На отца нападает кашель.

— Папа, ты как себя чувствуешь?

— Настроен, как скрипка!

Он дышит тяжело, с присвистом. Лицо покраснело, покрылось потом.

— Мне просто нужно немножко привыкнуть к этому деревенскому воздуху.

— Доктор Гамильтон сказал, что все будет в порядке, — неодобрительно произносит бабушка.

— Вам пришлось вызывать доктора?

Отец похлопывает меня по руке.

— Ну, ну, малышка! Не о чем беспокоиться. Все отлично и прекрасно. Давайте-ка лучше посмотрим, что нас ждет сегодня вечером.

Горничная у входа держит большую сервировочную чашу, полную масок — птицы, животные, чертенята, арлекины… Их улыбки скрывают угрожающий оскал.

Фелисити нарядилась валькирией, и ее сияющие светлые волосы падают на серебристое платье с крыльями. Ее мать явилась в образе малышки Бо-Пип из детской песенки; адмирал приехал в военной форме, к которой добавил маску лиса. Маркхэмы тоже здесь, к немалому восторгу миссис Найтуинг и горю Фелисити. Каждый раз, когда Гораций в костюме лорда Фаунтлероя оказывается поблизости, у Фелисити делается такой вид, словно она готова его придушить, но от этого он лишь сильнее тянется к ней.

Мне бы хотелось подойти к Фелисити, потанцевать с ней и подарить ей немножко магии, как мы это делали прежде. Но в голове пульсирует, не переставая, одно и то же: «Опасайся рождения мая». И я не могу предугадать, что принесет этот вечер.

Миссис Найтуинг горит желанием показать собравшимся, почему школа Спенс имеет столь высокую репутацию, продемонстрировать изящество, грацию и красоту, как гласит наш девиз. Она явилась в образе Флоренс Найтингейл, своей героини. Я бы посмеялась над этим, если бы меня не занимало другое.

— Леди и джентльмены, я искренне благодарю вас за то, что вы приехали к нам сегодня. С самого дня своего основания школа Спенс обладала репутацией образовательного учреждения, где девушки становятся исключительными юными леди. Но в то же время многие годы наша школа хранит мучительные воспоминания об ужасной трагедии. Я говорю о восточном крыле здания и о пожаре, который разрушил его, унеся при том жизнь двух наших учениц и горячо любимой основательницы, Евгении Спенс. И именно в ее честь мы должны восстановить восточное крыло, и благодаря вашим щедрым пожертвованиям стало возможно его возрождение. Я от всей души благодарю вас. А теперь, без лишних слов, я рада представить вам ожерелье сверкающих драгоценностей. Но драгоценности, о которых я говорю, — не бриллианты или рубины, а наши добрые и благородные девушки, ученицы школы Спенс.

Миссис Найтуинг быстро промокает повлажневшие глаза и возвращается на место. Несколько младших девочек — все в нарядах принцесс и фей, — начинают танец, приводя в восторг гостей своей чистой невинностью.

Какой-то мужчина осторожно подбирается ко мне. Маска скрывает лицо, но голос я узнаю когда и где угодно.

— Недурной вечерок для бала?

— Что вы здесь делаете? — резко спрашиваю я.

— Меня пригласили, девица.

Он ухмыляется, как настоящий демон.

Я тихо рычу ему на ухо:

— Если вы попытаетесь что-то сделать моим родным или друзьям, если вы вообще предпримете хоть какую-то попытку, я напущу на вас такую магию, что вы уже никогда и никому не сможете угрожать.

Фоулсон нагло ухмыляется.

— Вот это характер!

Он наклоняется к самой моей шее.

— Но лучше бы вам не суетиться, мисс Дойл. Я сегодня не к вам явился. А ваш приятель Картик здесь? Если нет, нечего и тревожиться… но я найду его, где бы он ни был, можете быть уверены.

Картик.

Я разворачиваюсь и убегаю из комнаты, а малышки, закончив танец, вежливо приседают в реверансе, как восхитительные куколки, и гости от души аплодируют им.

Задыхаясь, я влетаю в лодочный сарай. Картик, конечно же, там.

— Фоулсон явился. Я уверена, он ищет тебя, — выпаливаю я. — Он хочет что-то тебе сделать.

Картик не выглядит встревоженным, он даже не шевелится.

— Ты слышишь, что я говорю?

— Да, — кивает он, закрывая книгу. — «Одиссея». Я ее дочитал.

Я хватаю его за руку.

— Мы должны тебя спрятать. Я могу превратить тебя в кого-нибудь другого, или…

— Я не собираюсь снова прятаться, — возражает Картик. — И меня совершенно не интересует мистер Фоулсон.

— Не интересует?..

Картик кладет книгу на высоко расположенный подоконник.

— Я передумал. Мне нужно узнать, что Амар… Мне нужно знать. Ты понимаешь?

— Ты готов увидеть сферы, — говорю я.

— Я не знаю, готов ли я, — отвечает Картик с коротким сдавленным смешком. — Но я должен туда пойти. Я должен их увидеть.

Я протягиваю ему руку.

— Доверься мне.

Картик вкладывает пальцы в мою ладонь.

— Веди.

— Мы должны быть осторожны, — говорю я.

Конечно, все смотрят выступления учениц, и на лужайке пусто и тихо. Но мне бы не хотелось привлечь к себе хоть малейшее внимание. Мы крадемся по траве, пока не добираемся до башни восточного крыла. Я протягиваю руку. Воздух потрескивает. Возникает светящаяся дверь. На лице Картика отражается искреннее благоговение.

— Как это необыкновенно… — шепчет он.

— Это ерунда, — говорю я.

Взяв Картика за руку, я веду его по коридору, и когда мы выходим с другой стороны, Картик уже совсем другой человек.

— Добро пожаловать в сферы, — говорю я.

Прежде всего я показываю Картику сад, потому что именно сюда я попала сначала, отсюда начала познавать новый мир, и еще потому, что сад невообразимо прекрасен, и мне хочется поделиться с Картиком его красотой. Картик оглядывается во все стороны, смотрит вверх, запрокинув голову. Белые лепестки осыпаются, покрывая его волосы и ресницы, как снег. Он подставляет ладони под этот снегопад.

— Вот это — тот самый сад, — говорю я почти с гордостью. — А это та самая река. Вон там — грот, где прежде стояли руны Оракула. Именно отсюда Орден управлял сферами, и братство Ракшана правило вместе с ним.

— Мне кажется, что я сплю.

Картик быстро подходит к реке и проводит рукой по ее поющим водам. И там, где он касается реки, возникают крошечные серебряные, золотые и розовые водовороты.

— Сюда посмотри, — говорю я.

Я дую на траву — и травинки превращаются в трепещущие крылья бабочек. Я никогда прежде не видела Картика таким счастливым, таким беззаботным. Одна бабочка, прежде чем улететь прочь, садится на протянутую руку Картика. Потом он обнаруживает гамак, который я сплела много недель назад, и падает в него, прислушиваясь к нежному мурлыканью его нитей. Он закатывает рукава рубашки выше локтей, и хотя это нескромно, я не могу удержаться, чтобы не поглядывать тайком на его обнаженные руки.

— Не хочешь сесть?

Картик показывает на узкую плетеную полосу рядом с собой.

— Нет, спасибо, — с трудом выговариваю я. — Нам еще очень многое нужно увидеть.

Я веду его через маковые поля, раскинувшиеся под Храмом, показываю высокие утесы, что громоздятся над нами. На камнях вырезаны чувственные изображения полуодетых женщин; когда я увидела их впервые, я залилась краской. И теперь я краем глаза наблюдаю за Картиком, не зная, сочтет ли он эти изображения скандальными.

— Они напоминают мне Индию, — говорит Картик.

— Да, так оно и есть, — говорю я, надеясь, что голос не слишком меня выдает.

Взгляд Картика скользит по моей шее, но тут же застенчиво опускается.

— Я должна показать тебе еще и Пещеры Вздохов, — говорю я чуть хрипловато.

Я веду его по узкому подземному ходу, потом по склону горы, между чашами, извергающими разноцветный дым, на самую вершину. Хаджины кланяются нам, и Картик отвечает им жестом уважительного приветствия.

— А вот и Пещеры Вздохов, — говорю я.

Мы минуем изображение двух сжатых рук в круге. Но Картик вдруг останавливается перед ним.

— Это мне знакомо. Знак Ракшана.

— Но это и Ордену принадлежит, — говорю я.