А мне этот камень кажется странно знакомым, как сон, который не успеваешь запомнить до того, как он растает и навеки исчезнет из памяти. Я не могу удержаться, пальцы сами тянутся к нему. Дыхание учащается, ладони теплеют. Я хочу прикоснуться к камню…
— Поосторожнее, мисс!
Я едва не падаю в яму, но мистер Миллер отталкивает меня. Руки сразу остывают, меня как будто внезапно разбудили.
— Мисс Дойл! Вы слишком близко подошли! — выговаривает мне миссис Найтуинг. — Девушки, вам вообще не следует быть здесь, и я совершенно уверена, что некоторых из вас уже дожидается мадемуазель Лефарж.
— Да, миссис Найтуинг, — отвечаем мы, но не трогаемся с места.
— Может, нам убрать его отсюда, миссус? — спрашивает мистер Миллер, и меня охватывает то же самое странное ощущение, хотя я и не понимаю, почему.
Миссис Найтуинг кивает. Мужчины пытаются поднять камень. Они снова и снова повторяют попытку, их лица наливаются кровью, дыхание становится тяжелым. Самый высокий и сильный спрыгивает в яму и налегает на камень всем весом. И отходит в сторону.
— Ни на дюйм не сдвинулся, — говорит он.
— Что нам с ним делать, миссус?
Миссис Найтуинг качает головой.
— Он так давно здесь лежит… Оставьте его на месте.
Глава 8
Фелисити не простила меня за совет насчет леди Маркхэм, поэтому доступ в ее шатер в большом холле для меня закрыт. Нет, Фелисити не говорит, что не хочет меня там видеть, но она весело хохочет в ответ на тупые шуточки Сесили и подробно расспрашивает Элизабет о походе к портнихе, а любое произнесенное мной слово встречает с полным пренебрежением. Я наконец ухожу в кухню.
Там я с удивлением вижу, что Бригид оставила на плите блюдце с молоком. Еще более удивительно, что она прикрепила к стене у двери распятие, а на подоконники положила молодые веточки.
Я отрезаю себе горбушку ржаного хлеба.
— Бригид… — окликаю я, и экономка подпрыгивает на месте.
— Ох, ради всех святых! — говорит она, прижимая ладонь к сердцу. — Не надо вот так подкрадываться к старой Бригид!
— Что ты делаешь? — спрашиваю я. — У нас тут что, есть кошка?
— Нет, — отвечает Бригид, хватаясь за свою корзинку с шитьем. — И это все, что я могу вам сказать.
Но Бригид всегда готова сказать довольно много на любую тему. Нужно просто выманить из нее очередную сплетню.
— Пожалуйста, Бригид! Я ни единой душе не проболтаюсь! — обещаю я.
— Ну…
Она жестом предлагает мне сесть рядом с ней перед очагом.
— Это для защиты, — шепчет она. — Крест и листья рябины на окнах — тоже для этого.
— Защита от чего?
Бригид втыкает иглу в ткань и вытаскивает ее с другой стороны.
— Восточное крыло. Неправильно это — снова отстраивать проклятое место.
— Ты хочешь сказать, оно проклято из-за пожара и потому, что там погибли девушки?
Бригид вертит головой, чтобы убедиться: нас никто не подслушивает. Шитье падает на ее колени.
— Ну да, из-за этого, только я и раньше всегда чувствовала, что там что-то неладно.
— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я и откусываю хлеб.
— Ну, такие вещи обычно чувствуешь всеми печенками. — Бригид касается креста, который всегда носит на шее. — И еще я однажды слышала, как миссус Найтуинг что-то спрашивала у миссус Спенс насчет восточного крыла, и миссус Спенс, да примет ее Господь в сонм ангелов, говорила, что не стоит тревожиться, что она больше ничего туда не допустит, даже если ей придется умереть. Я тогда просто с головы до ног задрожала!
Евгения Спенс действительно отдала жизнь ради того, чтобы спасти всех от тварей Зимних земель. Хлеб, который я жевала, вдруг показался мне совсем сухим.
Бригид посмотрела в окно, на темнеющий за школой лес.
— Лучше бы они оставили все как есть…
— Но, Бригид, подумай, как чудесно будет все выглядеть, когда работы закончатся! — возражаю я. — Разве это не прекрасное подношение памяти миссис Спенс?
— Ну да, будет. Только…
Она сжимает пальцами мой подбородок.
— Вы ведь не расскажете никому о молоке?
Я качаю головой.
— Конечно, нет.
— Вы хорошая девушка.
Она гладит меня по щеке, и этот жест куда лучше, чем какие-нибудь чары, помогает моей душе избавиться от призраков.
— Когда вы здесь впервые появились, в траурной одежде, я подумала, что вы — самое странное существо на свете. Это все ваши зеленые глаза… они мне напомнили ту бедняжку, Мэри Доуд, что погибла в огне вместе с подругой, Сарой. Но вы совсем на них обеих не похожи. Ничуть.
— Спасибо за хлеб, — говорю я, хотя он и упал в желудок свинцовой тяжестью.
— Всегда пожалуйста, детка. А теперь лучше идите обратно. Вас могут хватиться.
Она снова оглядывается на темноту за окнами.
— Нет, нехорошо это — отстраивать его. Я просто чувствую. Нехорошо.
Когда я поднимаюсь по лестнице в свою комнату, всевидящие глаза Евгении Спенс пристально наблюдают за мной. Ее седые волосы уложены по моде тех дней, с кудряшками на лбу и массой локонов на затылке. На ней платье с высоким воротником и затейливыми оборками, сбегающими двумя волнами по светло-зеленому лифу; Евгения Спенс не носила, похоже, ни скучного серого, ни черного. А на ее шее висит амулет — глаз и полумесяц, тот самый, который теперь ношу я, спрятав под платьем.
«В вашей смерти виновата моя матушка…»
Я достаю дневник матери и перечитываю то место, где говорится о героизме Евгении, о том, как она предложила в жертву себя, чтобы спасти Сару и мою мать.
— Я все равно получу свою плату! — взвыла тварь, быстро хватая Сару за руку.
Евгения крепко сжала губы.
— Мы должны поспешить в Зимние земли.
В следующий миг мы оказались в этой страшной сфере, полной льда и пламени, и толстых голых деревьев, и неизбывной тьмы вечной ночи. Евгения выпрямилась во весь рост.
— Сара Риз-Тоом, ты не затеряешься в Зимних землях! Вернись вместе со мной. Вернись!
Тварь обернулась к ней.
— Она сама меня пригласила. И она должна заплатить за это, иначе равновесие сфер будет нарушено.
— Я займу ее место.
— Что ж, пусть будет так. Ты обладаешь большой силой, так мы сможем много чего с тобой сделать. Мы сможем даже вовремя прорваться в другой мир.
Евгения сунула мне свой амулет с Оком Полумесяца.
— Мэри, беги! Уводи Сару через дверь, а я запру сферы!
Тварь схватила Евгению, и она закричала от боли. Ее глаза наполнились такой мольбой, что у меня перехватило дыхание, потому что я никогда прежде не видела Евгению испуганной.
— Сферы должны быть закрыты, пока мы не отыщем снова наш путь! Ну же… беги! — закричала она.
И это был последний раз, когда я видела Евгению. Она громко выкрикивала чары, запирающие сферы, несмотря на то что ее уже поглощала тьма… и поглотила, не оставив следа.
Я закрываю дневник и ложусь на спину, гляжу в потолок и думаю о Евгении Спенс. Если бы она не отдала амулет и не запечатала сферы, невозможно и представить, какое зло могло бы прорваться в наш мир. Своим поступком она спасла нас всех, хотя и ценой собственной гибели. Остается только гадать, что произошло с ней, какую ужасную судьбу встретила великая Евгения Спенс из-за ошибки моей матери, и смогу ли я хоть когда-нибудь все исправить.
Ко мне приходят сны, но они не успокаивают, а тревожат. Хорошенькая леди в платье цвета лаванды и такой же шляпке мчится сквозь густой туман лондонских улиц. Рыжеватые волосы падают на испуганное лицо. Она кивает мне, предлагая следовать за ней, но я не могу; ноги тяжелые, как свинец, и я ничего не вижу. Булыжники мостовой покрыты афишами какого-то представления. Я читаю: «Доктор Теодор Ван Риппль — невероятный иллюзионист!»
Туман редеет, и я поднимаюсь по ступеням школы, мимо огромного портрета Евгении Спенс. Я карабкаюсь вверх и вверх, пока не оказываюсь на крыше — прямо в ночной рубашке. Меня пронизывает ветер. На горизонте собираются грозовые тучи. Внизу рабочие продолжают восстанавливать восточное крыло. Их руки двигаются стремительно. Каменная колонна растет и растет. Вдруг лопата ударяется в землю. Она уткнулась во что-то. Мужчины смотрят на меня. «Не откроете ли это, мисс?»
