируса, которые назывались embrimia. Эти сиденья, описанные Иоанном Кассианом, могли служить подушками[521]. Также их использовали для письма. Авва Диоскор, когда был писцом, имел при себе embrimion’[522].

Отшельник мог также находиться в келье стоя или даже прогуливаться здесь взад–вперед. Главное было оставаться в келье, сопротивляясь постоянным помыслам выйти, чтобы развеяться и избавиться от груза одиночества или тоски — того, что у монахов называется унынием. Надо полагать, что это искушение было повсеместным и серьезным, а иногда и невыносимым, поскольку старцы весьма часто говорят о нем в своих изречениях. Один из них сказал даже, что битва с ним — самая серьезная из всех тех, что ведет монах[523]. Мы вряд ли перечислим всех Отцов, которые советовали пребывать в келье, что приводит жизнь монаха в должный порядок; Арсений, Иеракс, Макарий, Исидор, Моисей, Пафнутий, Руф, Сармат, Серапион, Сисой, а также авторы многочисленных анонимных изречений[524].

Все эти рекомендации были сделаны в то время, когда пустыня была уже заселена. В таких условиях заточение в келье оставалось единственным средством быть лицом к лицу с Богом. Искушение уйти оттуда предлагало монаху различные мотивации, часто кажущиеся благовидными. Разве не милосердно будет навестить братьев, в особенности больных?[525] Разве худо пойти посоветоваться со старцем?[526] Если у меня такое ощущение, что здесь в пустыне я не получаю духовной пользы и зря трачу время, не лучше ли пойти подвизаться в киновию?[527] Наименее опасный способ поддаться искушению — выйти из кельи и рассказать о своих помыслах старцу. Но ответ будет всегда один и тот же: «Сиди в келье». Правда, иногда он сопровождается добавлением, которое может нас удивить: «Иди, совершай по одной молитве утром, вечером и ночью, ешь, пей, спи и не работай, но не покидай кельи!»[528] Такие слова удивили и брата, который их услышал. Он пошел за советом к другому старцу. Последний ответил ему в том же духе, но более радикально: «Не молись вовсе, просто оставайся в келье»[529].

Иоанну Кассиану также были известны подобные ответы и с помощью аввы Серена он видит здесь средство борьбы с теплохладностью. Некоторые монахи впали в безразличие. «Полагали, что они достигли многого и могут просто держаться уединения, которое и было бы их бесстрастием. В качестве единственного средства от этого Отцы постоянно им говорили: “Оставайтесь в келье, ешьте, пейте, спите столько, сколько хотите, но только живите там постоянно”»[530].

Несмотря на все наше уважение к Иоанну Кассиану, стоит спросить себя, удалось ли ему правильно понять психологию Отцов пустыни и не следует ли нам согласиться с мнением видного знатока восточного монашества отца Иринея Осера. Он полагает, что Отцам было известно, «сколько стараний и невероятной выдержки нужно в борьбе с демоном уныния, самом тягостным из всех тех, специализация которых — заставить возненавидеть постоянство места. Поэтому совершенно понятно, что в простом совете пребывать в келье — даже не работая и не молясь, при всей его внешней банальности, скрывается невероятная требовательность и уверенность, что только битва против «полуденного беса» приведет рано или поздно — но скорее рано, чем поздно — монаха, который ее ведет, к практике молитвы и труда, от которой его освобождают»[531].

Один старец говорил брату: «Оставайся в келье, и Господь даст тебе утешение»[532]. А авва Моисей говорил даже лучше: «Иди и сядь в келье, и келья твоя научит тебя всему»[533], включая и секрет того, как оставаться здесь с пользой для себя. Отцы конечно же были психологами и знали неумолимые законы логики. Они пришли в пустыню, чтобы в уединении искать Бога. И чтобы остаться в пустыне, нужно было во что бы то ни стало научиться жить в келье. И те братья, что предпринимали все средства — иногда довольно изобретательные, — чтобы не уйти из нее, очень хорошо это понимали. Один брат был искушаем в течение девяти лет помыслом, внушавшим ему покинуть келью. Каждый день он готовил свою милоть, чтобы отправиться в путь, но когда наступал вечер, он говорил себе: «Уйду отсюда завтра». А назавтра он говорил: «Следует нам ради Господа остаться здесь еще на один день». Когда прошло девять лет, Бог избавил его от этого искушения, и инок наконец?то обрел покой[534].

Другой брат был искушаем желанием пойти проведать больных. По окончании трех дней ему наскучило быть в келье. Он взял три пальмовые ветви, расщепил их и весь следующий день плел из них что?то. Закончив работу, он сказал: «Вот еще другие ветви, я подготовлю их, потом поем». Подготовив их, он сказал: «Пойду почитаю, затем поем». Почитав, он снова сказал себе: «Прочитаю малые псалмы, а потом и поем спокойно». Так он постепенно с помощью Божией достиг жизненного порядка. Приобретя контроль за своими помыслами, он победил их[535].

Более тонкое искушение внушает монаху пойти навестить старца, и делается это лишь затем, чтобы зародить в нем желание покинуть келью! Ну разве не похвально пойти к старцу и сознаться ему в помыслах, которые тебя так смущают? Однако иногда это только повод, внушаемый бесом, чтобы вытолкнуть монаха за пределы кельи. И опытные иноки не были свободны от такого обмана. Один из них, чтобы отделаться от этого наваждения, взял свой плащ, обошел вокруг кельи и тотчас вернулся, представив, что он пришел сюда как посетитель[536]. Другой совершил такой же «вояж», представляя себе, что он пришел к старцу, и попеременно играл роль то старца, то его посетителя. Так он победил свое искушение[537]. Но некоторые монахи сразу не понимали подобные ловушки и распознавали их позже. Таков, например, один брат из Келлий, историю которого стоит привести целиком.