По возвращении в Сен–Пьер отец Люсьен был назначен на должность руководителя издательства «Солем», которую он был вынужден оставить через семь лет по состоянию здоровья. Но он продолжал свои публикации, встречи и беседы с большим числом ученых, тем более что уход на покой предоставил ему возможность более активного участия в конференциях и коллоквиумах. Говоря об ученых занятиях отца Люсьена, следует упомянуть еще об одном исследователе, который оказал на него большое влияние и которого отец Люсьен считал своим мэтром. Это — отец Ириней Осер, иезуит, который много сил отдал изучению монашеской традиции христианского Востока и был одним из тех знаменитых ученых XX столетия, которые познакомили Запад с духовным наследием восточного христианства[1571]. Именно он и порекомендовал дому Люсьену заняться текстами отцов пустыни.

23 сентября 2003 года отец Люсьен должен был отметить 60–летний юбилей своего монашеского служения. Но — видимо, провиденциально — его семья организовала его чествование в Марбрери[1572] в июле того же года. Никто тогда конечно же не думал, что это прощальная встреча. Но 1 сентября 2003 года отца Люсьена не стало. Он ушел, как и положено настоящему монаху, — тихо, никого не стесняя и не тревожа. Накануне дом Люсьен пришел в Марбрери, чтобы участвовать в открытии конференции, посвященной монашеской традиции, где должен был выступить с сообщением об отцах пустыни…

Отец Люсьен имел, как бы мы сейчас сказали, два основных «исследовательских проекта»: сочинения дома Поля Делатта, третьего настоятеля аббатства Солем (с 1890 по 1921 год), и мир отцов пустыни. Но если первый носил явно локальный характер, то второй вывел отца Люсьена в ранг одного из лучших специалистов по духовной традиции первых отшельников, открывшего для широкой публики интереснейший мир раннемонашеских апофтегм. Конечно же были и другие удачи: публикация в известной французской серии «Христианские источники» (Sources chretiennes) сочинений Дорофея Газского (в сотрудничестве с домом Ж. дё Превийем), перевод на французский язык духовных писем Варсануфия и Иоанна, переизданный впоследствии в тех же «Христианских источниках» параллельно с греческим текстом, статьи для многочисленных периодических изданий, в том числе и таких уважаемых, как Studia Anselmiana и Studia Patristica, участие в «Коптской энциклопедии», статья о святителе Иринее Лионском для знаменитого Dictionnaire de spiritualite и многое иное. Но все же широкую известность отцу Люсьену принесла именно публикация французского перевода корпуса монашеских апофтегм, которые, по его собственному признанию, он собирал так же, как другие коллекционируют редкие марки или драгоценности. Удивительно, но ему удалось почти невозможное: собрать, сравнить, систематизировать и издать практически все известные изречения отцов пустыни, рассеянные по разным рукописным сборникам на многих языках христианского Востока и Запада. И если для русского читателя знакомство с этим интереснейшим памятником монашеской письменности ограничено в основном двумя дореволюционными русскими переводами всего лишь двух известных сборников таких изречений (ныне эти переводы существуют во множестве переизданий)[1573], то перед человеком, читающим по–французски, этот источник открыт теперь в полном объеме. Не ограничиваясь существующими изданиями текстов, отец Люсьен — там, где это было необходимо, — переводил непосредственно с рукописей. Так произошло с переводом так называемого «анонимного собрания», оригинальный греческий текст которого издан лишь частично. Первый сборник дом Люсьен издал в 1966 году. Затем в 1970 и 1977 годах им были изданы другие два сборника. Публикация завершилась выпусками еще двух томов — в 1981 году было издано алфавитное собрание, а в 1985–м — анонимное. При этом, помимо сборников на греческом и латыни, учитывались все известные на сегодняшний момент апофтегмы, отсутствующие в этих собраниях или по тем или иным причинам подвергнутые там редакционной правке, оригинальные тексты которых сохранились в других версиях — сирийской, коптской, арабской, эфиопской, армянской…

Однако, как кажется, настало время познакомить читателя более подробно с этим уникальным источником монашеской письменности и проблемами его исследования, чтобы круг интересов отца Люсьена стал более понятен. Название Apophthegmata Patrum — а именно так его принято именовать в научной традиции — можно перевести на русский как «Изречения отцов»[1574]. Название происходит от греческого слова apophthegma — меткое слово, сжатое высказывание или изречение. Жанр апофтегм был известен еще с Античности — можно вспомнить апофтегмы философов, особенно киников — краткие и подчас язвительные, утверждающие жизненные принципы словом или «жестом». Например, такие: «Кто?то бранил его (Диогена. — А. Я.) за то, что он посещает подозрительные места. На это он заметил: “И солнце туда заглядывает, но не оскверняется”», «В ответ на брань лысого человека Диоген заметил: “Над тобой я смеяться не стану, а вот волосы твои хвалю за то, что они сбежали с такой дурной башки”» или — «Кто?то громко и долго читал, тогда Диоген показал на чистое место в конце свитка и сказал: “Мужайтесь, люди — вижу землю”»[1575]. По форме изречения отцов пустыни очень походят на своих античных предшественников. Но отмечают и другой возможный их исток — ближневосточную дидактическую традицию «Поучений» и «Книг премудрости». Однако, как бы там ни было, смело можно утверждать одно — по своей сути этот памятник почти целиком принадлежит к духовной вселенной первых египетских подвижников. И в этом главная его особенность. Другие известные нам тексты очень часто представляют собой как бы «внешний взгляд», поскольку вышли из?под пера тех, кто сам не принадлежал к миру отцов пустыни. Споры о том, насколько достоверно изобразил святитель Афанасий Александрийский в Житии Антония Великого своего героя, не утихают до сих пор. Другой не менее известный источник, «Историю монахов», сейчас склонны рассматривать как ранний образец «паломнической» литературы с необходимыми атрибутами жанра — множеством чудес и обилием эпитетов в превосходной степени. Палладия, автора не менее известного «Лавсаика», давно подозревают в том, что на его представления о египетском монашестве сильно повлияли взгляды его духовного наставника, «философа пустыни» Евагрия, а Иоанна Кассиана — в том, что он, возвращаясь к событиям двадцати- или тридцатилетней давности, повествует о бесхитростной аскезе монахов Скита изысканным стилем александрийцев. Есть, конечно, круг житийных источников о Пахомии Великом, вышедших из?под пера монахов его конгрегации, но ведь и здесь жизнь монашеской общины мы видим сквозь призму ее основателя, его первых преемников и тех, кто стремился особым образом запечатлеть их жизнь для последующих поколений киновитов. Примерно то же можно сказать и о сохранившемся по–коптски так называемом «Житии Шенуте», выдержавшем, как сейчас принято полагать, не одну редакцию. Это, скорее, коллективная память общины о ее основателе. Думается, что путь апофтегм к своему читателю был принципиально иным — слова старцев нижнеегипетских пустынь, сказанные ими по конкретному поводу, быстро стали достоянием всего монашеского мира, но не утратили при этом своих уникальных черт. Можно сказать и так — апофтегмы есть слова великих отшельников о них самих, где элемент авторской субъективности — даже если мы учтем все последующие редакторские изменения — минимален.

При всем разнообразии апофтегм их можно свести к двум основным типам. Это изречение старца (либо его краткий диалог с учеником, либо небольшая проповедь) и рассказ о старце (иногда объемом до нескольких страниц). Высказывалось предположение, что изначальное ядро апофтегм составляют именно изречения старцев, сказанные ученикам по конкретному поводу, которые потом в значительной степени абстрагировались от своего изначального контекста и «окружались» небольшими рассказами про старца или даже цитатами из творений, иногда даже не происходящими из монашеской среды. Однако более разумным было бы предположить, что рассказы про старцев появлялись одновременно с распространением в монашеской среде их поучений. Ведь святой, как известно, проповедует и поучает не только словом, но и действием: авва может кидать камни в языческую статую, а потом кланяться ей, показывая таким образом своим ученикам, у кого им следует учиться бесстрастию; может нацепить на спину дырявый мешок с песком, сравнивая его со своими грехами и предостерегая тем самым других монахов от осуждения ближнего; он может помочь грабителям погрузить на верблюда все свое скромное добро из кельи, явив полную нестяжательность; в конце концов, он может пойти заночевать в языческий храм, положив себе под голову мумию в качестве подушки… Чем «нетривиальнее» жест, тем более глубокое впечатление он может произвести. Впрочем, о том, как возникали и складывались сборники апофтегм, мы можем судить лишь гипотетично. Так, одним из самых известных исследователей апофтегм в XX веке Жаном Клодом Ги была предложена следующая схема их эволюции. Сначала из разрозненных рассказов формировались устные собрания, которые затем фиксировались письменно. После возникли большие письменные сборники, отражающие основные типы коллекций. Первым таким типом оказалось алфавитно–анонимное собрание, то есть такое, где рассказы про старцев были сформированы по алфавиту (про авву Антония, Макария, Пимена и т. д.), а те рассказы, где имени старца не значилось (например, «некий старец сказал…»), были помещены в конец таких сборников. Второй тип — систематический: здесь рассказы собраны по темам (например, о молитве, о сокрушении, о смиренномудрии и т. д.). На последнем этапе, по мнению Ги, уже происходили отклонения от этих двух «классических» типов. Например, редактор мог добавить в систематический тип рассказы из анонимной части. Однако есть и другие точки зрения. Так, например, грузинская исследовательница М. Двали предположила, что еще до создания двух основных, или «классических», типов существовала некая промежуточная форма, являвшаяся исходной для обоих этих типов — и редакторы разрабатывали этот «диффузный фонд» с разных точек зрения, чем и объясняются многие несовпадения между алфавитно–анонимным и систематическим типами. Но как бы там ни было, следует признать, что этот памятник, как и сходные с ним по жанру тексты, имеющие в своей основе устную традицию, отличаются «открытым» характером. Каждый последующий редактор мог подходить к процессу их переписки «творчески» — что?то исключать, а что?то вносить из других источников. Так, например, очень любопытно, что героями алфавитной версии изречений, помимо египетских отшельников, оказались святители Епифаний Кипрский и Григорий Богослов. Поэтому безусловно прав отец Люсьен, когда пишет, что для полноты картины необходимо учитывать все сборники апофтегм, сохранившиеся на разных языках. И исследователи XX столетия положили на это немало усилий. Теперь благодаря исследованиям и публикациям различных версий апофтегм мы знаем их «историю» гораздо лучше, чем наши предшественники, хотя отдельные ее этапы, увы, все еще видятся «сквозь тусклое стекло».