Каковы бы ни были нрав и намерения посетителя, монах принимал его как Божиего посланца. Он относился к нему со всей почтительностью, какую только мог оказать, и когда путник собирался уйти, то правилом хорошего тона было предложить ему остаться еще[916]. Отправляясь в дорогу, гость говорил: «Помолись за меня»[917], а хозяин считал своим долгом проводить его до двери, а иногда и пройти вместе с ним порядочное расстояние[918]. Затем отшельник вновь начинал вести свою обычную жизнь, ни на что не отвлекаясь. Но если монах чувствовал, что визит плохо подействовал на него, то есть он становится невнимательным, любопытным, склонным к болтливости или даже злословию, раздражительности и чревоугодию, он должен был, как советовал авва Пимен, исследовать себя и понять причину такой расслабленности[919]. Происходило это, вне всяких сомнений, потому, что еще до прихода посетителя монах не имел уже душевного спокойствия. Храня благочестие в своем сердце, с гостями монах мог быть весел и жизнерадостен. Помимо той пользы, что давало отшельнику упражнение в человеколюбии, визиты имели и другое преимущество. Они позволяли ему не расслабляться и испытать самого себя, с пользой ли он проводит отшельническую жизнь. Ему не следовало, как замечает Иоанн Кассиан, ни поджидать с нетерпением другого монаха, ни раздражаться, если тот пришел[920]. В пустыню шли не для того, чтобы ожидать визитов от других, но все случившиеся посещения — от Бога. Это Господь их устраивает с тем, чтобы они не только не стесняли духовное развитие монаха, но, наоборот, способствовали ему.

Таковы были принятые в пустыне правила и обычаи по приему гостей. Конечно, существовали разные варианты поведения, в зависимости от характера и душевного расположения отшельника, а также в зависимости от достоинства и настроения посетителя. Иоанн Колов снискал себе славу доброжелательного и приятного человека, располагающего к себе всех тех, кто к нему приходил[921]. А Федор Фермейский, напротив, был очень крут — «как меч» — в общении со своими посетителями[922]. Авва Моисей, раскаявшийся разбойник, был намного более гостеприимным, чем авва Арсений, бывший сановник при императорском дворе[923]. Но это происходило потому, что первый должен был искупить свое прежнее насилие, а второй — отсечь все свои мирские привязанности и легкомысленные привычки. Обычно Отцы пустыни охотнее принимали тех, кто выказывал к ним враждебность или имел плохую репутацию. Так было, например, в случае с аввой Пименом[924]. Старцы всегда были рассудительны, и если они отступали от обычной любезности, то на это были вполне веские причины.

По мере того как монахи становились более многочисленными в пустыне, возникали странноприимные дома — специальные постройки, предназначенные для приема и размещения гостей, монахов или мирян. Они и сейчас существуют в монастырях Вади–Натрун[925]. С этого времени монахи могли уже смело запирать двери своих келий в определенные дни или даже в какие- -*/ то периоды года. Кто?то принимал у себя посетителей только по субботам и воскресеньям[926], другие — не отворяли двери все время Великого поста[927]. Им не нужно было для этого вывешивать специальную табличку при входе в келью. Это и так все знали и, в целом, относились к таким ограничениям с пониманием.

Постоянно подвизаясь в келье, анахорет все же имел причины или даже необходимость выходить из нее. Даже те редкие примеры монахов, которые никогда не выходили из кельи, только подтверждают то, что все другие время от времени ее покидали. Об авве Арсении известно, что он никогда просто так из кельи не выходил[928]. Если же он иногда и выходил оттуда, то вовсе не затем, чтобы подышать свежим воздухом где?то поблизости. Как мы увидим, почти все монахи Нитрии, Келлий и Скита собирались вместе по субботам и воскресеньям, чтобы служить литургию. Помимо этих выходов в конце недели у отшельника было еще много вполне законных причин покинуть келью — либо на полчаса, либо на несколько дней, в зависимости от расстояния до того места, куда он хотел отправиться. Кстати, хвастаться тем, что ты никогда не покидаешь пустыню, считалось у монахов проявлением гордыни. Одному брату, который был искушаем таким образом, авва Пимен посоветовал выйти ночью и сделать круг вокруг деревни[929].

Поначалу монахи могли уйти из кельи в пустыню, чтобы там подвизаться. Выходили к колодцу за водой[930] или к болоту, чтобы там нарезать веток для изготовления циновок или корзин[931]. Навещали старца или брата[932], в особенности больного, или монаха, который нуждался в присмотре[933]. Отношения между насельниками Нитрии, Келлий и Скита были довольно тесными. Визиты из одного места в другое совершались ежедневно или раз в два дня. Иногда отшельник мог сильно удивиться тому, что, внезапно выйдя из кельи, он встречал кого?то, кто был ему не знаком[934]. Более значительные и гораздо более редкие путешествия совершались тогда, когда монах был вынужден идти в мир, в города и деревни Дельты Нила. Но, чтобы предпринять такой вояж, сопровождаемый частыми искушениями и неизбежной рассеянностью помыслов, нужна была достаточно серьезная причина[935].

На заре монашеской истории каждый отшельник должен был сам заботиться о всем необходимом для жизни. Для этого он изготовлял циновки, корзины либо какое?то другое плетение, продавал все это или обменивал на еду. В отличие от большинства других монахов, которые жили вблизи деревень, Отцы пустыни не могли себе позволить жить за счет родственников или знакомых[936]. Некоторые из них поддерживали связь с миром, пользуясь услугами благочестивых мирян[937], но чаще Отцы предпочитали сами ходить за тем, в чем имелась нужда, или посылали учеников. Много апофтегм показывают нам отшельников, путешествующих по делам в ближайшее село, чтобы продать там свои товары[938]. Так, однажды Макарий Великий, сильно утомившись под тяжестью корзин, которые он нес, помолился и был чудесным образом перенесен к берегу Нила[939]. Часто товары доставляли на верблюде. Есть рассказ, в котором один старец послал своего ученика разыскать верблюда, чтобы отправить на нем в город свои корзины[940]. Иоанн Кассиан сообщает, как другой авва для того, чтобы испытать своего ученика знатного происхождения, послал его на рынок продать десять корзин и наказал продавать не все оптом, а одну за другой[941]. Чтобы монахи, шедшие на рынок, не теряли внутренней сосредоточенности на вещах духовных, их наставляли, что не следует торговаться при покупке или продаже чего?либо. Так, например, поступал авва Агафон[942]. А авва Пимен сказал одному брату, отправлявшемуся на торг: «Спокойно продавай свой товар»[943]. Некоторые монахи использовали деловые путешествия, чтобы подать милостыню или совершить какие?то другие дела милосердия[944].