Апофтегмы приводят пять случаев исцелений. Два совершил авва Лонгин в окрестностях Александрии по отношению к женщинам, одна из которых страдала раком груди, а другая имела неизлечимый рубец на руке[1422]. В двух этих случаях исцеление так или иначе произошло против воли старца. Авва Макарий излечил от паралича ребенка, которого отец принес к двери его кельи[1423]. Авва Исидор вернул слепому зрение[1424], но мы не знаем, как именно произошло это чудо. Наконец, к авве Пимену отец привел его маленького двоюродного брата или племянника, «лицо которого под действием (колдовства) было повернуто назад». Авва в это время находился в окружении других старцев. Чтобы Пимен не мог уклониться от подвига, всех без исключения старцев попросили осенить малыша крестным знамением. И ребенок излечился в тот момент, когда авва Пимен осенил его крестом[1425].

Чудеса, связанные с воскрешением мертвых, конечно же лучше всего свидетельствуют о Божественной силе, которая действовала через Отцов пустыни. Апофтегмы описывают некоторые из них — достаточно экстраординарные. В некоторых случаях речь идет о возвращении к жизни лишь на короткий срок, что позволяет покойному сделать ценное признание — например, установить личность своего убийцы или указать место, где спрятаны деньги[1426].

Другие воскрешения длятся более продолжительное время. Чтобы привести в замешательство одного впавшего в ересь монаха, авва Макарий своей молитвой «воскресил человека, который не был похороненным недавно покойником, но одним из самых древних, тех, кто жил задолго до Христа»[1427]. Крестив его, Макарий отвел воскресшего в пустыню, и «он подвизался с ним три года, после чего скончался уже по–настоящему», говорит нам автор рассказа[1428]. Равным образом и авва Патермуфий продлил жизнь находящемуся при смерти монаху, который должен был быть осужден за свои грехи[1429]. Несколько рассказов свидетельствуют об изумительной силе, которую имели некоторые монахи или монахини над жизнью и смертью. Один отшельник вернул к жизни распутную женщину, которая обольщала его и внезапно умерла[1430]. Другой старец добился воскресения своего ученика, которому угрожала смерть как наказание за совершенный им грех и который на самом деле умер[1431]. Равно как и мирянин, насмехавшийся над аммой Сарой, глядя, как она перепрыгивает ручей, был убит всего лишь одним словом, случайно оброненным монахиней. Но этот непочтительный человек был возвращен ею к жизни с помощью простой молитвы: «Иисус мой, верни его к жизни, и отныне не буду я более произносить таких слов»[1432].

Автор рассказа сообщает нам, что Сара «не осознавала благодать Божию, которая была в ней». То же можно сказать и про авву Сисоя. Однажды мирянин пошел вместе со своим сыном навестить старца. Мальчик по дороге умер. Отец без малейших колебаний принес его труп к ногам аввы. Но тот, не заметив, что мальчик скончался, и решив, что тот просто упал ниц перед ним, сказал: «Встань и иди прочь». И тотчас ребенок поднялся и присоединился к своему отцу, который рассказал авве, в чем было дело. Сисой, «выслушав, опечалился, ибо не желал, чтобы было так»[1433].

Мы понимаем, что смирение этих отшельников из?за таких чудес могло быть подвергнуто сильному испытанию. Но они хорошо знали, что сами по себе не способны их творить и признавали их делом Божиим, как любил говорить об этом Антоний Великий[1434]. «История монахов» также подчеркивает это: «Они и до сего дня воскрешают мертвых… и все, что Спаситель совершил через святых, совершает Он ныне и через них»[1435].

Всем хорошо известно, что даже такая сита не творит святость[1436]. Как говорил об этом авва Агафон: «Гневливый, даже если бы он мертвого воскресил, не угоден Богу»[1437]. А авва Нистерой, наставляя Иоанна Кассиана, сказал ему так: «Вершина совершенства и благости не состоит в совершении чудес, но в чистоте любви»[1438]. Однако приведенные примеры заставляют нас думать, что все чудотворцы пустыни на самом деле и были великими угодниками Божиими.

Когда мы читаем замечательное описание Антония Великого в конце его жизни, в возрасте ста семи лет, то задаемся вопросом, каким образом он вообще мог умереть, будучи таким здоровым: «Он не потерпел ни в чем вреда, глаза его были здоровы, и видел он хорошо. Не выпало у него ни одного зуба… Ноги его и руки были совершенно здоровы, он казался бодрее и крепче всякого, кто питался различной пищей, совершал омовения и менял различные одежды…»[1439] В монастыре некоего аввы Исидора в Фиваиде монахи находились в таком здравии, «что все могли совершать чудеса и никто из них не болел до самой смерти. Когда приходил ко всякому из них час перехода, то он объявлял это всем, ложился и засыпал»[1440].

Мы знаем значительное число отшельников, которые так же уходили из жизни в один момент, без каких?либо осложнений со здоровьем, просто из?за угасания жизненных сил, в более или менее почтенном возрасте. Авва Памво, например, в Нитрии скончался в семьдесят семь лет, без предсмертной горячки и не будучи болен, когда доплел свою последнюю корзинку[1441]. Но здесь, как и в Житии святого Антония, авторы дают нам едва завуалированную картину того, что жизнь в пустыне спасительна не только для души, но и весьма полезна для тела, она здоровее и целебнее, чем пребывание в городе или деревне. Может, это и было так для урожденных египтян, но для представителей других мест, приходивших в пустыню, изменение климата, условия жизни и режим питания вряд ли способствовали укреплению здоровья, даже если они не предавались чрезмерно суровой аскезе. Стоит отметить, что те из них, о ком мы знаем, часто болели и умерли еще не старыми, кроме аввы Арсения, который дожил до девяноста пяти лет[1442], хотя не имел богатырского телосложения и часто болел в Скиту, Александрии и Трое[1443][1444]. Евагрий, прибыв из Малой Азии, оставил изнеженную и роскошную жизнь, но плохо переносил питание одним только хлебом, солью и маслом. У него болел желудок, и он скончался преждевременно — в возрасте пятидесяти четырех лет[1445]. Его компаньон и друг Палладий также страдал от сурового режима египетских отшельников. Он, например, не смог оставаться долгое время возле великого аскета аввы Дорофея[1446]. Во время своего путешествия в Фиваиду он заболел, затем страдал от болей в желудке и селезенке. В довершение всего водянка заставила его остаться на лечение в Александрии, где врачи посоветовали ему вернуться в Палестину, поскольку там климат был для него благоприятнее[1447]. Двум молодым инокам–чужестранцам, принятым Макарием Египетским в Скиту, не удалось прожить долго, они скончались через три года после своего прибытия. До пребывания в Скиту они тоже «жили в неге и богатстве»[1448].